– Ни в уме, ни в красе не отказать тебе! – подивился древлянин и бросил княжича на престол, а меч – к ногам его. – Добро, согласен! Сие уж больно сватам понравится! И в самом деле – ни пешими, , ни конными, ни по воде, а на боярах поедем ко двору, убивши прежде князя! Вот уж будет потеха!

– А хватятся бояре – да уж поздно будет, – заверила она. – Тугодумы они, и потому нахлебаются позора, того и не ведая…

Засмеялся древлянский сват, дверь ногой отворил.

– Эко замыслила! Ни пешими, ни конными! А в ладьях! Ха-ха-ха!..

И с тем удалился. И смех его долго стоял в книгининых ушах, разжигая страсть и ненависть лютую…

А смысленные бояре, мужи седобородые, тем часом услышав весть от глашатаев, сошлись в боярских палатах и стали думу думать. В иной раз воля княжья всяко была истолкована – осуждена или возвышена, подвержена сомнению или, напротив, одобрена, однако сейчас на уста боярские ровно печать наложили. Молчали они, каждый в свою бороду, толкали и мяли в головах одну и ту же думу. Когда-то Род правил Родиной, сын его, Рос – Россией. Внук божий, Рус, дал имя своей земле, как велел древний закон – Русью. Незыблемый сей обычай нельзя было нарушить: землей-княгиней может править токмо князь – суть муж. Есть женское начало, есть мужское. В совокуплении же их творится третье – жизнь земная. И быть не может иначе! Но что же нынче сотворилось? Ужель по воле рока, предначертанного богом, землею русской станет править жена? Ужели на небесах старый бог Род одряхлел совсем и выжил из ума, коли сам нарушил незыблемый закон, некогда самолично установленный?

Даждьбожьих внуков – бояр думных – терзали страсти и сомнения. Долго они на своем тайном вече судили суд свой и древний ряд рядили. Разумом своим не один раз изведали все корни, ствол и крону Древа Жизни, но образ мироздания хранил тайну. Однако и бояре были не скудны умом: летая по ветвям, отыскали они молодой, сильный побег – суть князя Святослава, а около него, на уже мертвой ветви Вещего Олега вдруг обнаружили живой отросток! Он был диким, знать, обреченным испить остатки живительного сока и иссохнуть. Но ведь жил, существовал, незримой нитью связанный и с веткой князя Олега, и с недрами самого Древа.

И вспомнили бояре, кто привел жену Игорю, кто именем и роком поделился с нею. А коли Вещий князь избрал сию жену, чтобы княжеский род продолжить, знать, это рок и божий промысел. Так пусть же Ольга правит, покуда сын растет!

В этой мысли утвердившись, бояре по обычаю древнему встретили солнце, поклонились ему и отправились ко княжескому двору. А представ перед княгиней и малолетним Великим князем, присягнули им, мечами своими клялись и лобызали на верность рукоять подаренного Валдаем булата. Словно гора свалилась с плеч княгини. Одарила она думских бояр кого перстнем, кого серьгой, и поведала о замыслах древлян, о посольстве их, что стояло у пристани. Разгневались бояре, тут же исполчились, чтобы избить сватов, но мудрая княгиня иначе рассудила:

– Дозвольте, старцы, мне самой отомстить за мужа. Своим сватам мне вина выносить. А вы иных древлян медом попотчуете, как придет срок. Мой лада ныне мертв, лежит в земле до часа на Уж-реке. Потому любо мне, чтобы сваты улеглись в нее живыми в Киеве!

Бояре сведомые, старцы, бывалые мужи и в прошлом витязи храбрые вдруг устрашились: взор огненный разил, как молния! Блистал, ровно меч булатный! А с уст княгини не слова слетали, но стрелы, каленые в огне.

Не осудили ее бояре, не посмели ослушаться и поспешили на пристань, к Днепру. Тая потеху будущую, сладость жажды мести, позвали сватов древлянских ко двору. Те же, наученные княгиней, отвечали как нужно. Бояре для вида поломали голову, а потом подняли ладьи на руки да понесли по Киеву. Хоть и кряхтели от натуги, волочились бороды по земле, оттого что гнулись в три погибели, но все одно смеялись.

– Почто же веселитесь? – спросили их сваты. – Ровно не вы несете, а вас несут?

– Загадку разгадали! Чего ж не смеяться? А мудрая загадка! Но нашему уму любая под силу!

– А хотите еще одну разгадать? – спросил предстоящий посол.

– Как же не хотим? Хотим!. – наперебой закричали думные бояре. – Мы отгадывать дюже горазды!

– Ежели вот станет править в вашей стороне князь Мал, то как будет прозываться Русь?

Задумались сивобородые, пыхтя и стеная под тяжестью лодий, но сколько ни гадали, не нашли ответа. Уж почти ко двору приплыли посуху древляне – бояре все не могут отгадать.

– Коль Русью будет править Мал, – не выдержал предстоящий посол, – то сторона станет прозываться Малушей!

Бояре чуть ладьи не выронили от смеха.

– Чего же теперь-то смеетесь? Не отгадали загадки! – спросили их древляне.

– А имечко – Малуша! У княгини нашей есть рабыня, ключница с сиим именем. Вот уж возгордится-то рабыня!

Сваты сидели, подбоченясь, и между собой говорили так, глядя на бояр:

– Мы князя их сгубили, а им потеха. Эко глупая Русь!,

– Не то что мы. По лесам-то у нас одни мудрецы живут!

– Ныне вот заберем княгиню. И Киев будет наш!

– И княжича заберем, Святослава! Что захотим, то ему и сделаем!

– Позри, эвон как глупы! Суть полудурки!

– Ведь и верно смешно: коли князь Мал, то и страна – Малуша!

– Ха-ха-ха! – неслось из лодий.

Двор княжий убран был – ворота настежь! Посольство славно встречали: не холопы – сама княгиня коврами устилала путь.

– Добро пожаловать! Въезжайте!

Бояре же внесли ладьи во двор и опустили их на ковры…

Да матушка-земля в тот миг разверзлась, расступилась и пожрала древлян!

И было им хуже в земле, чем ладе-князю, поскольку Игорь лежал в ней мертвый.

А мертвые сраму не имут…

На гульбище взойдя, княгиня вкушала плоды своей мести. Были они горше горчицы, но пьянее вина. Богиня Месть, поднявшись из глубин, была черна и безобразна, однако путь перед княгиней выстилала белым покровом, заманивая вдаль.

– Сего ведь мало, мало, – шептала томно и назойливо. – Ведь жив еще убийца Мал. Ступай за мной, я благородна и ныне тебе сестра. Ты ведаешь многие Пути, тебя водили тропой Траяна. Изведай же и этот Путь!

До той поры еще в Руси не ведали, что значит казнящая десница обиженной жены. Но ежели русская жена, испытав обиду смертную, возьмется мстить – не только затрепещут древляне, а и земля содрогнется от воплей обидчиков. И все будет мало, ибо стихия женских чувств – всех, от любви до ненависти, – не имеет пределов.

Любовалась княгиня и тешила в голове новые мысли о мести древлянам. В воображении своем видела, как зорит и жжет города и веси по Уж-реке, как топит в воде древлянских вельмож и рвет конями их князя Мала, о ком было сказано, что молод он, отважен, храбр и красен ликом…

В устремлении своем не заметила она, как рядом с нею очутился на гульбище сын Святослав. Он целовал ее руку, сжатую на перилах, но княгиня не чуяла его похолодевших уст, ибо заледенела рука…

– Голос его услышала вдруг.

– Матушка, скажи, земля живая?

– Нет, мертва и холодна…

– Отчего же шевелится, дышит? – княжич указал рукой. – Позри! Послушай! Стонет, плачет… А если плачет, знать живая… Мать, матушка? Услышь меня!.. Оборони.., Мне страшно на земле!

Земной царь – каган-бек – правил бытом государства, обеспечивая его безбедное существование, судил, взимал налоги и торговые пошлины, собирал дань с покорённых народов и вел войны. Но бытием Хазарии, ее высшим смыслом жизни управлял богоносный каган. Всем хазарам он представлялся не иначе как высшим существом, ибо над ним был уже сам бог.

Вскормленный иудейскими мудрецами Иосиф бен Аарон ведал Великие Таинства и обладал магическими Знаниями. Бог наделил его разумом, и взлелеянный долгим учением ум проник в сокровенную суть ритуалов, наложив тем самым на кагана печать богоносности. Жизнь его, от возведения на трон и до конца срока царствования, была исполнена не действиями, а деяниями, и всякий шаг, любое сказанное слово несли в себе магию обязательного обряда, незримого для профана. Лишь строгое соблюдение ритуала могло принести кагану богоподобие. Ежеминутный этот труд был оплачен сполна: рука верховного царя считалась чудотворной, облик – сакральным, и земная, бренная жизнь – житийной.