Тот Круг зовется коло – свет солнца, солнечный огонь, несомый богом Ра.
Но малая беда, когда казнишь себя, сообразуясь с роком; когда же обрекаешь Каз принять других, рожденных не токмо для войны и битвы с Тьмою, когда определяешь судьбу земных людей, не наяву, но в мыслях тешущих мирские радости, болит душа и дух спирает от высоты, с коей взываешь к жертве. И князь молчал, но взор его красноречив был, так что дружина не сдержалась.
– Скажи нам, Святослав!
– Молви свое слово!
– С тобой мы Путь прошли! И далее пойдем, куда ты скажешь!
Коня в строю оставив, боярин Претич к нему приблизился.
– Тебе я первым клялся. И ныне поклянусь. Каков будет приказ?
За ним и княжичи пришли, в очах огонь горит – эх, юность непорочная!..
– С тобою мы, отец. Куда посмотришь ты – туда поскачем.
Как старый дуб скрипучий, Свенальд пред очи встал.
– Я много чудного позрел в походе сем. И крови супостата много пролил… Да токмо не познал еще, в чем суть – служить за веру? А любо бы познать…
– Ты и меня переживешь, а значит, время есть, еще познаешь, – князь место указал ему – за спину поставил. – И полк свой, бывший наемный, сюда поставь. Со мной пойдешь, куда б я ни устремил свой взор. Ты же за веру жаждал послужить?
– И ныне жажду! Ибо не вкусил до дна, что означает владеть мечом за веру.
– Добро. И в тридевять добро, если твои дружинники пойдут со мной, дабы познать, что означает животом своим пожертвовать во имя веры, – промолвил Святослав и обратился к сыновьям: – А вам я все сказал. Уж вы то по роду своему обязаны служить за веру. Однако же полки свои оставьте Претичу. Вам выпадает иная доля. Осталось исполнить мой наказ и не скакать, куда я посмотрю, а ехать медленно и не взирать чужими очами.
И тоже своей спиной прикрыл.
Остался воевода Претич.
– Поклялся первым, помню, – князь на широкое плечо десницу возложил. – Готов ли еще раз поклясться и обет принять? Коль не готов, то не неволю…
– Всю жизнь я мыслью тешился – судьбу познать… Так молви свое слово, князь.
– Мне бы тебя с собою взять, – промолвил Святослав, жалея. – Не знал бы горя, шел бы без оглядки… Да есть нужда, боярин: на сих берегах морей и рек след посадить не люд служилый и заставы, а воинство священное – суть казаков. Се есть твоя судьба. Возьми мою дружину, всю, кроме витязей Свенальда, садись и охраняй. Чтоб не затворялся более Путь Птичий и не заросла тропа травой Забвения.
– Добро, светлейший князь, – боярин взял меч за лезвие, над головою поднял и клятву произнес. Кровь с дланей скользнула по клинку и пала наземь. Однако Святослав, полу рубахи оторвав, укутал раны воеводы и вострый засапожник достал из ножен.
– Сей клятвы мало. Отныне не мне станешь служить, и жизнь твоя и казаков твоих принадлежит Владыке Роду. Ему и кланяйся, ему и присягай.
Боярин встал лицом к востоку и преклонил колено. Князь же тем часом выбрал на голове его пучок волос, тесьмою повязал; остальные под корень срезал, сбрил, и обнаженный череп, иссеченный в сраженьях и испещренный шрамами, будто письмом – черты и резы, – вдруг уязвимым стал и беззащитным, а черепная кость внезапно треснула на темени – в том месте, где оселедец был, – и разошлась.
И родничок забил под кожей, как у младенца.
Претерпливая боль, бо ярый муж и виду не подал, лишь потемнел очами и на ноги поднялся.
– Теперь возврата нет, – промолвил Святослав. – Бог тебе князь. Ну все, ступай и оказачь дружину. И вот тебе мой дар.
Он снял рубаху с плеч, руками Рожаниц сотканную, без швов, но стрелами поклеванную, будто вороньем, мечами рубленную, паленную огнем, и обрядил в нее принявшего обет.
– Поизносилась, да еще послужит… Носи и не снимай!
– А как же ты?..
– Мне новую соткут…
Уже не воевода, но внук даждьбожий, воин Рода, пошел было к полкам, но обернулся, встал.
– Куда же ты пойдешь? Куда же путь тебе?!
– Своей судьбы не знаю. Но путь избираю сам. И по нему пойду, на небо не взирая.
– Но с кем?! Ужели с теми, кто за твоей спиной?! С дружиною Свенальда?
– Покуда с ними…
– Но зришь ли ты, кто там стоит?!
– Се сыновья мои! Надежда и опора. А это воины, отринувшие злато.
– Да там ведь смерть твоя! Оборотись же, князь!
– Она давно за мной стоит, – ответил Святослав. – В затылок дышит, должно быть, часа ждет… Да все по воле Рода! Иди, иди, ступай. Прощайте, други!
Рукой махнул и в свой шатер вошел. Через мгновенье сыновья туда вбежали – ан, нет отца! Наследство тут – вон меч висит, булатный дар Валдая, копье с железным навершением – дар раджей, в зенит смотрящий, и кубок с медом, чуть отпитый…
В сей миг за полотняной стенкой копыта застучали!
Буланый конь, сияющий как жар, едва земли касаясь, в степь уносил отца! Достигнув окоема, взмыл в воздух, еще немного поскакал и обратился в луч…
Но князю чудилось, он ехал медленно, и утомленный конь едва переступал ногами – того гляди, падет. Ни час, ни день, а месяц минул, покуда Святослав увидел реку – малый ручеек; на берегу его топилась баня, дымок курился с под застрех. Два Гоя, два удальца, оставив ведра, коромысла, на кушаках тягались и, потные, сопели, не в силах повалить друг друга, а подле них, в зеленом одеянии, сотканном из травы-осоки, танцевала дева. В самозабвении никто из них и не заметил, как примчался всадник, и конь буланый вдруг взвихрился и сбросил на земь седока. И он словно проснулся и, осмотревшись удивленно, сел на камень.
– Где я? – спросил у молодцов.
Те продолжали схватку, да токмо отпустили кушаки друг друга и уцепились за усищи вислые – не слышали его…
– Эй, девица! Не скажешь ли, где ныне я? Плясунья очи вскинула – ожгла огнем томленья…
– Ах, добрый молодец!.. У, какой пригожий!
И тотчас на колени князю прыгнула и за бока – пощекотать. Откинуть бы игривую, да дева колюча и трава на ней, едва лишь срам прикрывающая, до того остра – в сей миг изрежешь длани. Пощекотала, шею обвила шершавыми руками.
– Почто же не смеешься? Ужели не щекотно? , – Сказала бы, что за страна сия? Сдается мне, знакомая дорога, и свет сей, зыбь воды… Сдается, хаживал сиим путем, а вот в какие времена – и не припомню. Куда же конь завез меня? И в какое пространство занесло?
– Ко мне ты прибыл в царство! Я поджидала… Эвон Гои из-за меня дерутся уж который год, но токмо никто из них не люб. А ты пришелся мне…
– Кто же ты? И отчего наряд такой, одна осока? Бесстыдница нос острый вздернула.
– А чтоб руками не хватали!.. Но тебе позволю, так тому и быть. А ну-ка, приласкай меня! Позри, какие перси, лоно… Не бойся, дай мне руку.
Гои меж тем, схватившись за чубы, таскали по полю друг друга, но не вопили, а смеялись, хотя трещали волосы. Князь деву оглядел.
– Ответишь, где я – приласкаю. А так охоты нет.
– Охоты нет?! – тут дева завизжала. – Позрите на него! Охоты нет! Удача выпала – царицу вод, владычицу морей, и рек ласкать, а он не хочет! И торг ведет со мной!.. Да Гои ли ты?
– Был Гои, – с тоскою молвил Святослав. – А ныне рок исполнил и путь мой оборвался. Кто я, сейчас не ведаю. Сюда вот конь принес… Коль ты царица – вод, скажи, зачем судьба к тебе примчала? Жизнь земная окончится на дне? Мне предначертано смерть от воды принять? Утопнуть?
– Ты в моей власти! – девица полунагая рассмеялась. – Как пожелаю, так и будет!.. Могу на дно спровадить, к рыбам. А могу озолотить, коли полюбишь. В наперсниках оставлю, дам лодию с ветрилом и несколько русалок в послушанье. Ну, что изберешь, строптивый молодец?
– Русалок, лодию… Сим не прельстишь меня. С тобою забавляться скучно. Отправь меня на дно. Там еще не был.
– Да погоди, отправлю! Но прежде приласкай! Нам некуда спешить, здесь, куда конь тебя принес, нет времени. Позри на солнце, оно всегда в зените и с места не сойдет, сколь бы ты здесь не был. Пройдут века, исчезнут предки и придут потомки, а тут все будет так, как есть… Не торопись на дно и обними меня. Иль я тебе не нравлюсь?
