На сей раз он скакал не один, как обычно (гарем, слуги и стража раньше ехала в отдалении), а с мальчиком Иосифом, и потому дорога была нескучной. В столицу умчались гонцы, чтоб предупредить народ, и когда сакральный царь въехал в город, граждане Итиля ждали его на площади, стоя на коленях и уткнувшись в землю. А у крепостных ворот встречал каган-бек.
Но что это?! Ходили люди взад-вперед, открыты были лавки, базары уличные и зазывалы кричали, словно в обычный день. Иные же лежали на мостовой, а возле них в каких-то утлых чашах курился сладковатый дым, который люди в грудь свою вдыхали и с поволокой на глазах валились, ровно трупы. И видя кагана, никто не падал ниц – напротив, кто-то спешил перебежать дорогу, будто он не небесный покровитель этой страны, а путешественник иноземный, до которого дела никому нет.
Давно не видел богоносный подобной городской суеты, с тех самых пор, как перестал торговать хлебом в своей лавчонке, и потому в первый момент недоуменно остановился, словно и впрямь был чужестранцем, впервые увидевшим на морском берегу колосс Митры с горящим факелом.
– Что это значит? – спросил он Приобщенного Шада, наконец опомнившись. – Гонцы предупредили, что я въезжаю?
– Да, повелитель! – подобострастно воскликнул тот и поклонился: после казни бунтарей он приобрел первоначальный облик.
– Отчего же народ на моем пути? Почему они торгуют, ходят, а не стоят на площади коленопреклоненно?
– Народ твой, о, всемогущий, стоит на площади! Как подобает!
– А это что за люди? Почему они лежат с открытыми глазами, надышавшись дыма? Средь них – элита, белые хазары?!
Смутился каган-бек.
– Сей дым, всевидящий, есть дым сожженной травы Забвения, коим услаждается лишь бог арийский, Род. А граждане ее купили у торговцев и воскурили, уподобясь богу. И ныне пребывают в забвении, то бишь коротают Время.
– Ужели мнят себя богами?!
– Да, богоносный, мнят, но богом Родом, а не Иеговой.
– А это кто? – вскричал смущенный каган, указывая на разряженных зевак, толпою шедших к ним навстречу.
– Се инородцы, Владыка! Они не граждане Хаза-рии, и потому свободны от закона.
Только сейчас Великий каган увидел, что улицы запружены не хазарами, а сбродом: мелькали лица белых булгар, кочевников, турок, славян, греков, людей с Кавказских гор и даже африканцев! И все несли мешки, корзины, тащили за собой верблюдов, мулов, ослов, нагруженных товаром, – чужой гортанный крик буравил слух!
И никто из них не дрогнул от смертельных мук при виде сакрального Владыки, поскольку никто не хотел смотреть на него и безбоязненно спешил мимо…
Дикость! Хаос, которого не бывало даже при Булане!
– Как они здесь оказались?! – забывшись от гнева, крикнул богоносный. – Почему их не вышвырнут твои кундур-каганы и лариссеи?!
– Прости, о всевидящий! – взмолился Приобщенный Шад. – Ты дал закон, которым отменил работорговлю и рабский труд. Инородцы пришли в Хазарию, чтобы исполнять черную работу добровольно, пользуясь плодами свободы, но скоро им прискучил тяжкий хлеб. Успешно торгуя, они стали господами, и многие хазары, теперь работают на них. А для черного труда идут все новые и новые…
Великий каган готов был крикнуть на него и ударить ногой в лицо, благо у стремени стоял, но вовремя вспомнил, чья воля, принесла Хазарии свободу и с кем он писал этот закон и подавил желание и гнев. Он распорядился, чтоб лариссеи очистили дорогу ко дворцу и дали возможность беспрепятственно проехать.
Сейчас же обряженные в доспехи и вооруженные железными палками городские стражники опустили забрала, чтобы случайно не позреть на богоподобного, и пошли прорубать проход сквозь инородцев. Поднялся ор и шум, сгоняемые с мест торговцы кричали, – что будут жаловаться кагану, что лариссеи нарушают закон и превращают единственную свободную страну в такие же, как все.
И того не видели, что сам высочайший законодатель находится рядом – стоит только поднять глаза и взглянуть на всадника, но никто не поднял, поскольку все эти люди жили свинским образом и никогда не видели неба.
Проехав расчищенными улицами к своему дворцу, он даже не остановился на площади, где опустить лица долу стояли его подданные – все вместе, черные и белые. Он устремился в домашнюю синагогу и, не снимая дорожных пропыленных одежд, встал на колени перед алтарем. Молился долго, страстно, просил вразумить, снять пелену с глаз – не искушение ли это сатаны, не чары ли, – но в ответ услышал троекратный стук, выразительно говорящий, что на все есть господня воля…
Едва выйдя в зал, увидел каган-бека, очищающегося огнем.
– Ты продал тех бунтарей, что приезжали ко мне в летний дворец? – спросил богоподобный.
– Да, превеликий! Исполнил твою волю!..
– Поторопился!.. А те, кто купил, удовлетворили свое естество?
– В тот же час, Владыка! От страсти к убийству страдали многие… А теперь их стало еще больше.
– Сегодня же едем в Семендер!
– Всемогущий! – вскричал Приобщенный Шад, и каган увидел испуг в его глазах. – Пришел, чтобы сказать!.. Возмущенные лариссеями инородцы восстали! И перекрыли улицы, ведущие к их лачугам, нагромоздя мешки с песком и бочки. А к тебе послали делегацию, и она сейчас стоит перед дворцом. Третейский суд решил в пользу закона, где начертано, что ты, как исключение, можешь принять таких послов! – Я никого не приму!
– Но свободные граждане узнали об этом, взяли оружие и пошли сейчас громить лачуги инородцев!
– Оставь их… Так угодно богу.
– О, Владыка! Но такого еще не знала Хазария!..
– Оставь на волю божью! – прикрикнул каган. – И на кундур-каганов… Едем!
Семендер в прошлом был земной Столицей Хазарии, но хоть и минуло более двух веков с той поры, город этот и сейчас помнил о былом величии и норовил тягаться с нынешней столицей – Итилем. Построенный еще при Булане, он хранил старые традиции и нравы, десятки синагог и мечетей уживались рядом с давних времен, и редко возникали споры между верами. И потому – Великий каган ехал сюда с надеждой увидеть настоящий свободный мир, устроенный по его закону и закону божьему, где сказано, что всякий человек свободен и раб лишь перед господом. По красоте своей, по порядку улиц и архитектуре он ничуть не уступал Константинополю или Венеции, поскольку стоял на низком месте у реки Кубань и был изрезан каналами, одетыми в гранит.
Многодневный путь сильно утомил Владыку, так что к концу его он пересел с коня в повозку, запряженную двадцатью лошадями. Над горячей степью плыли миражи – неведомые заморские города, рати, идущие по облакам, как по горам, водопады, реки и моря с корабельными парусами. И когда впереди показался Семендер, каган не узнал бывшей столицы, решив, что это мираж, однако подскакавший к шатру на повозке каган-бек воскликнул радостно:
– О, величайший из величайших путников! На горизонте Семендер!
Вместо высоких, стройных крепостных стен, которые сооружали лучшие мастера, звезд синагог и полумесяцев на минаретах, вместо творения Булана его наследник увидел нагромождение многоэтажных сакль из дикого камня и башеннообразных домов без окон: повсюду, на сколько охватывал глаз!
Этот город напоминал колонию термитников, которые богоподобный видел в Египте, когда шел путем Исхода.
– Куда ты привез меня, презренный! – возмутился каган. – Или ослеп совсем?! Это же Дербент! Кавказский город!
– Нет, о, всевластный! Перед тобой бывшая столица Семендер, и не Хвалынское море, а река Кубань.
– Но где же стены? Я не вижу древних стен!
– Они внутри, за саклями, Владыка!
– Откуда же здесь сакли?! Их не было полгода назад!
– После дарования свободы, превеликий, теснимые священным воинством народов Ара, с Кавказских гор спустились люди, чтобы вкусить ее ценности, и остались здесь, настроив себе жилищ вокруг Семендера. Им нравится свобода и твой закон, мудрейший из мудрейших!
Он слышал издевку в речах каган-бека, но, ошеломленный видом и уставший от дороги, не в силах был его одернуть и лишь спросил совсем уж невпопад:
