— Не хочешь зайти внутрь? — спрашивает он, широко распахнув дверь.

— К-конечно, — я заикаюсь, но он даже не улыбнулся. — Смотри что я тебе принесла, — говорю я, протягивая лоток булочек с корицей, когда холод остался позади за закрытой дверью.

Глаза Линдена расширяются.

— Дружище, это булочки с корицей?

— Мы с мамой готовим их каждый год.

— Подожди, подожди, вы их испекли? Прямо из муки и сахара и всего такого?

Я смотрю на него в явном замешательстве, и он смеется.

— Извини, это звучит странно. Он наклоняется ближе и шепчет: — Моя мама ничего не делает, кроме французских тостов. И я имею в виду, что она покупает хлеб в магазине, и окунает его в готовую яичную смесь, куда она добавляет немного корицы. От этого она чувствует себя по-домашнему.

Я улыбаюсь и следую за Линденом в кухню — одна из комнат, которую мне не удалось увидеть прошлым вечером. Наверное, я не очень удивлена, что всё сверкает чистотой менее чем через двадцать четыре часа после вечеринки, но я действительно думаю, скольких людей для этого потребовалось.

Линден ставит контейнер на стойку и смотрит на него несколько секунд, прежде чем взглянуть на меня с виноватым выражением.

— Я буду выглядеть как шестилетний, если спрошу, можно ли съесть одну прямо сейчас? Они выглядят потрясающе.

— Нет, пожалуйста, ешь! — говорю я, усмехаясь от уха до уха. — Хотя, ты должен сделать это правильно.

Он с сомнением смотрит на меня.

— Есть правильный способ есть булочку с корицей?

— Да! Горячая булочка, холодная глазурь, ешь руками, — говорю я со смехом. В конце концов я позволяю ему использовать вилку, хотя я сообщаю ему, что он упустил лучшую часть.

Он откусывает большой кусок, а затем закрывает глаза и стонет.

— Ох, дружище, как вкусно. Я не просто говорю это, потому что ты здесь. Это потрясающе. Его глаза открываются, и он глотает. — Я такая задница, позволь мне угостить тебя. И он поворачивается, чтобы взять тарелку, прежде чем я успеваю остановить его.

— Нет, нет, нет, — говорю я, вытянув руку перед ним, пытаясь отодвинуть булки с корицей. Мой желудок всё ещё сжимается после ужасающих событий. При таком раскладе я не смогу есть до конца дня. — Клянусь, я съела целую дюжину за последние два дня. Честно говоря, я больше не хочу. — Это звучит убедительно, верно?

— Как угодно, — говорит он, делая ещё один укус. — Но я буду очень жесток и съем это перед тобой, потому что я в прямом смысле не могу остановиться.

Я смеюсь, пока он продолжает жевать, и мы немного болтаем о рождественских подарках. Я чувствую, что напряжение с последнего часа начинает ослабевать. Он отмахивается от своего нового снегохода, когда моя челюсть падает при мысли о том, чтобы получить что-то такое дорогое, и он улыбается в самый подходящий момент, когда я рассказываю ему о тунике, которую связала мама для меня. Я не знаю, как в настоящей жизни Линден умудряется быть ещё более совершенным, чем в моей голове. Но так или иначе, он это делает.

Когда он положил вилку на пустую тарелку, мне удалось очистить грудь от страха и напряжения после встречи со Смитом.

— Ещё раз спасибо за то, что ты пришла вчера вечером, — говорит Линден, и теперь его голос тихий. — Я действительно хорошо провёл время. Эм… лучше, чем я мог ожидать. Не то, чтобы я не думал, что я хорошо проведу время с тобой, — поправляет он, почти нервничая. — Но я….Я хорошо провёл время.

Он отставляет тарелку и наклоняется через стойку, опираясь локтями на столешницу. Его нос буквально в шести дюймах от меня, и мой желудок чувствует себя так, как будто в нём извиваются черви.

— Я тоже, — отвечаю я, слишком робея, чтобы наклониться ближе. Что, если такая близость для него нормальна? Что, если это ничего не значит?

— И я рад, что ты пришла сегодня, — говорит он. На этот раз я уверена, что это не моё воображение, что он наклоняется вперёд на дюйм или два.

— Потому что я привезла тебе булочки с корицей? — спросила я, поддразнивая. Я флиртовала с ним? Ну надо же!

— Бонус, — говорит он, и на этот раз я чувствую его дыхание на своем лице. Я киваю. У меня нет слов. Мои руки чувствуют себя бесполезными, лёжа на стойке, пока его пальцы не соскользнули и накрыли их. — Когда мы вернёмся в школу, я надеюсь, что мы сможем общаться.

— Я подумаю об этом, — говорю я, хотя это похоже на то, что каждый нерв моего тела связан с руками. Надеюсь, они не начнут потеть.

— Я думаю, что это глупо, что люди избегают тебя, потому что у тебя проблемы со здоровьем. Не похоже, что это твоя вина.

Привет, реальность. Мой живот сжимается, и мне хочется, что он сказал что угодно, только не это.

— Эй, эй, не смотри так, — говорит Линден, и он поднимает моё лицо двумя пальцами за подбородок. — Не нужно говорить об этом. Прости.

Он сожалеет? Потому что я лгунья? Я заставляю себя улыбаться.

— Всё нормально. Я привыкла к этому, — я замолкаю на несколько секунд, а затем, чувствуя себя ошеломленной его прикосновением к моей руке, я спрашиваю: — Ты когда-нибудь чувствовал себя так, будто твоя жизнь не принадлежит тебе? — Он смеётся, и я протестую, — Я серьёзно!

— Я тоже, — говорит Линден, всё ещё улыбаясь. — Но разве не такой должна быть жизнь подростка? Я клянусь, что мои родители контролируют каждый мой шаг.

— Правда? — немного удивленно спрашиваю я. Это не проблема. Я никогда не считала, что моя мама слишком доверчива, но, может быть всё так и есть.

— Ясное дело. И они хотят планировать мою жизнь. Я ещё не выпускник, и мой папа уже выбрал колледж для меня. И аспирантуру. Хочет, чтобы я был таким же крупным адвокатом, как он.

— Это то, чего хочешь ты?

Он фыркает.

— Работать столько же, сколько он? Защищать отбросы, которые он защищает? Ни в коем случае. Смех исчез из его голоса, и я могу сказать, что это то, что его серьёзно возмущает. — Я не знаю, чего я хочу, но не такой жизни как у него.

— Я тоже, — говорю я, думая о Сиерре. Её планы насчет того, что я буду состоять в тайном обществе, и о которых она не говорит. Я не уверена, что хочу такого будущего.

— Твоя мама? В самом деле?

— Моя тётя. Она живет с нами.

— Мы должны заключить сделку, — говорит Линден, и его улыбка возвращается. — Мы оба сделаем то, что хотим после окончания средней школы. И мы будем помогать друг другу. Его голос мягок, но он звучит серьезно, как будто он действительно ищет соучастника.

Он не знает, насколько серьёзно для меня такое обещание.

И как это заманчиво.

Моё сердце пускается в бег, когда я протягиваю руку.

— Договорились, — говорю я, надеясь, что выгляжу кокетливо, а не нервно.

Он скользит рукой по моей руке и крепко сжимает её.

— Это обещание, — мягко говорит он.

— Обещание, — эхом повторяю я, и что-то в этом слове, сказанном вслух, заставляет меня чувствовать себя так, словно я могу управлять своим будущим. Схватить его двумя руками и сделать таким, как хочу.

— Мы должны как-то закрепить его, — говорит Линден, изучая моё лицо.

Я поднимаю бровь.

— Ты ведь не собираешься плевать мне на руку, не так ли? Или тыкать иголкой в палец?

— Это не совсем то, что я имел в виду, — говорит он, и, наклоняясь вперёд, он тянет на себя наши руки, приближая меня к себе. — Просто чтобы сделать это официальным, — шепчет он.

Затем его губы мягко касаются моих.

Это недолго. И не страстно. Это просто самый лёгкий намёк на поцелуй.

И это прекрасно.

Его губы теплые, со вкусом сахара и корицы, и чего-то именно его. Я знаю, что это не первый поцелуй Линдена, но первый мой.

И это всё — всё, о чём я мечтала.

Когда я возвращаюсь домой от Линдена, мне грустно, больше не было поцелуев, даже при прощании, я направилась прямо в свою комнату и начала изучать фотографии «Восстановления сломанного будущего» с самого начала.