— Шарлотта, это не смешно. Ты не представляешь, что поставлено на карту, — Сиерра хватает мои плечи, сжимает их так сильно, что мне больно. Я не думаю, что она даже понимает, что делает.

— Мужчина говорил с тобой? Ты должна сказать мне!

— Нет, — говорю я, ложь вырывается из меня, против моей собственной воли. — Я. . Я. — полуправда без раздумий, — я была в твоей комнате, пока тебя не было.

Все её тело выдаёт облегчение.

— Мои глупые дневники, — говорит она себе под нос. Она качает головой назад и вперед несколько раз, потом выпрямляется. — Мы можем обсудить это завтра, — говорит она, ее голос слаб. — После того, как мы обе немного поспим.

Я молчу, хотя я отчаянно пытаюсь что-то сказать. Я не знаю, почему мой рот не образует слова. Но я вдруг так устала. Очень, очень устала. Мои глаза закрываются сами.

— Увидимся утром, — говорит Сиерра, а потом выскальзывает за дверь.

На мгновение, прежде чем она исчезает из поля зрения, темное пятно расцветает на ее спине и темная кровь начинает стекать вниз между лопатками, окрашивая ее розовую рубашку. С придыханием, я отбрасываю одеяло, бегу к двери и открываю ее.

Но я вижу только ее спину, моя тетя невредима, проходит последние несколько шагов до ее комнаты, где она закрывает дверь за собой.

Звук, закрывающегося замка нарушает тишину коридора.

Федералы постучали в нашу дверь в восемь утра следующим утром. Это полный ад, поскольку они задают одни и те же вопросы снова и снова, иными словами, и все, что я могу сделать, это повторять снова и снова:

— Я ничего не помню.

Я им не нужна, говорю я себе. Им не нужны мои показания. Судебные доказательства свяжут Смита, чьё настоящее имя, я думаю, скоро узнаю, с преступлениями, и шаткое свидетельство одной девочки-подростка, вероятно, даже не понадобятся. Но я всё равно ненавижу лгать.

Они до полудня не оставляли нас в покое, и мама сидела рядом всё время, поэтому у неё тоже нет вопросов. Сиерра колеблется, но молчит. Я хочу поговорить с ней, но теперь она избегает меня, когда я пытаюсь приблизиться к ней. Наконец, она просто покидает дом.

Сегодня вечером. Я расскажу ей сегодня. Я попробую. Я, должно быть, была слишком напугана прошлой ночью. Слишком устала. Слишком возбуждена. Сегодня мы поговорим. Наверняка.

Мы, очевидно, должны были отменить планы поездки, поэтому передо мной растянулся ещё один бесконечный день. Я задумываюсь о том, чтобы вернуться в постель, плакать, чтобы спать, и надолго вздремнуть, когда мой телефон звонит, и моё сердце колотится, надеясь увидеть сообщение от Линдена.

«Думаешь, мама позволит тебе выйти?»

Он мой герой.

Но что я ему скажу? Часть меня — самая большая часть — не заботится. Я просто хочу быть с ним. Я выясню это позже.

Её приходится упрашивать, но, наконец, мама решает, что я заслуживаю несколько часов отдыха. Я вернусь, пока солнце даже не подумает о закате. По-видимому, потребуется некоторое время, чтобы ее паранойя ушла.

Я останавливаюсь у выхода, и мой желудок скручивается, когда я понимаю, что у Мишель всё ещё моё пальто. И единственное пальто, которое у меня есть, это её пальто. Но необходимость увидеть Линдена преодолевает чувство вины или колебания, и я вырываю красивое пальто из-под кровати, куда я спрятала его прошлой ночью и выхожу из двери. Странно снова быть свободной. Поехать куда-нибудь, куда угодно, без контроля взрослых. Я сделала это. Это происходит благодаря мне.

Я недалеко от дома, когда чувствую покалывание в висках. Инстинкт срабатывает, и я останавливаюсь у обочины. Но всего за десять секунд я должна принять решение, я сижу парализованная нерешительностью. Вернусь ли я к той жизни, которая у меня была? Борьба с видениями? Последую советам тёти? Правилам сестёр?

Когда давление внутри черепа поднимается и мне хочется кричать от внезапной боли, я знаю, что у меня нет выбора. Каждое видение убийства, которое у меня было, оказывалось сильнее предыдущего, но это настолько интенсивное, что я даже не смогу кричать, если захочу; это наглядно сильнее, и всё, что я могу сделать, это позволить подавить меня. Разорвать мое тело. Последнее моё ощущение в физическом мире, это чувство, что я падаю вперёд на рулевое колесо. Затем чернота.

Я слышу смех, прежде чем что-то увидеть, но как только мир наконец просветился, я с удивлением обнаруживаю, что это исходит от меня. Как и в видении с Хариссой, я не вижу видения, я — видение. Я чувствую всё до такой степени, что это один шаг за пределы реальной жизни; снег снежно-белый, свежий холодный воздух, моя рука, лежащая в моей, более мягкая и тёплая, чем всё, что я чувствовала.

Линден. Я иду с Линденом по снегу, и мы смеёмся. Я смотрю вниз на наши переплетённые пальцы и понимаю, что я одета в зелёное пальто. Странно. Возможно, Мишель не захочет вернуть его.

Я обращаю внимание к Линдену, и разговор замирает, как будто увеличивают громкость телевизора. Ничего интересного; мы обсуждаем учебу, которая скоро начнётся. Мы оба мрачнеем, когда говорим о одноклассниках, которых не будет. Но нет ничего необычного, и я не могу понять, почему видение случайной беседы вроде этой создало такое напряжение у меня в голове. И тогда Линден поворачивается ко мне и берёт обе мои руки в свои.

— Я смогу справиться с этим вместе с тобой, — говорит он, и его глаза настолько серьёзны, настолько устремлены, я сжимаю руки так сильно, как только могу. — Это трудно. Я думаю, что еще долго будет трудно. — Он слегка наклонился и прижал лоб к моему. — Но ты заставляешь меня чувствовать себя сильным, и я не знаю, что бы я делал сейчас без тебя. — Он смеётся, но с оттенком обреченности. — Честно говоря, я бы, наверное, испугался и заперся в своей комнате. Вместо этого я здесь, на красивом снегу, с красивой девушкой, и, несмотря ни на что, я в порядке. И я так благодарен.

Затем он поднимает руку к моему лицу, где он приподнимает мой подбородок к себе и целует меня. Я прислоняюсь к нему и тяну его ближе.

Ближе.

Вот.

Я втыкаю нож в его живот, и Линден задыхается от боли и отстраняется как раз вовремя, чтобы я подняла уже окровавленный клинок и провести им по его горлу. Кровь льется по его груди, и его огромные голубые глаза встречаются с моими, когда он отшатывается назад и падает в снег.

Проходит всего несколько секунд, пока его пульс не останавливается, и его глаза становятся незрячими.

Я открываю рот, чтобы закричать, но видение исчезает, отталкивая меня назад в физический мир, где гортанный звук, который я издаю, заполняет машину. Это хуже, чем видение с Хариссой — намного хуже. Я не могу убить Линдена — почему, чёрт возьми, я убью Линдена?!

Я не понимаю, почему это происходит. Я знаю, что Смит имел какое-то отношение к своим жертвам, но он никак не мог сделать ничего подобного. Не со мной. Не без доступа к моей сверхъестественной области. Правильно?

Но он получил его прошлой ночью. Я начинаю дрожать от возможности, что он может получить доступ к моему куполу самостоятельно. Из камеры.

О, Боже.

Я сижу, припарковавшись на обочине дороги в течение десяти минут, нагреватель греет тёплым воздухом, прежде чем моё тело перестаёт дрожать. Я не могу пойти в дом Линдена. Я не уверена, что когда-нибудь смогу поговорить с Линденом, эта мысль заставляет меня всхлипывать. Я просто не могу рисковать, чтобы это ужасное зрелище сбылось.

Сиерра может говорить о правильном и неправильном все, что она хочет, но я буду бороться с этим видением каждой каплей воли, всю оставшуюся жизнь. Я предпочла бы воткнуть нож в себя, чем убить того, кого люблю. Я помню ощущение, когда травила в видении Сиерру, била маму головой о бортик. Больше никогда. Никогда. Снова.

Я тянусь к карману, чтобы вытащить телефон, написать смс Линдену, и моя рука натыкается на что-то ещё — что-то холодное и тяжёлое, и я знаю, что это, ещё до того, как я вытащу всё это из глубокого кармана, чтобы проверить. Нож. Зелёное пальто. Я хотела бросить нож в мусорную корзину прошлой ночью, но не было никакой возможности сделать это — чтобы ни копы, ни мамы, ни Сиерре не видели этого.