Пойди, все, что имеешь, продай и раздай деньги нищим, и будешь иметь сокровище на небесах; и следуй за мной, взяв крест.

Евангелие от Марка, 10:21

Святой Франциск Ассизский, мистик начала XIII века, жил одной безумной мудростью. После своего внезапного просветления он обрядился в рубище и отказался от отцовского наследства, заявив, что навеки «обручен с госпожой Нищетой».

В 1209 году он основал орден «малых братьев», добивавшихся единства с Богом через воздержание и лишения.

Вызывающее поведение и внешний вид первых последователей этого учения, по всей видимости, приводил церковные власти в крайнее смущение, и в конце концов местный епископ обратился к Франциску с просьбой увести их с улицы и найти им приличную одежду и кров. Франциск ответил отказом, объяснив: «Если у нас будет собственность, тогда нам понадобится оружие, чтобы ее защищать».

Франциск оставил о себе память благодаря своему мягкому характеру и своей любви ко всем живым существам. Если верить легенде, то после ливня он подбирал с дороги дождевых червей, чтобы кто–нибудь на них не наступил.

Члены ордена «малых братьев» славились своей жизнерадостностью и непосредственностью, а Франциск именовал себя и своих последователей «шутами Господа».[97]

Праведники

Увы! Мир полон ярких огней и великих тайн, а человек отстраняет их от себя одним мановением руки!

Баалшем–тов, из «Рассказов хасидов» Мартина Бубера

Многие хасидские раввины как нельзя лучше соответствуют критериям безумных мудрецов, и прежде всего это относится к основоположнику хасидизма Баалшем–тову — «обладателю доброго имени». Подобно всем прочим святым дуракам, Баалшем–тов был героем бедных и угнетенных. Его приверженцами стали еврейские крестьяне Восточной Европы. Движение хасидов зародилось в начале XVIII века, в годы еврейских погромов. Баалшем–тов и его ученики осуждали высокомерие раввинов и бесконечные интеллектуальные споры между различными течениями иудаизма. Они говорили, что Бог больше всего любит простых людей и простые молитвы. Баалшем–тов заявлял:

Последние из последних мне дороже, чем вам — ваш единственный сын.

Баалшем–тов не придавал значения богатству и жизненным удобствам. Он пророчествовал:

Перед тем как появится Мессия, в мире наступит период изобилия. Евреи разбогатеют. Их дома будут утопать в роскоши, и все забудут, что такое умеренность. Затем наступят годы лишений и нужды, и в мире будет царить нищета. Евреи не смогут удовлетворять свои непомерно возросшие потребности. Вот тогда–то и начнутся те события, результатом которых станет появление Мессии.

Тогда как большинство иудеев только и делали, что ждали пришествия Мессии, который должен был избавить их от горя и притеснений, Баалшем–тов учил людей жить сегодняшним днем, в полном напряжении сил и в радости. «Если я люблю Бога, вопрошал он, — что мне до грядущего мира?» Он убеждал своих последователей, что «Божьи искры присутствуют во всем», и, подобно святому [98] Франциску, мог обращаться с речью к животным и деревьям. Однако в «Рассказах хасидов» Мартин Бубер упоминает об одном дереве, знакомства с которым Баалшем–тов сумел избежать:

Говорят, что однажды, когда все души еще были внутри души Адама, в тот самый момент, когда тот стоял в раздумье перед Древом Познания, душа Баалшем–това выпорхнула наружу и не вкусила запретный плод.

Баалшем–тов был одним из цаддиков — раввинов, которых считают «праведниками». Эти раввины пользовались у евреев огромным авторитетом. Этим они очень напоминают дзэнских учителей Востока, которые, добившись просветления, помогали другим достичь того же. Подобно своим азиатским собратьям, цаддики избегали публичных проповедей, передавая свою мудрость через притчи и загадки или выражая ее в песнях и танцах. Зачастую они становились живым воплощением безумной мудрости — они учили самой своей жизнью. Один ученик–хасид описывает, каким образом он пришел к знанию Священного Писания, следующими словами: «Я изучал Тору, глядя на жесты моего учителя».

Словесный вихрь: поэзии Руми

Откажись от обладания вещами и стань кем–нибудь. Перестань существовать.

Руми

Исламский мир XIII века подарил миру Мавлани («Пробужденного») Джалаледдина Руми, одного из величайших духовных поэтов. Хотя мудрость Руми имеет много общего с идеями святых дураков Востока, его страстная любовь к божественному началу заставляет нас отнести его творчество к иудо–христиано–исламской традиции Запада. Руми почитают миллионы людей, особенно же он популярен в мусульманских странах, где верующие нередко читают нараспев его стихи, которые, как считают некоторые, [99] уступают по своей значимости только Корану. Руми основал чрезвычайно влиятельное братство суфиев, в котором особое значение придавалось музыке и кружению в танце как средствам для достижения пробуждения. Членов этого ордена называли «вертящимися дервишами».

Сегодня, как и всегда, мы просыпаемся опустошенными и испуганными. Не ищи знаний за дверями — погрузись в книгу. Отложи в сторону цимбалы.

Пусть наши дела будут так же прекрасны, как красоты мира.

Преклонить колени и поцеловать землю можно сотнями способов.

Руми знал, за три века до Коперника, что Земля вращается вокруг Солнца и что в Солнечной системе девять планет, — Западу этот факт стал известен лишь в 1930 году. Он писал, что внутри атома мы обнаружили бы солнечную систему в миниатюре, сумей мы его расщепить.

Все атомы в воздухе и в пустыне,
Да будет это известно, подобны безумцам.
Каждый атом, и счастливый, и несчастный,
Пылает любовью к Солнцу, о котором нам
нечего сказать.

Многие из стихов Руми являются чистыми импровизациями, этаким самовозгоранием духа, — последователи Руми записывали их, когда слушали его песни. Наследие Руми составляют «Диван», книга стихов, насчитывающая 42 тысячи строк, и «Месневи», шедевр его творчества, шеститомный сборник рассказов, афоризмов, анекдотов и стихов, насчитывающий 51 тысячу строк.

В настоящее время некоторые стихи Руми переводятся на английский язык, что, бесспорно, сделает имя этого поэта–мистика и учителя безумной мудрости еще более известным.

За пределами понятий о прегрешениях
и добродетелях простирается поле.
Я встречу вас там.
Когда душа возлежит среди той травы,
мир слишком одухотворен,
чтобы это можно было описать.
Идеи, язык, даже слова «друг другу»
теряют свой смысл.

Хотя Руми работал со словом, он всегда был устремлен к тому, над чем речь не властна; его любовь к Божественному не нуждалась ни в словах, ни в каких–то особых познаниях. Как и близкие ему по духу азиатские учителя, Руми отказывался от всех официальных титулов.