Король Лир нетвердой походкой двинулся к Стиву с бокалом отравленного вина. Он тоже хлебнул «Северного сияния» наравне с артистами и теперь пожинал плоды.

«Папаша, я те удивляюсь, – пьяно икнул в ответ Стив. – Ты б эту хрень мамаше предложил, а то у ей ведь в горле пересохло…»

«А иде моя жена?» – нахмурил брови король Лир, оглядывая сцену.

«Ее, заразы, нет, – успокоил его Яго, почесав затылок. – Наверное, почуяв, что в бокале, она пошла в буфет…»

«Или в клозет», – задумчиво добавил Стив.

«Ща, мужики, найду, а вы пока тут тет-а-тет… но чтоб не до смерти!» – Труссарди покачнулся и пошел в гримерную искать свою неверную заразу-жену Офелию, которая не соизволила почему-то выйти на сцену. В поисках дочки двигался он, естественно, в сторону гримерной: «Иди сюда, моя любимая жена Офели… твою ма-а-ать!!!»

То, что после этого творилось на сцене, просто невозможно описать. Из-за кулис раздался дикий вопль, от которого вздрогнула вся площадь, а король чуть не слетел от испуга со своего кресла.

– Мою дочь превращать в лесбиянку!!? Да лучше бы я Петруччо здесь застал, чем тебя, паршивка! А еще благородная!

На сцену вылетела абсолютно белая Дездемона, оправляя на бегу юбки. За ней несся разъяренный король Лир с арбалетом Собкара в руках. Жанэр высунулся из своего укрытия и растерянно развел руками, всем своим видом давая знать шефу: типа я тут ни при чем, но мочить Муэрто теперь нечем. Стиву и Оселю было не до него. Они дружно пригибались, как только Труссарди начинал наводить арбалет на Петруччо, который, подлец, постоянно прятался за их спинами. Реакция публики была ошеломляющей.

– Она ожила!

– Призрак!

– Дездемона ожила!

Самые нежные и чувствительные начали падать в обморок, самые стойкие стали давать советы артистам:

– Вы мужики иль нет?

– Дайте ему в глаз!

Ни Стив, ни Осель разбушевавшемуся папаше Лизетты в глаз давать не собирались. У них была одна задача: тихо-мирно свалить от греха подальше со сцены. Желательно живыми.

– Папочка, не надо! – Это уже на сцену выпрыгнула полуголая Офелия, на бегу запахивая на своем соблазнительном теле халат.

– О-о-о!!! – взвыла благодарная публика. – Какая у Гамлета маман!

И тут король Лир настиг наконец призрак Дездемоны, схватил за волосы, и парик, естественно, слетел.

– Да она еще и мужчина! – ахнули зрители и бешено зааплодировали. Представление им нравилось все больше и больше.

– Петька?!! Ну все! Смерть твоя пришла!

Труссарди приставил арбалет к голове Петруччо.

Королевский маг начал приподниматься. Он почуял свою смерть на конце арбалетного болта и принялся плести контрзаклинания. Титаны, поддерживающие своды королевского дворца, начали оживать. Нет, они по-прежнему стояли, как и положено каменным изваяниям, но Стив, стремительно трезвевший в минуту смертельной опасности, почуял, что они уже готовы разорвать любого, на кого укажет перст колдуна.

– Стреляй! – заорал он Труссарди, внезапно сообразив, что стрела, замагиченная гномами на Муэрто, никого другого поразить не сможет.

Труссарди чисто рефлекторно нажал на курок, арбалетный болт, изогнувшись, просвистел мимо уха Петруччо и, как управляемая ракета с боеголовкой, понесся в сторону колдуна. Но на этом его управляемость и закончилась. Сеть контрзаклятий заставила болт плавно вильнуть в сторону от Муэрто, и он вонзился прямо в причинное место одного из оживших титанов, поддерживающих свод королевского дворца. Тот, как и всякий нормальный мужик, согнулся пополам, сказав что-то типа «Ую-юй!», – и выронил свой каменный шар прямо на голову колдуна. Шар был очень большой, очень тяжелый и крепкий. Но голова колдуна, вероятно, имела дополнительный запас прочности за счет магии, а потому не треснула. Колдун просто выпал в осадок, брыкнувшись вместе со своим креслом в глубь королевского дворца, зато балкон оказался не таким прочным. Отскочивший от головы Муэрто шар проломил его. Балкон покрылся трещинами и рухнул вниз.

– Лови ее!!! – завопил Стив Вэлэру, но у того то ли сработал инстинкт охранника – он только что нанялся защищать королевское тело, – то ли по еще какой причине, но, взмахнув крыльями, он подхватил первым делом короля и втащил его за шкирку во дворец, а тонкая фигурка Лили продолжала падать на каменные плиты Королевской площади в окружении обломков балкона. Стив наблюдал это как при рапидной съемке. Время словно остановилось. До принцессы было далеко, но он почувствовал, что стоит сделать только шаг…

Юноша шагнул со сцены вперед, и в руках его затрепыхалась отчаянно визжащая принцесса, обвившая руками его шею. Они оба парили в воздухе. До земли оставалась самая ерунда, метров пятнадцать, не больше, но принцесса продолжала визжать.

– Чего орешь, дура? – сердито спросил Стив и, получив звонкую пощечину, понял причину. Он поддерживал ее, спасая от падения, за такие места чуть пониже талии, что, как только сообразил, что это за места, начал и в самом деле конкретно падать. Еще одна звонкая пощечина заставила включить магическую мягкую посадку, но достаточно мягкой она все же не получилась. От сотрясения платье принцессы, которую он поддерживал под… короче, оно треснуло, а губы именинницы впечатались в его уста. Они слились в страстном поцелуе и застыли.

Именно в этой позе их и застукали выбежавшие на площадь Эдуард II и дворцовая стража.

Дальнейшее Стив помнил смутно, так как оказался на седьмом небе. Он впервые целовал девушку, и от сознания того, что происходит, в голове его все помутилось. Да так круто, что он впал в прострацию, или, если читателю будет угодно, в ступор. Он не помнил, как принцессу отрывали от него. Не помнил, как она отчаянно сопротивлялась, не желая отцепляться от его тела. Не понимал, куда и зачем его тащит разъяренная стража, периодически давая по шее. Не помнил и того, как его поставили в полутемной камере около двери в той же позе, в которой застыл: ноги враскорячку, а пальцы рук страстно подрагивали, до сих пор помня восхитительную упругость молодого, трепещущего тела принцессы.

– Вот теперь нам полный писец!

Стив был еще в ступоре, но энергичную фразу Труссарди, которого затолкали в тот же каземат, уже понял.

– И тебя замели.

Труссарди помахал перед глазами Стива руками, понаблюдал за зрачками и энергично сплюнул.

– Хорошо тебя приложили. Это надолго. А ведь я в тебя целых две недели вложил! Такого парня спалили… Ладно, раз на своих двоих еще стоишь, значит, живой. Я тебя вытащу.

Только при этих словах Стив начал приходить в себя. Кого вытащит? Откуда? Он хотел уточнить этот момент, но Труссарди уже вышел в центр камеры.

– Ну что, шавки, кто тут за громаду?

– Ну я… – С нар поднялся щуплый субъект и выдернул из недр своих лохмотьев заточку. – А ты хто такой, жучара?

Труссарди одним ударом ноги отправил громаду в угол камеры, рванул на себе рубаху и задрал вверх правую руку. Начинавшему приходить в себя Стиву он чем-то напомнил в этот момент идущего на смертный бой матроса, рвущего на груди тельняшку. Вся камера ахнула. Под мышкой главы труппы циркачей красовалась белая маска с черными прорезями для глаз и угольным оскалом широко улыбающегося рта. Сверху маску украшала золотая корона. Татуировка была выполнена так искусно, что Стиву даже захотелось отколупнуть драгметалл от тела руководителя.

– Мэтр Труссардини… – потрясенно прошептал громада из своего угла, поспешно вправляя челюсть.

– А кто такой мэтр? – настороженно спросил какой-то молодой зэк.

– Заткни хавку, идиот! Это же сам великий Труссардини! Для нашего брата его слово закон!

– О!

– Мэтр!

Ажиотаж, возникший в камере, привлек внимание тюремной стражи, которая была тоже слегка напряжена, а если быть честным, то просто жутко напряжена. Она не могла понять, почему возмутителей спокойствия на Королевской площади отдали на их попечение, что за шум раздается над их головой и какое отношение к ним имеют раздающееся сверху истерические вопли: