Ехали спокойно. Без всякой спешки.

Уже темнело, когда отряд проскочил весьма условную линию фронта, которой реально не существовало на тот момент. Как раз на левом фланге корпуса Артамонова.

Дороги все также были забиты русскими войсками, но колонну легко пропускали. Просто так ведь на автомобилях кататься не станут. Не те времена. Тем более, со столь сильным вооружением на борту. Да и, несмотря на забитость, движения практически не было. Солдаты и подводы съехали с дороги и вольготно разместились подле нее. Видимо генерал Артамонов пытался переломить ситуацию и организовать контрудар. Остановить людей остановил, а отправить в атаку не смог. Корпус выглядел неуправляемым и приведенным в полное расстройство.

До первых же немцев добрались уже в темноте. Врубили фары и перли буром, потому что здесь ситуация была немногим лучше, чем на русской стороне. Даже останавливаться «по нужде» было рискованно.

Разгром штаба корпуса и слухи об окружении вынудило немецкие части отступать самостоятельно. А растерянность, вызванная потерей командования, породила натуральный хаос. Новое ведь руководство даже назначить не успели. Старого же уже не было. Более того, немцы, не привычные к таким вот столпотворениям, оказались в непривычной для себя среде. И это подействовало как дополнительный негативный фактор, усугубляющий и без того знатный бардак.

Если бы дело было днем – все дороги были бы загружены людьми и подводами. А так – целые караваны стояли на обочине. Лошади паслись. Костры горели. Личный состав же в основном спал. Поэтому колонна шла легко. Лишь изредка постовые, заметив генеральский автомобиль, отдавали честь. Аккурат наглой морде ефрейтора Сапрыкина, с довольным видом, развалившегося на заднем сиденье легкового автомобиля.

Впрочем, немцам это было не видно. Они просто воспринимали этот автомобиль как «повозку для начальства». В условиях неразберихи – важная вещь. Фактически их надежда на благополучный исход дела. Никто даже не попытался тормознуть колонну да досмотреть. Едут себе и едут. Значит так надо. Кто там за стеклом ночью не разберешь. Основной же контингент бойцов так и вообще располагался в бортовых кузовах грузовиков, укрытый брезентовым тентом. В темноте даже наличие там людей можно было скорее угадать, чем разглядеть.

Максим на это и рассчитывал, опасаясь, впрочем, появления у немцев каких-то блокпостов на дорогах и КПП. Совершенно не ясно, как они отреагировали на дела его группы. Если, конечно, успели это сделать. Времени-то прошло всего ничего…

Тем временем в штабе 1-ого корпуса, несмотря на глубокую ночь, кипела жизнь.

Генерал Артамонов смотрел осоловевшими от усталости глазами на стол с бумагами и никак не мог сосредоточиться. Он оперативно переслал в штаб фронта Германа фон Франсуа с его людьми и документами. Так что теперь был вынужден расхлебывать всю эту кашу. Хотя, положа руку на сердце, он из-за этого не переживал. Приятные хлопоты. Во всяком случае – много приятнее пустого оправдания за отступление. Там ведь и под трибунал могли отправить или того хуже …

В целом, обстановка теперь выглядела не очень плохо. Однако Леонида Константиновича волновал вопрос – куда пропал этот контуженный.

- Ваше высокопревосходительство, - произнес адъютант, входя.

- Вы нашли его?

- Нет. Но удалось выяснить куда он делся.

- Докладывайте.

- После инцидента с интендантской службой поручик собрал своих людей и уехал в ближайший город. Там он продал трофеи еврейской общине и сдал автомобили коменданту.

- Все?

- Нет. Один грузовик он продал общине. Тот, что согласно рапорту, принадлежал поляку. Еще два грузовых и один легковой автомобиль оставил за собой. Топливо с переданных в комендатуру автомобилей слито.

- Ясно, - нахмурился генерал.

- После завершения дел в городке он куда-то уехал. Но уже вечером его видели на дороге, ведущей к немцам.

- В городе что еще он делал? Кроме посещения комендатуры и торговли с евреями?

- Отряд видели возле отделения банка, на рынке и возле телеграфа.

- Вот неугомонный… - тяжело вздохнув, произнес генерал и потер щепотью пальцев глаза с переносицей.

- Максим Федорович отправил телеграмму генералу Ренненкампфу. Вот текст, - произнес адъютант, доставая из папки листок.

- Мда-а-а-а-а… - только и смог сказать Леонид Константинович, пробежавшись глазами по тексту. Всего несколько строк. А оперативная обстановке на фронте передана очень точно и предельно ясно. Текст сухой, лаконичный, емкий. Но главное то, что этот странный поручик знал больше, чем генерал.

- Ваше высокопревосходительство? – Вопросительно произнес адъютант после чрезмерно затянувшейся паузы.

- Жилинский, Самсонов и Ренненкампф запрашивают сведения о том, кто такой Максим и какими силами располагает.

- У него двадцать семь человек, пять пулеметов и три автомобиля, - начал на автомате отвечать адъютант. - Не считая винтовок, пистолетов и ручных гранат.

- Хоть что-то ясно в этом деле, - саркастично отметил генерал. – А вот куда он отправился? И зачем? Мда. Вам удалось установить его личность?

- Никак нет.

- Что, совсем ничего?

- Я поднял списки поручиков всего нашего корпуса. Нашел несколько Максимов. Но они живы и здоровы. Возможно портсигар – подарок близкого человека. И его зовут как-то иначе. Либо он не из нашего корпуса. Но тогда не понятно, что он делал на территории дивизии.

- Это плохо, очень плохой… - покачал головой Артамонов.

- Я опросил раненого полковника.

- Андрея Петровича?

- Так точно.

- И что?

- После его рассказа Максим мне не видится обычным пехотным поручиком.

- Вот как? И почему же?

- Прекрасно образованный. Уровень образования намного превосходит выпускников наших военных училищ. Уверен в себе. Жесткий. Циничный. Решительный. Такие качества у поручиков обычно не встречаются. Кроме того, у Андрея Петровича сложилось впечатление, что Максим воевал.

- Ха! – Не удержался генерал от столь очевидной игры в «капитана очевидность». – Судя по результатам его действий, это безусловно. Вот только где?

- Полагаю, что он мог в последней войне на Балканах поучаствовать.

- Он православный?

- Креста на нем полковник не видел. Хотя поручик, умываясь, снимал тельную рубаху. Но он мог и потеряться, как и документы. В любом случае Максим изредка крестится, по православному обычаю.

- Кстати, а как там Андрей Петрович?

- Неплохо. В лазарете сказали, что его рану кто-то недурно обработал. Со слов самого полковника, это сделал лично Максим Федорович, предварительно обложив матом тех, кто накладывал ему повязку. Дескать, рана была забита кусочками ткани и прочим мусором из-за чего могло развиться воспаление. Работал поручик на живую, ничуть не смущаясь того, что Андрей Петрович выл от боли и извивался едва удерживаемый нижними чинами. Прочистил рану, извлек осколок, промыл все и забинтовал. Врач сказал, что если бы поручик этого не сделал, то у Андрея Петровича безусловно уже шло тяжелое воспаление и спасти его не было бы никакой возможности.