Покушал без всякого аппетита. Пошел обратно.

И тут он услышал пиликанье очень знакомой вчерашней мелодии. Кто-то явно пытался подобрать ее на слух. Поручик заглянул в то самое крыло, где вчера проходил концерт и с удивлением обнаружил егозу, сосредоточенно давящую на клавиши.

Получалось у нее не очень. Но Максим мешать не стал и, наверное, с четверть часа так простоял, наблюдая за ее мимикой, ужимками и движениями. Наблюдение за животными в естественной среде обитания, когда они не знают, что им нужно распушать хвост и выделываться, дает массу полезной информации.

- Вам понравилась эта композиция? – Наконец произнес он, утомившись ожидать, пока его заметят.

- Что?! Ах! Да! Очень понравилась! – Ответила сестра милосердия. – Как она называется?

- «Мой ласковый и нежный зверь».

- О! Потрясающе! А та, вторая?

- Просто безымянная баллада о любви.

- Максим Федорович, вы обиделись на меня? – Вдруг поджав губы, спросила она.

- Нет. Это моя вина. Поставил вас в неудобное положение. Да и вообще… не хочу больше касаться музыки.

- Отчего же? У вас получается просто удивительно.

- Как вас зовут?

- Татьяна.

- Вот. А я – не знаю, как меня зовут. Возможно Максим. А возможно и нет. Максим Федорович – это просто псевдоним. На самом же деле я человек без прошлого и будущего. И все, чего я не коснусь – пылает. Все бестолку. Я не думаю, что мне есть место в этом мире. Даже вчерашний концерт не удалось нормально провести.

- Не говорите так!

- Допустим, не буду. Но что это изменит? Кто я такой? Вы же не знаете, как ответить на этот вопрос? Вот. И я тоже – нет. Я чужд этому миру чуть более чем полностью. На войне – еще куда ни шло. Особенно если под пулями бегать. А мирная жизнь меня раздражает до невозможности. Во всяком случае, эта мирная жизнь…

- Как же так? Вы ведь сделали важное дело.

- Вы имеете в виду концерт?

- Да. Поверьте, я не одна сижу и подбираю ноты. По всему госпиталю сейчас бренчат гитары. Людям понравилось.

- Это хорошо.

- Вы не рады?

- Рад. Но этот концерт – капля в море. Тем более, что я не исполнитель и он мне дался очень тяжело. Вчера – это была не поза или псих. Я растревожил рану на руке и если бы не коньяк, то тихо выл бы от боли всю ночь.

- Но вы так легко играли… я даже бы и не подумала…

- Теперь вы знаете. Нужно поднимать настоящих музыкантов и артистов да вывозить к фронтам и госпиталям. Всю эту серость и мрачность надобно давить на корню, правильно организуя патриотический и эмоциональный пыл. Создавая правильную и умную пропаганду. А не ту, что сейчас…

- Что вы имеете в виду? – Оживилась девушка.

Но Максим не успел ответить. В залу ворвалась еще одна девица, смерившая поручика странным взглядом. Тоже сестра милосердия.

- Вас зовет мама, - коротко бросила она Татьяне.

- Конечно, - кивнула та. Закрыла крышку фортепьяно. И подойдя к Максиму тихо произнесла. – Я понимаю, что задела вас. Вера Игнатьевна объяснила мне, как все происшествие выглядело в ваших глазах. Поверьте, я не со зла.

- Я не злюсь на вас, - нейтральным тоном ответил Максим.

- Вы не против, если я вас немного помучаю вопросами? Но не сейчас. После вечерних процедур. Хорошо?

- Посмотрим по самочувствию, - произнес Максим, оставляя за собой право отказа. Девушка понятливо кивнула и удалилась со своей товаркой. А поручик пошел в парк читать. Было уже достаточно свежо. Но прохлада ему нравилась. Особенно после вчерашнего.

22 октября 1914 года, Царское село

Не прошло и часа, как уединенное чтение книги Максима нарушила делегация из трех офицеров.

- Ваше поведение нетерпимо! – Воскликнул один из них.

- Так чего вы терпите? Сходите к Вере Игнатьевне и попросите болеутоляющих, - пожал плечами поручик, не желая, впрочем, отрываться от книги.

- Вы! – Выдохнул говорящий, задыхаясь от нахлынувших чувств.

- Вы бы представились для начала, - с уничижительной улыбкой, произнес Максим.

- Дмитрий Яковлевич Малама, - гордо произнес этот молодой мужчина, - корнет Лейб-Гвардии Уланского полка.

Поручик посмотрел на него с жалостью. Потому что не понимал, чего этот больной от него хочет и какого черта пристает.

О том, что этот корнет был безнадежно влюблен в Татьяну, бывшую при нем сиделкой в госпитале, Максим не знал. Как и то, кто такая эта девица и что все так дергаются. Он вспомнил удивительную тишину в зале, когда пропел ей «Любимая». Но и так и не понял, чего народ так отреагировал. Его, конечно, утром сегодня поздравляли с блестящим концертом, делая какие-то намеки. Но никто ничего ясного не сказал, полагая, видимо, что он и сам все прекрасно понимает.

То, что Татьяна была какой-то аристократкой, поручик уже понял. Слишком уж очевидно. Из-за простой селянки вряд ли кто-то бы так дергался. Но значения этому не придал. Мало ли блох на собаке? В этой привилегированной лечебнице, насколько он знал, сестер милосердия из простолюдинок почти и не было. Даже сама Императрица и ее старшие дочери повязки кому-то менять не брезговали.

На мгновение он подумал о том, что эта Таня могла бы быть второй дочерью Николая. Но, к сожалению, отметил, что просто не помнил, как выглядели дети последнего Императора. Ни одна из дочерей и сын. Да и странно было бы им вот так бегать. А где свита? Как им «хвост» заносить-то без целой плеяды помощников?

К слову сказать, Максим хоть и увлекался военно-исторической реконструкцией, но в доме Романовых и, особенно молодой его поросли, разбирался мало и плохо. Про детей Николая II он знал лишь то, что они были. Четверо дочерей и сын. И с трудом восстановил в памяти их старшинство с именами. Да чего уж там. Он и Императрицу-то помнил едва-едва, да и то в юности – по той фотографии, где она еще не замужняя Александра Федоровна, а юница Алиса Людвиговна.

В общем – посмотрел Максим мутным взглядом на корнета и тяжело вздохнул, не понимая, чего этому придурку от него нужно.

- Я требую удовлетворения! – Наконец, прервав свои вздорные высказывания, произнес Малама.

- Вы вызываете на дуэль? – Буднично переспросил поручик, зевнув.

- Да!

- Тогда место, время и оружие остаются за мной?

- Как вам будет угодно!

- Тогда здесь же, сейчас же на кулаках.

- Но… - попытался возразить улан, однако, заткнулся, понимая, насколько нелепо будет звучать его возражение в контексте предыдущих высказывания.

- Максим Федорович, - включился один из секундантов. – Но как же так? Почему на кулаках?

- К сожалению, я же не подросток, обуреваемый эмоциями.

- Что?