Два других письма были подобны этому, не считая разве стихов, которые князь нарочно сочинил для Натальи. В этой поэзии было много искренней страсти, восклицательных знаков и горячих клятв — все то, что неизменно присутствует в подобного рода творчестве, литературу, впрочем, не обогащающем. Так что, воздержимся приводить их здесь.

Наталья целовала бессчетное количество раз эти послания, обливала их слезами, считала дни, оставшиеся до встречи, и еще терпеливее чем прежде выносила все домашние мытарства.

Но все на свете рано или поздно кончается. Все выше подымалось в полдень солнце, все жарче делались его лучи. Вот уж шумными потоками устремились по мостовой ручьи, сливаясь на потемневший лед Черной речки. А потом и лед тронулся, сошел снег. Обнажилась земля, обмытая дождем.

Настал первый день Пасхи. Наталья вместе с семьей отправилась в монастырскую церковь. Служба была долгой. Желая немного отдохнуть, размять ноги, Наталья вышла на воздух и направилась к монастырскому саду. Едва она ступила на землю, как кто-то взял ее за руку.

От неожиданности Наталья вздрогнула, повернула лицо и увидала князя. Все на нем было новое, золотом сияли эфес шпаги, эполеты, обшитый ментик.

Князь весело проговорил:

— Христос воскресе!

Наталья любовным взглядом окинула всю его могучую и благородную фигуру и в тон ему ответила:

— И воистину воскресе!

Он долго и крепко целовал ее руки, потом они вместе направились в сад Воскресенского монастыря. Счастливо улыбаясь, забыв обо всем на свете, радостно глядя в глаза друг другу, они говорили, говорили…

— Я дня на три-четыре покину Питер, — сказал князь, улыбаясь. — Скучно опять скакать в Гатчину, да 45 верст для кавалерии — пустяк. Вернусь, пойду к твоему, Наташа, отцу просить твоей руки. Потом представлю моим родителям. Я уже говорил с ними, они согласны и очень хотят тебя видеть. Уверен, что влюбятся в тебя. Да-с!

Наталья грустно улыбнулась:

— Они знают, что все мое приданое — несколько французских книг?

Князь горячо возразил:

— Вот и неправда! Твое бесценное приданое — твое золотое сердце, твоя красота, твоя чудесная душа. А главное — мы любим друг друга.

…На другой день дворник передал Наталье записку: «Моя душа, наши планы рухнули. Командир сегодня отправляет меня в Москву, ибо Государь и его семья должны вскоре прибыть в первопрестольную. Я обязательно должен вернуться обратно к Троице. За неделю, что будет до Петропавловского поста, посватаюсь. После поста сразу сыграем свадьбу. Я уже получил разрешение начальников, даже сам Государь пожелал мне счастья в брачной жизни. Горячо любящий тебя…»

Пришлось вновь ждать.

Если бы досужий фантазер пожелал сочинить жуткий конец этой истории, то и тогда нельзя было бы придумать ничего страшнее того, что произошло на самом деле.

Все началось с братца Андрея. В каком-то клубе он вдребезги проигрался. Как на грех, за соседним столом в отличном настоении закончил игру сосед-домовладелец по Шестой линии Листер. Он был в сильном выигрыше. Андрей чуть не со слезами на глазах стал просить у него пятьсот рублей в долг: «До утра!»

— Что, игруля, продулся? — счастливо улыбнулся Листер, всех называвший на «ты».

— Черт знает что! — сплюнул Андрей. — Положил даму червей на семьсот рублей, ждал, что придет девятка, а пришла шестерка, да слева лег валет. Если денег не достану, застрелюсь! Будь я проклят, коли вру.

— Не плети, игруля, не застрелишься! Если бы все после проигрышей стрелялись, так на кладбище уже свободных мест не было бы, ха-ха! — благодушно хохотнул Листер, аккуратно засовывая ассигнации в черный засаленный бумажник. — К тому же, игруля, у тебя и оружия нет. Ха-ха!

— Утром обязательно верну, — канючил Андрей.

— Не врешь?

— Клянусь жизнью!

Листеру, заядлому картежнику, самому не раз бывавшему в трудных положениях, жалко было «мальчишку», как он сам про себя назвал Андрея. «Ничего, с отца в случае чего получу!» — утешил себя Листер. Он порылся в бумажнике, нашел самые грязные ассигнации, протянул Андрею:

— Тут три сотни. На проигрыш, ха-ха, тебе хватит. Куда побежал? Пиши расписку. Ведь если не повезет опять, вдруг и впрямь пульнешь в себя? Как тогда без расписки получать? Ха-ха!

…Через час не стало и этих денег. Тогда Андрей выклянчил еще сорок семь рублей у какого-то отставного гарнизонного офицера. Вскоре он спустил и их, и фамильные золотые часы, принадлежащие отцу и взятые «для представительства» без ведома владельца.

Андрей пошел в буфет, выпил полбутылки рейнвейна и застыл в тягостных размышлениях. «Да, все что мне осталось — это пуля в лоб, — говорил он себе и эта мысль уже не пугала его. — Но, впрочем, Листер прав: у меня даже нет пистолета. Тогда повешусь». Он представил себя висящим на чердаке, как раз над комнатой Елизаветы, с высунутым языком, со струйками крови из ушей, с задранной головой набок — в прошлом году так висел лавочник Матвеев, Андрей ходил его смотреть, — и его аж передернуло.

В это время подошел гарнизонный офицер, тот самый, что давал в долг, и сочувственно сказал:

— Не везет в картах, повезет в любви! Андрей обрадовался собеседнику, угостил его рейнвейном. Офицер сказал:

— Вы с банкиром Зусманом знакомы? Разве нет? Он здесь бывает, да и сегодня тут.

— Что в нем интересного? — вяло спросил Андрей.

— Большой ценитель женской красоты! — причмокнул губами офицер.

Андрей скучно протянул:

— Эка невидаль! Тем более, если есть деньги…

— В том-то и дело — именно в деньгах! Тому, кто сведет его с приятной девицей, не потерявшей невинность, Зусман отваливает бо-ольшой капитал.

Андрей минуту подумал и вдруг привскочил:

— Где этот самый Кузман?

— Надо знать — Зусман. А у вас, извините, есть… предложение?

— Есть. Ведите меня к этому любителю клубнички.

Они прошли колонный зал, миновали продымленную биллиардную, вошли в карточную комнату. За четырьмя столами шла игра.

Андрей с любопытством озирался:

— Где банкир?

Офицер слегка подтолкнул его:

— Не здесь. Идите со мной.

Они прошли между столов и вышли на лестницу, поднялись на следующий этаж. Здесь перед тяжелой темно-вишневой портьерой развалился на стуле мордатый лакей в засаленной манишке. При виде господ он неспешно поднялся:

— Сюда нельзя! Офицер вежливо сказал:

— Илья Борисович просил меня придти. Лакей помедлил, словно размышляя, нужны ли такие люди банкиру или нет, и откинув портьеру, чуть приоткрыл небольшую дверь. Заглянув в комнату, он тихо, но строго сказал:

— Только без шума. Илья Борисович играют. В углу за небольшим продолговатым столом, обитым зеленым сукном и ярко освещенным четырьмя свечами, сидели четверо. Полный важный господин с редкими, зачесанными назад волосами и спокойным, уверенным в себе выражением на круглом приятном лице, вопросительно взглянул на вошедших, но тут же перевел взгляд на карты. Громадный белый бульдог, до того сидевший у ног важного господина, при виде вошедших с легким рычанием встал на четыре толстых лапы, обнажив черную слюнявую пасть.

— Фу, Милан! — строго сказал важный господин. — Он сегодня, возбужденный, порвал какую-то дворняжку.

— Совсем загрыз? — равнодушно спросил банкомет, бородатый мужик приказчицкого вида.

— Да, задавил насмерть, горло прокусил насквозь, — с улыбкой повторил важный господин. — Лукич, ты ко мне с делом? — он обратился к спутнику Андрея.

— По делу, Илья Борисович, — тряхнул головой офицер. — Если вы заняты, мы подождем, — и взяв с маленького столика бутылку вина «Замок Роланда», налил полные стаканы себе и Андрею.

— Губа не дура, — подмигнул бородатый Илье Борисовичу. — Бутылка этого французского пятьдесят рубликов стоит.

— Пусть гуляют, — улыбнулся тот. — Не мы для денег, деньги для нас.