С того часа, когда он обычно являлся, прошло уже больше двадцати минут. Такое ужасное опоздание! За двадцать минут каких только катастроф, болезней, падений с лошади, взрывов и крушений любого сорта не успеет изобразить фантазия влюбленной девушки!

Что же могло стрястись с Лотарио? А ведь Фредерика еще вчера говорила ему, что он слишком гонит своего коня. Зачем то и дело его пришпоривать, заставляя прыгать? Это же самый верный способ навлечь несчастье. Хорошенькое дело, если лошадь сбросила его на землю! Но нет, для этого он слишком хорошо держится в седле. Тогда почему же он не едет? Стало быть, он болен?

Нет, Лотарио был определенно прав, когда не послушался внутреннего голоса, после встречи с Самуилом убеждавшего его не ездить в Анген. Если уже одно его опоздание заставило Фредерику так всполошиться, страшно подумать, что было бы, если бы он вообще не появился.

Вся во власти своих тревог, Фредерика поднялась на террасу, откуда можно было наблюдать за дорогой.

Вдруг над ней в той стороне, где был Париж, поднялось облачко пыли и девушка смутно различила топот копыт коня, мчавшегося во весь опор.

Ее глаза еще не могли рассмотреть всадника, но в том и нужды не было: сердце Фредерики тотчас узнало его.

— Это он! — воскликнула она.

И Фредерика весьма проворно сбежала по лестнице.

Когда она выбежала на крыльцо, Лотарио уже спрыгнул с коня, бросил поводья слуге и успел подняться на третью или четвертую ступеньку.

— Здравствуйте, Лотарио, — сказала девушка с улыбкой, ясно говорившей о том, что тревоги и тоска ожидания уже совсем забыты.

— Здравствуйте, Фредерика.

Они пожали друг другу руки, и девушка повела гостя в салон, где г-жа Трихтер сидела за своей работой.

— Ну, расскажите, Лотарио, как себя чувствует граф фон Эбербах? Вы его видели?

— Мы виделись вчера вечером.

— Почему же не сегодня утром? Тогда вы доставили бы мне более свежие новости, — продолжала она.

— О! — произнес он. — Мой дядя так хорошо себя чувствовал, что я счел бесполезным справляться о нем снова через такой короткий срок.

— Значит, улучшение продолжается? А что говорит господин Самуил?

— Господин Самуил Гельб находит, что в настоящее время лучшего и желать невозможно. Он опасается только наступления осени.

— Если осенью он сляжет, — сказала Фредерика, — мы будем рядом и станем оба так заботиться о нем, что опять его вылечим, как и в тот раз, ведь правда?

— О, разумеется, — отвечал молодой человек. — Если ему, чтобы жить, только и нужно, что забота, он чувствует себя лучше нас.

— Да, да, именно забота. Ну почему они захотели, чтобы я с ним рассталась? — спросила Фредерика.

— О, для этого были свои причины, — уклончиво проговорил влюбленный юноша.

— Вовсе нет, это было ошибкой, и я напрасно на это согласилась. Мне не следовало разлучаться с ним, ведь я ему нужна, я умею его рассмешить, а веселье — это уже половина здоровья. Если хотите, можете считать меня слишком самонадеянной, но вашему дяде необходимо, чтобы рядом был кто-нибудь, кто молод, подвижен и оживит все вокруг него. И я убеждена, что, когда он мог меня видеть, это ему было полезно. Да я бы и не послушалась, не поехала сюда, если бы мы не условились, что он каждый день будет меня навещать. Но он не держит своего слова. Приезжает раз в неделю, если не реже. А меня заперли здесь под предлогом, будто я больна, при том, что я, наоборот, никогда еще не чувствовала себя так хорошо. Но так больше продолжаться не может. С сегодняшнего дня все будет по-другому, я приняла решение.

— Какое решение? — поинтересовался Лотарио.

— У меня уже готов план, — продолжала Фредерика. — Отныне мы с господином графом, хоть и будем жить в разных домах, коль скоро ему так угодно, ни дня не станем проводить без того, чтобы не увидеться. Ну вот, все очень просто: я буду два дня подряд ездить в парижский особняк и там же обедать, а потом господин граф будет на целый день приезжать сюда и обедать здесь. Таким образом, я буду проделывать этот путь дважды, а он один раз, и получится, что он, не слишком утомляясь, сможет видеть меня ежедневно. Ну скажите, ведь правда, так все прекрасно устроится? Не правда ли, я обо всем подумала?

— Обо всем, кроме меня, — отвечал Лотарио, надувшись.

— Э, нет, о вас я подумала тоже, — возразила девушка. — Тогда и мы сможем видеться чаще. Когда граф будет приезжать в Анген, вы станете его сопровождать. Когда же я буду гостить в Париже, вы сможете обедать у своего дяди. Так мы будем встречаться каждый день, и не по часу, второпях, как сегодня, а так подолгу, как вы пожелаете. И вы не будете так утомляться, без конца носясь по дорогам.

— Ну да, — проворчал Лотарио, все еще дуясь, — я много выигрываю: моя дорога сократится на несколько шагов и я больше не смогу видеть вас наедине.

Девушка рассмеялась.

— Ну, — сказала она, — если вам безразлично, что приходится доводить себя до изнеможения на этих дорогах, но не безразлично, что вас вынудят разговаривать со мной только в присутствии графа, то иногда, если вы всю неделю будете вести себя благоразумно, вам будет позволено приезжать сюда, чтобы меня навестить, или по вечерам сопровождать меня на прогулку: вы верхом, а я в карете. Вы меня слышите, любезный племянник? Не правда ли, будет прелестно?

И наивное дитя радостно захлопало в ладоши.

— Видите, несносный ревнивец, есть способ все уладить, и нечего заранее брюзжать, только услышав, что женщине пришла в голову какая-то мысль. Ну же, вы довольны?

— Как вы обворожительны! — вздохнул покоренный Лотарио.

— Не пройтись ли нам по саду? — предложила она. — Там так красиво, и погода чудесная, теплая. Не для того же мы выбрались за город, чтобы сидеть в душной гостиной. Так вы идете?

Она сама уже стояла в дверях. Лотарио последовал за ней.

— Пойдемте с нами, госпожа Трихтер, — позвала девушка.

И старая компаньонка, прихватив свои клубки шерсти и спицы, присоединилась к молодым людям.

Лотарио снова поморщился, недовольный.

— Зачем вы вечно берете с собой госпожу Трихтер? — шепнул он Фредерике.

Лицо девушки приобрело строгое выражение.

— Друг мой, — отвечала она, — нам предоставлена полная свобода, мы пользуемся абсолютным доверием. Это нас обязывает к особенной деликатности и уважению.

— Вы, как всегда, правы, Фредерика, — сказал Лотарио.

Госпожа Трихтер, в эти мгновения как раз догнавшая их, успела услышать несколько слов и угадала остальное.

— О, — заметила добрая женщина, — я ведь если и хожу с вами повсюду, так только в ваших же интересах. Это на случай, если вам потребуется свидетель, чтобы удостоверить перед графом фон Эбербахом и господином Самуилом Гельбом ваше неизменное благоразумие. Я-то знаю, что мой надзор тут вовсе не нужен. Я здесь затем, чтобы при надобности заявить, что господин Лотарио — самый честный юноша в мире, а госпожа Фредерика — самая безупречная женщина. Я уже поняла, что к чему, и даже не наблюдаю больше за вами. Просто создаю видимость, будто я здесь, а сама думаю совсем о других вещах, ну, вообще не о вас.

Так они беседовали, проходя по аллеям парка, где яркие солнечные зайчики, смеясь, порхали по кустам расцветающей сирени.

— Давайте посидим здесь, — Фредерика указала на скамью, стоящую так близко к берегу озера, что, сидя на ней, можно было чуть ли не промочить ноги.

Лотарио присел с ней рядом.

Госпожа Трихтер устроилась тут же, поглощенная своим бесконечным вязанием.

Юная пара некоторое время посидела в молчании. Лотарио казался несколько рассеянным.

— Да о чем вы все думаете? — спросила Фредерика.

— О странном положении, в которое поставили нас неблагосклонность случая и доброта моего дяди. Найдутся ли в целом свете еще двое любящих, оказавшихся в подобных условиях? Принадлежать друг другу, быть, по сути, мужем и женой, но не иметь права даже на поцелуй в лоб! Вы жена другого, этот другой предоставил нам свободу, не кто иной, как он, свел и обручил нас; он расстался с вами, чтобы не возбуждать мою ревность, и при всем том мы невольники, мы зависимее, чем самые преследуемые, измученные надзором влюбленные. В нашей жизни — одни сплошные противоречия. Я так люблю вас, как никто в мире еще не любил ни одну женщину; только и живу ожиданием того дня, когда вы станете моей всецело, и все же не смею желать, чтобы этот день настал! Если бы от меня зависело сделать так, чтобы этот час, в котором сосредоточены все мои грезы и желания, пробил тотчас, я бы отсрочил его, так как черед нашего брака наступит лишь после смерти моего дяди. Какой сладостный и какой горький у нас удел: чтобы начать жить, мы ждем смерти человека, которого любим, и нашей свадьбе суждено начаться с похорон.