— Вы так каждый вечер ужинаете? — спрашиваю, не сдержавшись.

— Как «так»? — Инна Владимировна застывает, не донеся до жаропрочной формы вилы для мяса. Выглядит зловеще, когда зубцы направлены прямо на меня.

— Ну, обильно, — выдавливаю из себя, немного ближе подвигаясь к Мише.

Его мама широко улыбается, бросив взгляд на сына, и наконец приступает к раскладыванию мяса по тарелкам.

— Нет, далеко не всегда. Начнем с того, что наши сыновья достаточно редко к нам приезжают. Поэтому мы стараемся накормить их до отвала. К тому же, сегодня практически праздничный ужин в честь того, что наш старший сын наконец решил остепениться.

— О, вы так говорите «наконец», как будто он у вас прямо гулящий.

Инна Владимировна тихо смеется.

— Не то чтобы гулящий, но ему уже тридцать два, а он все еще не женат.

— Так это легко исправить, — со смехом говорю я, а потом затихаю, едва осознав, как это прозвучало. Сникаю и снова жмусь к Мише. Провальная шутка по всем фронтам. Что-то я сегодня все говорю невпопад.

— И мы исправим, да, Белочка? — спрашивает Миша, прижимая меня к своему боку.

Я киваю, а потом отрицательно качаю головой. Родители Миши смотрят на меня с умилением, как на несмышленого ребенка. Мне та-а-ак стыдно за себя. В меня как будто вселилась другая Ульяна, которая совершенно не умеет держать язык за зубами и вести себя в приличном обществе. А я ведь умею. Мама Алла сейчас, наверное, покачала бы укроизненно головой. Или изобразила фейспалм.

Инна Владимировна кивает на мою тарелку.

— Рыбу? Мясо?

Я бросаю взгляд на стейки из семги и делаю очевидный выбор. Я еще никогда не ела красную рыбу. То есть, ела, но только тонкие копченные пластинки на бутербродах. А чтобы вот так, кусок запеченной на гриле… нет. Так что я не собираюсь упускать такой шанс.

— Рыбу, пожалуйста.

Инна Владимировна кивает.

— Миша, поухаживай за Улей. Вик, мясо?

— Не, мам, я уже рыбу начала.

Когда мама Миши наконец раскладывает мясо всем желающим, она занимает свое место напротив Тихона Михайловича, и мы все приступаем к ужину.

— Ульяна, а чем занимаются ваши родители?

— Тиша, — строго шипит на него Инна Владимировна.

— Все хорошо, — успокаиваю я ее. — Мой папа дальнобойщик, он ездит в основном по Европе, дома бывает примерно раз в месяц.

— А мама? — подключается Инна Владимировна.

— У меня мачеха. Я называю ее мама Алла. Она классная. Работает веб-дизайнером. — Улыбаюсь, с теплом вспоминая родных.

Родители Миши кивают, к счастью, не задавая вопросы о моей матери-кукушке, которая вручила меня отцу, когда он вернулся из очередного рейса, и растворилась в закате. Мне было пять лет, и я несколько недель рыдала и выглядывала мамочку в окно. Теперь я просто ненавижу ее и обожаю маму Аллу.

— Я обещал рассказать тебе про кинофобию, — говорит Миша.

— О, кстати, да.

— Миша страдал этим несколько лет, — вместо него начала Инна Владимировна.

— Правда? — ахаю я.

Она кивает.

— Правда. Когда Мише было шесть, на него прыгнул ротвейлер. Он не кусался, не рычал, просто хотел поиграть. И это была даже не взрослая собака, а подрастающий щенок, но Мишка был мелким, а собака, встав на задние лапы, передними толкнула его в плечи, и он упал. С того дня у него был сильнейший страх. Ой, что мы только не делали, чтобы избавить от него. И по бабкам водили, и по врачам разным, и к гипнотерапевту заглядывали. Все даром. А потом как-то разговорились со знакомым, он сказал, что нам надо завести собаку бойцовской породы — хотя бы даже того же ротвейлера — чтобы Миша перестал бояться. Если он будет подрастать вместе со щенком, то станет легче к этому относиться. Так мы и поступили. Только купили не ротвейлера, а кане корсо. Суку Джину. Сначала Миша обходил ее десятой дорогой, а потом все же подошел и начал играть с ней. А дальше была такая любовь, не передать словами. Эту породу надо воспитывать в строгости, иначе они начнут бесчинствовать и шкодить. Так вот как-то Тиша наказывал Джину за то, что та погрызла телефон. Занес руку для удара, а Миша повис на его руке и стал кричать, что вызовет полицию, чтобы они посадили отца за жестокое обращение с животными.

— Павлик Морозов, блин, — качнув головой говорит Тихон Михайлович, но при этом по-доброму улыбается.

— Это точно, — подтверждает Инна Владимировна. — Тогда-то мы и поняли, что надо идти к кинологам, чтобы правильно воспитать псину и заодно попросили специалиста объяснить Мише, что иногда применение жестокости к собаке — это не способ выплеснуть собственную агрессию, а воспитательный момент. Так мы познакомились с Ильей, нашим кинологом. Мы теперь с ним работаем на постоянной основе. В общем, все встало на свои места. Но потом Джина начала сходить с ума, когда у нее наступил детородный возраст. И как-то само собой получилось, что в нашем доме появился кобель, от которого Джина позже привела щенков. Вот так одно за другим потянулось. В итоге мы с Тишей бросили работу, купили дом за городом, оставив мальчишек жить в нашей квартире, а сами переехали со своими псами и всерьез занялись их разведением. Это если вкратце. Со временем парни продали квартиру и купили две отдельные в новостройке, где живут по сей день.

Я улыбаюсь.

— Здорово как. Не страшно было менять свою жизнь так кардинально?

— Страшно, конечно. Но это был оправданный риск. Мы занимаемся любимым делом.

— А ты, Уля? Миша говорил, ты массажист? — спрашивает Тихон Михайлович.

— Да, это правда.

— Любишь свою профессию или вынуждено ее получила?

— Не скажу, что вынуждено, но я хотела быть дизайнером. Иногда я получаю заказы на дизайн логотипов, такого всякого по мелочи. Но на крупные толковые проекты у меня нет времени. Пару месяцев назад я прекратила работать сверхурочно. А раньше после салона еще моталась по городу со складной кушеткой, чтобы заработать больше.

— А почему перестала?

— Попала в больницу с переутомлением. Подруги настояли, чтобы я прекратила себя изводить.

— Это все ради жилья? — спрашивает Миша.

— Ну да, — отвечаю тихо, ковыряя вилкой в тарелке. Он с пониманием кивает, но никак не комментирует.

Дальше разговор течет плавно и неспешно. Мы обсуждаем собак, немного политику, парни рассказывают о своей работе, а Инна Владимировна о тюльпанах, которые выписала из Голландии. Говорит, что Тихон Михайлович соорудил ей на заднем дворе палисадник и поставил калитку, чтобы собаки туда не добрались. Все потому что в прошлом году, пока родителей Миши не было дома, они сожрали все ее розы и раскурочили альпийскую горку. Дальше отец Миши рассказывает о том, что традиция называть сыновей Тихон и Михаил соблюдается в их семье уже пятое поколение, и Миша заверяет, что мы — мы! — продолжим эту традицию. Я не спорю с ним, знаю, что бесполезно. После ужина Инна Владимировна благосклонно принимает помощь по кухне. Мы с Викой быстро убираем со стола и в четыре руки перемываем всю посуду, пока мама Миши под рассказы о его детстве вычищает кухню до блеска. Мне нравится его семья. С ними спокойно и легко, они любят шутить. Я чувствую себя так, словно мы приехали к родственникам на выходные. Никакой скованности и неловкости, которые я испытывала в самом начале вечера. Наконец вытерев одну из раковин, я развешиваю влажное полотенце на ручке дверцы и поворачиваюсь к Инне Владимировне.

— Спасибо вам большое за прекрасный вечер, — говорю с улыбкой. — Я получила огромное удовольствие. Но нам, наверное, уже пора.

— Это еще с чего вдруг? — мама Миши отрывается от натирания столешницы и смотрит на меня удивленно. — На ночь глядя?

— Ну почему же на ночь? Только половина девятого.

— Ну вот именно. И речи быть не может. Вы остаетесь до завтра.

— Но мне завтра на работу, — возражаю я.

— Я тебя отвезу. Будешь вовремя. — В дверном проеме встает Миша, сложив руки на груди. Краем сознания я в который раз отмечаю его привлекательность.

— Миш, у меня даже одежды с собой нет.