— Рад познакомиться, Ульяна. — Отец Миши подходит ближе и пожимает мою ледяную руку, которая мертвой хваткой впилась в воротник куртки. — Меня зовут Тихон Михайлович.

— И я рада, — выдавливаю из себя сипло. — А Мишу зовут Михаил Тихонович, — зачем-то ляпаю очевидное.

Папа Миши улыбается шире.

— Я в курсе, сам давал ему имя.

— Прямо таки сам, — слышу за спиной веселый голос. — Сынок, ну-ка, повернись, покажи мне свою девушку.

Миша разворачивается, и я оказываюсь лицом к дому. В проходе широкого коридора стоит симпатичная высокая женщина. Она одета в темный бархатный спортивный костюм, поверх которого повязан фартук, о который она вытирает руки.

— Красивая, Миш. Здравствуй, Ульяна.

— Здравствуйте, — тихо отвечаю я.

— Я — Инна Владимировна.

— Очень приятно, — еще тише.

— И мне, детка. — Она подходит ближе и гладит меня по тыльным сторонам ладоней. — Ну все, можешь отпускать, ты в безопасности.

— А собаки?

— А собаки остались во дворе. В доме только щенки, но они тебе наверняка понравятся.

— Большие?

— Нет. — Она качает головой и ласково мне улыбается.

— Давай, Белочка, — шепчет Миша мне на ухо. — Я подстрахую.

Мои пальцы наконец медленно разжимаются, а ноги выпрямляются. Все тело гудит, мышцы одеревенели от испуга. Ноги дрожат, когда Миша ставит меня на пол. Тихон Михайлович обходит нас и присоединяется к жене.

— Ждем вас в столовой.

Они покидают коридор, а я утыкаюсь носом в воротник Мишиной куртки и стону.

— Господи, позорище какое! Что они обо мне подумают?

— Что у тебя кинофобия, — отвечает Миша, стягивая с меня шапку, а потом гладя по волосам.

Я поднимаю голову и смотрю на него.

— Что это такое?

— Боязнь собак.

— Откуда ты об этом знаешь?

— Пойдем, сядем за стол и я все расскажу.

— При всех?

Миша усмехается.

— При всех. Их там не так много. Родители, мы, Марк и моя младшая сестра Вика.

— Божечки, еще и сестра. — Снова прячу лицо в его воротнике.

— Все будет хорошо, я рядом. Давай раздеваться.

— Совсем? — с ужасом спрашиваю я, и Миша прикусывает нижнюю губу, видимо, чтобы не рассмеяться.

— Мда, торкнуло тебя. Нет, Белка, не совсем, только верхнюю одежду снимем, ладно?

— Мгм.

Я хмурюсь, пытаясь вернуть свой мир на орбиту, но выходит пока с трудом. Миша разматывает мой шарф, помогает снять пуховик, а потом и сапоги. Я смотрюсь на себя в зеркало и быстро начинаю приглаживать волоски, которые встали дыбом. От страха, что ли? Миша берет меня за руку и ведет вглубь дома.

— После такой встречи твои родители запретят тебе жениться на мне, — шепчу я.

— Переживаешь? — Он подмигивает. — Мне уже тридцать два, маленькая, я сам решу, на ком жениться.

— Зачем ты завел меня в ванную? — Я осматриваюсь, когда Миша закрывает за нами дверь.

— Помыть руки.

Он открывает кран и кивает, чтобы я подошла. Я покорно встаю рядом и засовываю руки под теплую воду.

— Ну вот, опять не надела варежки, руки ледяные, — сетует Миша.

— Миш, я не переживаю. Я же не прошу жениться на мне. И вообще рано такие разговоры вести.

— Так, Белка, отмирай. Меня беспокоит, что ты думаешь с задержкой. Нормально себя чувствуешь?

— Мхм. Только страшно немножко.

— Не переживай, тебе нечего бояться.

Намылив мои ладони, Миша смывает пену, а потом вытирает, уделяя внимание каждому пальцу. Я начинаю успокаиваться, наблюдая за его действиями.

— Миш?

— М?

— Ты правда считаешь меня шлюхой?

Он тяжело вздыхает и смотрит на меня.

— Это правда была неудачная шутка, прости. А ты правда считаешь, что я слишком груб в постели?

— Нет, — тихо отвечаю я. — Я считаю, что ты идеальный. В постели, — добавляю через пару мгновений, а то зазнается еще.

Миша отбрасывает полотенце на раковину и, заключив мое лицо в ладони, наклоняется и нежно целует. По телу разливается тепло, когда горячий язык проникает ко мне в рот. Я прижимаюсь ближе к Мише, наконец понемногу успокаиваясь.

— Я знаю, что еще рано говорить об этом, — произносит он, прижавшись своим лбом к моему, — но я хочу, чтобы ты была уверена в том, что рядом со мной ты в безопасности.

— А почему рано?

— За такой короткий срок не построишь доверие.

— Ну да.

— Пойдем?

— Да.

— Миша, полотенце повесь на место!

Я дергаю головой на голос Мишиной мамы за дверью, а потом смотрю на брошенное на раковину полотенце и перевожу взгляд на Мишу.

— Откуда?..

— Она у меня умеет предсказывать и видеть через стены.

— Правда, что ли? — ахаю я. В голове тут же проносятся все мои пошлые мысли о старшем сыне Инны Владимировны, и меня охватывает ужас. А что, если она и мысли читает? Господи, стыдобища-то какая? Вот почему она мне улыбалась в прихожей? Потому что понимала все, о чем я думала?

— Я пошутил, — улыбнувшись, отвечает Миша. — Она просто знает, что я всегда его бросаю на раковине.

Я шумно выдыхаю.

— Честно не умеет читать мысли?

— Я этого вообще не говорил.

— А, ну да. Это уже я додумала.

Миша качает головой и, улыбаясь, приобнимает меня за талию и ведет на выход из ванной.

— Ты самая уникальная девушка из всех, кого я встречал в своей жизни. — Он наклоняется ближе к моему уху и шепчет: — И за это я тебя просто обожаю.

Миша заводит меня в столовую, где за большим овальным столом сидит все семейство Лавровых. Я мешкаю на входе, но он подталкивает меня, немного крепче сжав за талию.

— Так, теперь здесь из незнакомцев только Вика. Но не обращай на нее внимание, как она не обращает его на остальных.

Я во все глаза пялюсь на молодую девушку, сидящую за столом в наушниках и смотрящую в телефон. На вид ей лет пятнадцать-шестнадцать.

— Вика, телефон! — строго произносит Тихон Михайлович, и дочка, закатив глаза стягивает наушники с головы и убирает гаджет со стола.

— Вик, это моя Белочка, — произносит Миша.

Его сестра поднимает голову и с интересом смотрит на меня, а потом хмыкает, переведя взгляд на брата.

— Я бы подумала, что ты уже допился, но мы же ее тоже видим.

— В смысле? — тихо спрашиваю я Мишу.

— Один-один, козявка, — улыбнувшись отвечает Миша. — Это Ульяна. Уля.

— Приятно познакомиться, — отзывается его сестра. Она не выражает бешеной радости от моего появления, но хотя бы не кривится и всем своим видом не выражает недовольства, что уже делает мою жизнь немного легче.

— И мне, — отвечаю.

Миша проводит меня к столу и усаживает, сам занимает соседний стул.

— Может, твоей маме нужно помочь? — спрашиваю я.

— Ты видишь, даже Вика не дергается? Когда мама готовит и накрывает на стол, мешать ей опасно для здоровья.

— А почему?

Мы слышим несильный грохот со стороны кухни, и я инстинктивно поворачиваюсь в ту сторону. Улавливаю движение боковым зрением, и перевожу взгляд на Тихона Михайловича. Он легонько качает головой, глядя на меня.

— Инна — это катастрофа на кухне. Она прекрасная хозяйка, великолепная мать, она потрясающе вкусно готовит, но ненавидит, когда ей мешают на кухне. Там сейчас такой бардак, что входить туда попросту страшно. Зато после ужина она все это вымоет до блеска. Не ляжет спать, пока не наведет марафет.

— Ну, может, ей как раз потому и нужна помощница? Она бы колдовала над ужином, а помощница тут же убирала?

— Вика как-то попробовала.

— Ага. Думала, моя мама святая женщина, которая не умеет материться. Я от нее услышала больше, чем от пацанов в школе.

— Такие подробности, допустим, можно было бы опустить, — как бы между прочим замечает отец семейства. Я улыбаюсь. Лавровы очень похожи на мою семью. Они тоже со странностями, но с добрыми и веселыми.

Наконец в столовой появляется Инна Владимировна и ставит на стол большую форму для запекания, в которой до сих пор приятно шипит запеченное мясо. Я окидываю взглядом стол. Два вида салатов, два вида гарниров, закуски, запеченное мясо и рыба, судя по всему, приготовленная на гриле.