— Угощайся, — широким жестом указываю на сервированный стол.

Он робко потянулся к вину.

— Благодарю, Бренн.

Чтобы не смущать его, я налил себе вина и отрезал кусочек сыра. Когда Сард опрокинул пару кубков и покончил с ногой барашка, решаю продолжить разговор:

— Расскажи мне о себе.

Сард смочил пальцы в серебряной вазе — ее Марция стала подавать к трапезе по моему распоряжению — и обтер полотном вьющиеся усы и бородку, чем приятно удивил. У галлов моя любовь к гигиене пока не прижилась.

— Меня воспитал финикиец Патрокл. Сам он родом из Афин, но греков не любил. Я могу построить все, что угодно. Патрокл строил и дома в Карфагене и корабли. — Сард задумался.

— А как ты тут оказался? — спрашиваю, скорее, для того, чтобы он вынырнул из глубин воспоминаний и продолжил отвечать на интересующие меня вопросы.

— Пять лет назад мы с учителем плыли к Сицилии. Почти у самого берега нас потопила квинквирема (или пентера — боевое гребное судно с пятью рядами вёсел, расположенных один над другим или в шахматном порядке) лигуров. Учитель утонул, а я попал в плен. Через полгода меня подарили бренну Мельпума Гатлону. Я построил для него этот дом и был отпущен на свободу. Идти мне было некуда, а галлы оказались не слишком щедры. Вот и перебиваюсь теперь кое-как: колю дрова, ношу поклажу, — Сард опрокинул еще один кубок и снова его взгляд погрустнел, глаза застыли, словно стекло.

— Постой, Сард. Как тебя звал Патрокл?

— Афросиб, бренн.

— Так вот, Афросиб. Хочу я, чтоб выбрал ты место хорошее у стен Мельпума, где сейчас стоят большие пустыри, и построил мне там каменный оппидум, — перс оживился. — Сможешь?

— Я смогу, бренн!

— Ты писать умеешь?

— И на финикийском, и на греческом. Даже местных друидов руны чуть-чуть разбираю, — Афросиб горделиво выпятил грудь и снова потянулся к кувшину с вином.

— Постой, хватит пить. Давай о деле поговорим.

Он разочарованно вздохнул, но, видимо, какая-то мысль внезапно его посетила: спина выпрямилась, глаза оживились. Теперь он стал само внимание.

Я бросаю на стол мешочек с этрусским золотом.

— Бери. Это на расходы. На первое время. Я хочу лучший оппидум, но не для роскоши, а чтобы удобен был и от врагов хорошей защитой, — Афросиб слушает и кивает. — Купи свитки, если найдешь их тут, или кожу ягненка и напиши все, что сможешь, о своих планах. Жить теперь будешь в этом доме. Марция позаботится об этом. Завтра сюда придут желающие поработать. Вот их и возьмешь на первое время. Будут вопросы, не стесняйся, задавай прямо мне.

Я, конечно, понятия не имею, где перс возьмет камень и как он будет платить людям, что согласятся работать. Но полагаю, что, если возникнет в чем нужда у него, теперь обязательно скажет. Тогда и подумаю, как и что смогу предпринять.

— Все сделаю, бренн. Будет оппидум, — он перышком слетел с кресла и обхватил руками мои колени.

Кричу:

— Марция! — врывается перепуганная девушка. — Познакомься с Афросибом и найди ему место для ночлега. Теперь он будет жить тут.

Прошел почти месяц, как я стал бренном инсубров. И только сегодня под вечер в Мельпум приехал Хундила с Гвенвилл. По этому поводу я закатил пир горой. Пришли даже друиды из Совета.

До меня регулярно доходят слухи, что влиятельные старцы мутят народ, плохо говорят о новом правителе инсубров. Но это зря они делают: за месяц в оппидуме многое изменилось, и людям эти перемены по сердцу. Ведь жить в мире и под защитой после безвластия и войны — уже не мало!

Перед застольем я вкратце изложил Хундиле о проблемах с местными друидами. Мы с Гвенвилл засиживаться не стали, а Хундила, может, утром, что и расскажет интересного.

Скоро утро наступит. Гвенвилл спит, обняв меня, словно вьюнок дерево. Лежу и обдумываю, о чем завтра стану говорить с Хундилой. Наверное, не стоит говорить об отстроенных казармах и тренировках между службой в оппидуме дружины. Строительство замка не скрыть: сейчас в возведении оппидума бренна в той или иной мере принимает участие весь город, ведь я щедро оплачиваю работу серебром.

Поначалу желающих получить работу пришло не больше сотни. Правда, двое из них оказались греками. Мелетий сейчас с тримарцисием Бренагона объезжает деревни инсубров. Он ведет перепись людей и их имущества, а, главное, доводит до сведения крестьян первый указ бренна: "Два раза в год за справедливый суд и защиту доставлять в Мельпум каждую пятую голову из приплода, часть собранных ягод, добытых в лесах других припасов, рыбы и от промыслов. А кто землю возделывает — ничего из урожая не дает три года. И пусть не заботится о продаже. Бренн все купит по справедливой (к сожалению, понятия рыночной цены у галлов нет) цене". Уж очень мне хотелось покрепче привязать крестьян к земле, да и на будущее обеспечить надежный запас продовольствия.

Долго спорили по поводу "бренн купит". Галлы, в основном, куда лучше понимали обмен. Но Мелетий пообещал, что сможет правильно растолковать указ.

Второго грека зовут Полибий. Выглядит стариком в свои сорок пять, но теперь важно шествует по узким улочкам Мельпума в сопровождении двух щитоносцев и тоже ведет перепись. С особым пристрастием описывает склады пришлых купцов и местных ремесленников. С купцов решили брать треть от ввозимых товаров. Полибий говорит, что все равно будут привозить: галлы могут золотом оплатить отрез понравившейся ткани.

По экспорту моя политика протекционизма Мельпуму — налицо: на два года вывоз всего произведенного в оппидуме без пошлин. Со скорняков, ювелиров, гончаров и кузнецов я пока решил истребовать десятую часть от всего, что делают они за месяц. Когда раздумывал об этом налоге, всерьез почувствовал недостаток отсутствия у инсубров денежной системы. Кстати, пока недовольных нововведениями нет. Видно Совет обирал народ покруче, чем я.

Из-за отсутствия денег постоялых дворов и трактиров в Мельпуме нет. Народ гуляет в общественных избах, куда каждый несет, что имеет. Эти бесконечные пьянки "на халяву" меня, конечно, не радуют, но народ злить не хочу.

"Нужно завтра Хундилу напрячь, чтобы подумал, как из Этрурии специалистов привлечь и организовать в Мельпуме собственный монетный двор. У меня золота килограмм пятьдесят имеется и серебра только в посуде килограмм двести. Начать можно, а там, когда люди привыкнут расплачиваться деньгами, и этрусские в оборот пойдут, и из Карфагена", — с этой мыслью успокаиваюсь. Закрываю глаза и, вспомнив, что от Артогена до сих пор нет никаких вестей, снова не могу уснуть. Вспоминаю о приятных мелочах вроде запущенной в эксплуатацию коптильни и об окончании строительства ледника. Засыпаю.

— Мы шли к Генуе восемь дней. Лигуров в пути даже не видели. Генуя, тфу! У нас деревни больше! В деревянном оппидуме остались одни старики. Лигуры ушли на кораблях в море. Две недели Артоген ждал, надеясь захватить добычу, что в гавань зайдут купеческие корабли. Взбешенный, он с присягнувшими лигурами пошел к Фельсине (этрусское название современной Болоньи). Сенон думает, что ты его обманул, когда пообещал за Геную всю добычу. В оппидуме остался Алаш и пять сотен его воинов. У них припасов, может, на неделю и хватит. Мы скакали не жалея коней, пешие дойдут к Мельпуму дня через три, — Сколан выглядит измученным и виноватым.

Хундила хмуро поглядывает на меня. Наверное, размышляет, в силе или нет наша утренняя договоренность по поводу свадьбы с Гвенвилл.

А как хорошо начался день! Хундила уговорил друидов Мельпума перебраться в Мутину. Наобещал им с три короба чего-то. Неважно, главное — результат.

Терпеливо выслушав мои доводы о важности товарно-денежных отношений, пообещал тайно найти мастеров, которые смогут наладить чеканку монеты в Мельпуме. Мне даже удалось избежать обсуждения всех моих реформ. Уж очень не хотелось сейчас посвящать Хундилу в планы сознания настоящего государства у инсубров. Мог ведь и не одобрить. Ну да, опять свадьба и вроде как вынужденная. Почти ультиматум типа "сначала деньги, потом — стулья".