Вижу служанку с корзиной в руках. Женщина вышла через калитку массивных арочных ворот и, наверное, направляется за покупками. Иду за ней. И куда мы приходим? На рынок Авентина!

Терпеливо следую за ней, по мере наполнения корзины воодушевляюсь планом. Наполнив корзину кольраби, редькой и свеклой, служанка поболтала с кем-то из приятельниц и направилась домой.

Бегу за ней, будто спешу, догнав, спотыкаюсь, пытаясь сохранить равновесие, цепляюсь за корзину. От неожиданности, она выпускает ее из рук и все содержимое рассыпается. На поток проклятий не обращаю внимания. Достаю серебряную монетку и с улыбкой вручаю девушке.

— Прости мою неосторожность. Может это усмирит твой справедливый гнев, — извиняюсь.

Действительно, серебрушка ее успокаивает.

— Ничего, лоботряс. Ничего страшного. Сейчас соберу, — не обращая на меня внимания, она собирает овощи, я помогаю, от чего тут же вознаграждаюсь улыбкой. — Ты милый.

О! Она уже строит глазки.

— Как тебя зовут, красавица?

— Гая, — отвечает девушка, тут же опуская глаза.

"Все-таки рабыня", — делаю вывод и достаю еще монетку.

— Скажи мне, Гая, госпожа Спуриния по-прежнему живет в доме сенатора Мастамы?

— Жила, — отвечает Гая, пряча монетку в матерчатый поясок. — Наверное, на моем лице отразилось переживаемое разочарование, и девушка решила утешить столь щедрого и учтивого человека. — Два дня назад она уехала в свое поместье, прежде разругавшись с господином. Это произошло после возвращения молодого господина. Теперь они все постоянно ругаются.

То, что в семье Мастамы нет согласия, обрадовало меня, как и то, что Спуриния, наконец, проявила волю и, надеюсь, избавилась от опеки старого интригана. Решение приходит быстро, и я тут же воплощаю задуманное:

— Гая, прошу тебя, передай сенатору, что на рынке ты повстречалась с Алексиусом Спурина Луциусом и что он просил тебя передать — завтра в Остии он будет ждать встречи с почтенным Мастамой и его сыном, — вижу в ее глазах неверие. Достаю золотой статер, отчеканенный в Мельпуме, показываю на портрет. — Похож?

Ее глаза лезут на лоб, но девушка спешит тут же ответить:

— Я передам, господин.

— Только сделай это, пожалуйста, вечером, — беру ее за руку и кладу на маленькую ладошку монетку.

— Да, господин.

Девушка кланяется и торопливо уходит. Убедившись, что она уже не оглянется, бегу к лошадям.

Гая не подвела. В смысле, смогла дотерпеть до вечера. По крайней мере, примчавшись в Остию, я напрасно поспешил на корабль, и весь остаток дня продержал капитана и команду в состоянии готовности к отплытию в любую минуту.

Мы покинули порт с первыми лучами солнца и, держа в пределах видимости берег, измеряли глубину, пока не нашли место для якорной стоянки. Слава Богам, море оставалось спокойным. И ожидание флота оказалось недолгим. Армада шла на веслах, и я невольно залюбовался кораблями, вспенивающими таранами голубую воду.

С флагмана нас заметили и тут же протяжным сигналом карникса оповестили другие корабли сбавить ход и остановиться. Гребцы, погрузив весла в воду, тормозили, и только флагманская квинквирема шла на сближение с торговцем.

Капитана на флагман подбирал лично Афросиб. Хоть и поступил тот на службу вместе с корсиканскими пиратами, но вырос в Афинах, и команда флагмана в основном набрана из греков, чьи предки около двухсот лет назад одержали победу над флотом персов, по большей мере состоявшим из финикийских кораблей.

Квинквирема шла прямо на нас, и я рефлексивно вцепился в борт, переживая приступ иррационального страха. По сигналу рога гребцы опустили весла в воду, затем втянули их внутрь корабля. Скорость движения квинквиремы заметно упала. Рулевой раскачивал нос корабля то вправо, то влево, что тоже, по всей вероятности, тормозило его движение.

Когда высокие борта квинквиремы нависли над торговцем, с нее полетели швартовочные канаты, а вслед за ними на палубу торговца прыгнуло около тридцати человек из абордажной команды. Они присоединились к малочисленной команде парусника и стали подтягивать корабли друг к другу, используя мачту в качестве стопора. Квинквирема за счет инерции прошла чуть вперед и слегка развернула парусник, после чего стала с ним борт в борт.

— За лошадей головой отвечаешь, — бросаю капитану торговца и карабкаюсь по канату на квинквирему.

Отшвартовавшись, флагман медленно пошел к Остии. Армада, построившись в полукруг на финикийский манер, следовала за ним.

Стою на корме, вглядываясь в очертания города, и задаю себе вопрос — чего я жду от сената Этрурии? Наверное, стоило об этом подумать вчера. Улыбаюсь, представив какой эффект произведет мой флот на предводителей тусков. Тут же неприятное чувство сдавливает грудь. Правда в том, что я и так, по мнению Мастамы-старшего, угроза государству. И вряд ли, увидев еще и флот, о котором не скажут — это корабли Алексиуса, а скажут — это корабли галлов, сердце Мастамы раскроется, и он протянет мне руку дружбы.

Пусть так. Заверить сенат в дружбе, соблюдая формальности, выразить намерение стремления к миру? А, может, позволить себе выдвинуть какие-нибудь условия для сохранения уже существующего между тусками и галлами мира?

— Господин, смотрите! — Клеон, капитан флагмана указывает рукой на мысок, слева от бухты Остии.

Двенадцать либурн (маневренное судно с одним рядом весел) выскочили оттуда как чертик из табакерки и, набирая ход, идут параллельно берегу, явно намериваясь закрыть вход в порт. На палубе каждого судна вижу легионеров. Не меньше сотни солдат.

— Клеон, надеюсь, они не собираются сражаться с нами? — спрашиваю капитана, и тут же понимаю, что, скорее всего — нет. Наверняка в Остии сейчас не меньше легиона тусков. В общем, похоже, Мастама решил во чтобы то ни стало не просто встретиться со мной, но и пленить. И вряд ли либурны снаряжались для морского боя. Скорее всего, быстрые корабли с морпехами на борту по задумке Мастамы должны не позволить мне уйти из Остии по морю. "Ну что же! Мне будет приятно разочаровать старого интригана. Теперь точно церемониться с ним не буду!" — не без злорадства принимаю решение и слышу ответ Клеона.

— Не думаю, господин. Смотрите, они нас только сейчас заметили.

Действительно, минуту назад движение либурн по акватории порта выглядело содержательным. Теперь восемь кораблей развернулись к пирсам, один устремился назад, к мысу, а три совершали какие-то маневры, оставаясь практически на месте.

— Клеон, командуй "стоп"!

Капитан, услышав меня, показал трубачу ладонь, опущенную вниз. Затрубил рог, и весла глубоко погрузились в воду. Рог протрубил еще раз, и на кораблях армады зазвучали сигналы к остановке.

Между тем, оставшиеся либурны закончили маневрировать и, выстроившись в клин, медленно приближались к нам.

— Господин, они не станут атаковать. Так не встречают врагов. Туски будто ждали нас, — делится своими соображениями Клеон, и я соглашаюсь с ним.

— Они ждали, только не нас. Слушай меня внимательно.

— Слушаюсь, господин.

— Через пару минут мы узнаем, кого они ожидают. И я не хотел бы до поры их разочаровывать. Говори с ними и делай вид, что ты именно тот, кто может говорить и кого они ждут.

Слава Богам, Клеон не стал задавать больше вопросов, потому что одна из либурн начала маневр торможения, разворачиваясь у носа квинквиремы, а другие, подняв весла, проходили, теряя ход, мимо в метрах тридцати.

На либурнах бросили якоря. Клеон, увидев это, распорядился стать на якорь. Шестиметровые гиганты из свинца и дерева тут же полетели вводу. А с либурны, покачивающейся на волнах в метрах десяти от носа флагманской квинквиремы, закричали:

— Центурион Авл приветствует адмирала флота Карфагена. Консул Мастама сейчас в Остии. Я прошу немного подождать.

Подталкиваю Клеона к носу. Тот важно шествует по палубе, остановившись у акростоля (резное носовое и кормовое украшение в виде рога), подбоченивается, лениво машет рукой в ответ.