Обернувшись, мы увидели стоявшую там женщину. Она была высокая и элегантная, в кремовых бриджах для верховой езды, облегавших ее ноги как собственная кожа, в белой полотняной рубахе и великолепных сапогах, на которые я на секунду восхищенно засмотрелась, прежде чем сообразила, что это как раз и была та самая «другая» женщина. У нее было овальное лицо, темные глаза и жесткий рот, а черные волосы были заплетены в лежавшую на спине косу. На вид ей было за тридцать, она была в прекрасной форме и наверняка была отличной наездницей.

С холодными глазами и напряженной складкой вокруг рта она вошла в комнату.

– Не я ли та «другая» женщина, о которой вы говорили?

– Судя по всему, да, – сказала я, поднимаясь с софы в полный рост. – Если, конечно, вы и есть Федора Ли.

– Да, это я, – подтвердила она, стягивая жокейские перчатки и бросая их вместе с плеткой на стул. – А кто же будете вы сами?

– Это Моди Молино, – представил меня Эдди. – А это Шэннон О'Киффи, – он обвил рукой талию Шэннон.

– О'Киффи? Ничего себе!

Она с негодованием пожала плечами.

– Хорошенькое дельце! Дочь одного из крупнейших мошенников страны является сюда и обвиняет в воровстве Брэда.

Она рассмеялась коротким, каким-то ломким смехом и уселась рядом с Брэдом.

Я уловила его беспомощный взгляд, брошенный в ее сторону, и мгновенно поняла, что в основе всего была она. По крайней мере, в том, что касается его мошенничества. Брэд слабый человек, поэтому и не продвинулся по лестнице успеха выше поста второго лица после Боба. И понадобилась некая Федора Ли – вязкая пилюля в сладкой оболочке, – чтобы заставить его перейти грань между мелким предательством и крупным мошенничеством. И я готова побиться об заклад, что большая часть того, что он украл, теперь лежит на ее счету в каком-нибудь швейцарском банке или в Лихтенштейне, в «Фонде Экс-Уай-Зед».

Этот человек был глуп, но я поняла, что убийцей он не был. Я быстро уложила контракты обратно в атташе-кейс и увидела, каким диким взглядом Брэд посмотрел на Федору. Она прыжком бросилась ко мне, вырвала из моих рук кейс и взглянула на меня с победным видом.

– Полагаю, что это принадлежит Брэду, – вкрадчиво сказала она.

Я бросила на нее яростный взгляд, а затем достала ее приемом каратэ стремительным ударом под локоть. Она закричала от боли и выпустила из рук кейс, который тут же подхватил Эдди.

– Сука, – прорычала она, и я улыбнулась.

– Когда-то долгими зимними вечерами я изучала приемы каратэ в деревенском спортзале, – объяснила я. – Ну а теперь до свидания. Но вы еще услышите о нас, мисс Федора Ли.

На лице Джека Векслера не было видно ни тени удивления, когда он увидел нас на крыльце своего роскошного особняка в Ист-Сайде.

– Шэннон, – приветствовал он ее и с холодным кивком посмотрел на каждого, когда она нас представляла. Он не пригласил нас пройти в дом, а просто повернулся и пошел внутрь, мы же, переглянувшись, последовали за ним.

Я не сказала бы, чтобы этот дом был великолепен в том всеохватывающем смысле слова, предполагавшем ту окутывавшую интимность, какой отличалась Арднаварнха, но отдала дань холодному величию его архитектуры.

Было одиннадцать часов утра. Я смотрела, как Джек наполнял свой стакан виски. Он тяжело опустился на мрачный, черный кожаный диван, не спуская с нас странного взгляда, и я поняла, что это был не первый его стакан за сегодняшнее утро. Вид у него был озабоченный. Возможно даже, что это был вид безумного человека.

Он не предложил нам выпить, а просто сидел и молча смотрел на нас.

– Вам известно, почему мы здесь? – холодно спросила Шэннон.

– Мне звонил Брэд, – угрюмо ответил он.

– Значит, вы знаете, что в наших руках находятся подписанные вами и Брэдом контракты на покупку совершенно бесполезных участков земли, десятков таких участков…

– Эти участки ваш отец выбрал сам, возможно, с целью уклонения от уплаты налогов. Он купил эту землю, а нам поручил грязную работу и подписание документов. Не понимаю, как вы можете что-нибудь в связи с этим ставить мне в вину.

Я оглядывала большую комнату, рассматривала подписи на живописных полотнах, хотя и без них поняла, какими деньгами это пахнет.

– Прекрасно, – твердо вступила в разговор я, усаживаясь прямо рядом с Джеком на жесткий кожаный диван, поморщившись при мысли о том, почему архитекторы всегда отдают предпочтение такой мрачной мебели. Глядя в глаза Джеку Векслеру, я поняла, что от этой конкретной архитекторской души мягкости ждать не приходится. Внутреннее чутье подсказывало мне, что передо мной сидит ожесточенный, разочарованный человек. Об этом говорили его глаза, жесткие морщины вокруг рта и опасливая дрожь, если не прямой страх, пробегавшие по его обращенному ко мне в ожидании лицу.

– Судя по музейному уровню полотен, они должна стоить немалых денег, – непринужденно сказала я. – Шэннон точно назвала мне сумму вашего годового жалованья в фирме «О'Киффи холдингз», и я сомневаюсь, чтобы его хватило на приобретение даже всего лишь трех таких выдающихся произведений. И уж, конечно, всей остальной части вашего чудесного собрания.

Джек опрокинул себе в рот остаток виски и с громким стуком поставил стакан на крошечный стеклянный кофейный столик.

– А это уж не ваше дело, вы, старая сплетница, – прорычал он.

Совершенно неожиданно приглаженная маска красавца исчезла, и перед нами предстала подлинная сущность Джека Векслера. Это был грубый уличный драчун, научившийся скрывать свою мелкую душонку, используя для этого внешнюю привлекательность и обаяние. И я пожалела женщину, у которой хватило ума связать с ним свою жизнь.

Джек был алкоголиком, и теперь весь этот эгоцентричный, скрытый мир, созданный им для себя, был готов рухнуть, и он впал в панику. Я почти чувствовала исходивший от него запах этой паники, как чуют собаки, и, улыбнувшись ему самой бесхитростной из своих улыбок, спросила:

– Господии Векслер, это вы убили Боба О'Киффи?

– Вы в своем уме? – завопил он, мгновенно вскочив на ноги. Он шагнул к Шэннон, но Эдди обхватил его за плечи, готовый к защите, и разъяренный Джек только угрожающе посмотрел на него.

– Как вы можете обвинять меня в его убийстве? – кричал он с побагровевшим от ярости и страха лицом, – Согласен, я нехороший человек, но, черт побери, я не убийца!

Джек резко повернулся, подошел к бутылке и налил себе еще один стакан. Руки у него тряслись, и я подумала о том, как много он, наверное, выпил за месяцы после смерти Боба. Но поняла, что он говорит правду. Джек заботился только о том, как выглядит в глазах других, это исчерпывало все его помыслы. Он был позером. Отсюда и его роскошный дом в престижном квартале, и дорогая коллекция картин, и кричащие автомобили. Джек являл собою лишь фасад, лишенный всякого существенного содержания. По какой-то пока непонятной мне причине он думал, что сможет безнаказанно обворовывать свою компанию, что никогда не попадется. Он сделал это для того, чтобы покупать свою экстравагантность, утверждать собственное «я», свой имидж. Но чтобы он убил… думаю, что нет. Перед нами был человек, боявшийся попасть в тюрьму за мошенничество, но не за убийство. Со вздохом сожаления я поднялась, собираясь уйти.

– Вы, разумеется, вор, господин Векслер, – непринужденно проговорила я, не желая быть грубой там, где была гостьей. – И теперь, глядя на ваш особняк и на всю вашу немалую собственность, вам придется задуматься над тем, стоила ли овчинка выделки. Интересно, сколько лет дают за кражу в крупных размерах? – спросила я Шэннон. – Или это будет расценено как мошенничество?

Я, улыбаясь, пожала плечами.

– Но уж это решать судье. А нам следует попрощаться и отправляться в дорогу.

Джек метнул на меня злобный взгляд и просительно обратился к Шэннон:

– Дорогая, я знаю, насколько вы чутки. Верьте мне, я горько оплакивал вашего папу. Мы столько лет проработали вместе. Он был моим другом. Как вы могли поверить, чтобы я украл у него хоть самую малость? Клянусь вам, это неправда.