Джон Адамс пришел в восторг при мысли об отцовстве, как-никак, ему было уже за шестьдесят.

– Говорят, что это никогда не поздно, – с живостью сказал он Лилли и окружил ее комфортом, засыпал подарками и предметами роскоши. Он приносил ей охапки цветов и громадные коробки бельгийского шоколада и заставлял выпивать на ночь стакан своего лучшего портвейна, убежденный в том, что это полезно для крови. Он не давал ей рано вставать по утрам и настаивал на том, чтобы она рано ложилась; планировал ее день так, чтобы он не был слишком утомительным.

С чувством ревности Лилли прочла в газетах про Нэда и его жену: какая это очаровательная, утонченная пара, две звезды, сверкавшие как на сцене, так и за пределами театра. Она раздраженно швырнула газету на пол. Черт побери, ей хотелось, чтобы на месте той была она. Она вышла бы замуж за Нэда и купалась бы в лучах его славы, посещая все званые вечера и банкеты, посвященные театральным премьерам. И ребенок был бы сыном Нэда, а не Финна.

Но Лилли понимала, что этому не бывать. Ей так сильно хотелось иметь ребенка Финна О'Киффи, что она готова была, если это необходимо, не вставать с постели все девять месяцев. Как только у нее появится ребенок, их старая борьба за власть сразу же изменит расстановку сил. С сыном Финна она снова станет одной из дам высшего света. Пылая внутри гневом, Лилли решила ждать.

Нэд женился на Джулиет, находясь в Сан-Франциско. Пьеса, которую они давали, была триллером, и его будущая жена играла роль женщины-убийцы, подкрадывавшейся к своей жертве с окровавленным ножом в руке, похожая на прекрасную валькирию со светлыми волосами, рассыпавшимися по спине. Когда они были на сцене вместе, их объединенные чары потрясали публику; зал дрожал от аплодисментов при каждом их выходе и уходе со сцены.

Когда гастроли закончились, Нэд увез ее в свадебное путешествие на Гавайи. Если они не ссорились, Джулиет заставляла его смеяться, и он чувствовал себя лучше, хотя сомневался, что будет когда-нибудь истинно счастливым мужем без Лилли.

Он не был уверен в том, что любит Джулиет, но влюбился в Гавайи, в их теплый тропический климат. Нэду хотелось остаться на Гавайях навсегда, но поскольку это было невозможно, он увез свою жену к себе домой, в На-нтакет. Ему удалось построить там точно такой же летний дом, как на Гавайях, недалеко от СиМист-коттеджа в Сконсете.

Пока он наблюдал за обустройством дома, Джулиет от скуки злилась. Ей, в общем-то, нравилась семья Шериданов, хотя она и считала их младшего сына угрюмым и нахальным. Мальчику Шериданов так долго не давали никакого имени после того, как он родился, что даже когда его, наконец, окрестили, его продолжали звать «мальчиком», и это пристало к нему надолго. Шериданы долго ждали, надеясь на возвращение Лилли, но, в конце концов, дали ему имя доброго христианина, основателя методистской церкви Джона Уэсли. Он был высоким, длинноногим одиннадцатилетним парнем, с черными волосами, с чувственными чертами лица и темными глазами, обиженным на весь мир. Джон ходил в местную школу, но Элис Шеридан говорила, что он плохой и невнимательный ученик.

– И все же он хороший мальчик, – добавила она, когда Джулиет уловила нотку сомнения в ее голосе. Она рассказала Джулиет историю о том, как его оставила собственная мать и что они воспитывают его как своего сына.

– Может быть, мы слишком балуем его, всегда стараясь чем-нибудь порадовать, – задумчиво сказала Элис.

Джулиет посмотрела на мальчика, склонившегося над своим домашним заданием, и увидела, что он решает математическую задачу. Будучи сведущей в математике, она предложила:

– Позволь взглянуть мне. Может быть, я смогу тебе помочь.

Мальчик поднял глаза от книги и пристально взглянул на нее.

– Я не нуждаюсь в вашей помощи, – злобно прошептал он в ответ.

Холодный взгляд его темных глаз был таким странным, что испуганная Джулиет выбежала из комнаты. На улице, при ярком солнечном свете, она говорила себе, что надо было потерять рассудок, чтобы испугаться один-надцатилетиего мальчика. Но ее потом всегда бросало в дрожь, когда она вспоминала эту злость в голосе и холодный взгляд.

В октябре они с Нэдом играли в разных пьесах; Нэд, находясь в Бостоне, репетировал предстоявший спектакль на Бродвее, когда директор сцены сказал, что его зовут к телефону. Он схватил трубку, ожидая услышать голос Джулиет, но это была Лилли. Она сказала ему, что звонит из дому, что ей ужасно его не хватает, просила простить ее и прийти на чашку чая в тот же день пополудни.

Нэд бросил все свои дела, оставил труппу, репетировавшую вместе с ним, и помчался к ней. Ничто не могло оторвать его от Лилли – ни пожар, ни война, ни даже его собственная жена Джулиет. Стоило Лилли позвать, как он тут же к ней явился.

Он чувствовал себя на вершине мира, когда позвонил в дверной колокольчик и его впустила в дом застенчивая маленькая горничная.

– Мадам в будуаре, – указала она ему на широкую лестницу.

Лилли стояла у окна.

– Я видела, как вы шли по улице, – проговорила она, улыбаясь. – Почти бежали, словно не могли дождаться, когда войдете в этот дом.

– Я не мог дождаться, когда снова увижу вас, – ответил Нэд.

Он взглянул на ее округлившийся живот, и у него вырвался стон.

– Это не от Джона, – грустно заметила она.

– А он об этом знает?

Лилли покачала головой.

– Он думает, что ребенок от него. Так лучше. Легче для нас обоих.

Она усталым голосом рассказала ему о Финне и призналась, что поступила как дура. Нэд взял руки Лилли в свои и поцеловал их.

– Лилли, пусть этот ребенок будет нашим, – проговорил он. – Вы сделали бы меня счастливейшим из людей.

– Ах, Нэд, ну почему я никогда не думаю перед тем, как на что-то решиться? Я такая дура. Мне никогда не понять любви. Я никогда не научусь любить по-настоящему.

Она посмотрела на него исподлобья.

– Вы по-прежнему мой друг? – ее вопрос прозвучал с надеждой.

– Навсегда, – отвечал Нэд, опускаясь перед ней на колени.

В дверь постучала маленькая горничная и вошла в комнату с чайным подносом. Она помедлила, с недоумением посмотрев на знаменитого актера, стоявшего на коленях у ног мадам.

– Спасибо, милая, – сказала ей Лилли, – поставьте поднос на столик.

Они рассмеялись, когда горничная стремительно вышла из комнаты, чтобы поскорее рассказать на кухне о том, что видела.

– Наверное, ваш приход сильно взволновал моих служанок, – заметила Лилли, разливая чай. – Впрочем, и меня тоже.

– Когда должен родиться ребенок?

Нэд не мог отвести от нее глаз, думая о том, как хорошо было бы, если бы она была его женой и это был бы его ребенок.

– На этой неделе, может быть, на следующей, – устало пожала плечами Лилли. – Хотя Джон, разумеется, думает, что не раньше, чем через месяц или около того. Для него это будут преждевременные роды.

Она вздохнула, с горечью думая о том, придет ли конец ее лжи и обману.

Лилли, разливая чай, спросила о его жене.

– Джулиет прекрасная актриса, – ответил Нэд, – но у нее слишком злой язык.

Он ухмыльнулся.

– Думаю, меня ожидают большие трудности.

– Надеюсь, что вы будете очень счастливы, Нэд, но…

– Но – что? – Брови Нэда вопросительно поднялись.

Лилли внезапно испугалась, что может его потерять.

– Не оставляйте меня, хорошо? Обещайте, что всегда будете моим другом. Обещайте, что всегда придете, если я позову. Я так одинока. Совершенно одна…

– Обещаю, – ответил он.

На следующей неделе у Лилли начались схватки. Было шесть часов вечера, и Джона не было дома. Пришел доктор, и Лилли долго уверяла его, что не доносила ребенка, хотя оба они прекрасно знали, что прошел полный срок. Доктор не стал ей возражать, и когда, наконец, пришел Джон и спросил, все ли будет в порядке с женой, поскольку ребенок недоношен, он сказал ему, что все шло хорошо и для беспокойства нет причин.