Один за другим уныло текли месяцы. Отец не возвращался, Уильям снова уехал к себе в Оксфорд, и единственным развлечением Сил были поездки верхом по лесам или в горы. За год с небольшим озорная девочка превратилась в одинокого ребенка с грустным лицом.

На серебряном подносе, что лежал на столе в холле, скопилась целая кипа писем, ждавших возвращения хозяина. Однажды утром, когда Сил проходила через холл в сопровождении собак, неожиданно по полу пробежала мышь. В суете собаки задели поднос, и письма рассыпались по полу.

Сил бросилась поднимать с полу письма. Взгляд ее упал на конверт с ее именем. Она узнала крупный, твердый почерк Лилли. Сердце ее радостно забилось. Она схватила письмо обеими руками, прижимая к груди с такой силой, словно обнимала сестру. Это драгоценное письмо говорило о том, что Лилли была жива!

«Моя дорогая Сил, – писала Лилли, – если ты, когда-нибудь получишь это письмо, я буду счастливейшей девушкой в Бостоне. Я все время, думаю о тебе, моя сестренка. Мне тебя очень не хватает, так не хватает дорогой мамми… и я просто боюсь думать о па, таком, каким он был, когда я видела его в последний раз. О, Сил, как он мог быть таким жестоким? Как мог подумать, что в случившемся была виновата его любимая дочь? Я действительно поступила плохо, обвинив Финна. Я много думала над тем, что сделала, и теперь сама ничего не могу понять. Я не подумала о последствиях. Я рассчитывала на то, что па не заставит меня выйти за него замуж, хотя, видит Бог, лучше иметь мужем Финна, чем этого ужасного Р. Х…И, ах, Сил, ты только подумай, и Финн, и Дэниел были кочегарами на «Хабернии». Сил, он так меня ненавидит, что чуть не убил, Я чудом осталась в живых, и он забрал у меня колье и деньги, сказав, что они по праву принадлежат ему. И он, наверное, прав.

Она писала о кораблекрушении, о Шериданах и о ребенке. О том, что не нашла в себе сил даже взглянуть на него и оставила его на попечение Шериданов. Сообщила, что работает в Бостоне, в доме гарвардского профессора служанкой.

Если ты когда-нибудь получишь это письмо, в чем я далеко не уверена, я хочу, чтобы ты помнила, что я все время думаю о вас. Как мне вас не хватает и как мне не хватает Арднаварнхи! Я кающаяся грешница, остановившаяся у врат рая без надежды на прощение. Если бы я только могла повернуть время вспять… если бы… дорогая моя маленькая Сил….

Сил сто раз перечитывала письмо. Она целовала его, прижимая к губам. Подносила его к собачьим мордам, чтобы они могли учуять запах Лилли, и они действительно залаяли и завиляли хвостами.

Она спрыгнула с кровати и побежала по коридору, чтобы сообщить матери радостную весть, но, открыв дверь, заколебалась. Она вспомнила, как эта грустная, молчаливая комната когда-то была полна цветов и света, аромата пудры и духов, а вовсе не острого запаха лекарств и болезни. Одурманенная морфием, притуплявшим ее страшную боль, мать не смогла бы осознать того, что Лилли жива. В последние дни она даже не узнавала Сил. Засунув драгоценное письмо Лилли в карман, Сил на цыпочках подошла к кровати и запечатлела горький поцелуй на лице погруженной в сон матери.

Сил свернулась в кресле рядом с ее кроватью, а верные собаки расположились рядом и тихо похрапывали в скудном свете слабого огня в камине. Она думала о письме, которое сегодня же вечером напишет Лилли.

Но ни в тот вечер, ни позднее написать письмо Лилли у нее не было времени. Она сидела и смотрела на мать, когда та неожиданно открыла глаза. Она озадаченно посмотрела на Сил.

– Лилли, дорогая, – чуть слышно проговорила она, – у меня страшно болит голова. Не можешь ли ты дать мне из шкафчика с лекарствами несколько этих таблеток? Ты знаешь, о каких я говорю, такие белые. – Прижав ладони к вискам, она застонала. – Скорее, дитя мое, боль нестерпима.

Сил с тревогой посмотрела на мать. Она знала, что врач прописал ей морфий и строго предупредил, что других таблеток принимать нельзя. Леди Хэлен внезапно села в постели. Спина ее выгнулась. Не переставая стонать, она бессильно заметалась от боли, а потом снова упала на подушки и затихла.

Сил в ужасе громко окликнула ее по имени. Глаза ее матери были широко открыты, но красивое лицо было искажено страшной гримасой. Сил вскрикнула и побежала за помощью.

– Боюсь, что у нее приступ, – мягко сказала Сил экономка. – Я немедленно пошлю мальчика за доктором.

Появившийся доктор покачал головой.

– Боюсь, что мы должны приготовиться к худшему, дорогая девочка, – сказал он Сил, утешительно коснувшись ее плеча.

Немедленно послали телеграммы в Лондон лорду Молино и Уильяму.

Приехал лорд Молино, и на этот раз на глазах у всех он плакал. Он не отходил ни на шаг от постели умирающей жены. Никто не знал, что говорил он ей в эти долгие дни и ночи ожидания, но, проходя мимо двери ее комнаты, можно было слышать его обращенный к жене тихий голос. Сил с Уильямом с горечью думали, что он, может быть, говорил матери о том, что она умирала из-за его ужасной ошибки. Они понимали, что, если бы он не выгнал так бессердечно Лилли, леди Хэлен была бы здорова.

Через несколько дней, на рассвете, лорд Молино посмотрел на жену и подумал, что свершилось чудо. Ее искаженное лицо разгладилось, и она выглядела совсем как прежде. На ее губах виднелся даже какой-то намек на улыбку.

– Хэлен! – радостно воскликнул он, взяв ее руки в свои. Они были холодными, и он понял, что его жены больше нет. Она ушла из жизни так же тихо и незаметно, как и жила в ней.

Отдать последнюю дань уважения покойной приехали многочисленные друзья семьи Молино, и небольшая семейная часовня была переполнена.

Когда гроб перенесли в семейный склеп, где были похоронены целые поколения Молино, и тяжелая каменная дверь со скрипом закрылась за ним, Сил со стоном бросилась на землю. Она колотила ногами и кулаками по гравию, пока на руках не выступила кровь, громко призывая мамми. Лорд Молино беспомощно смотрел на дочь, и к ней поспешил Уильям. Подняв сестру с земли, он отряхнул ее одежду и повел по тропинке между деревьями, с листьев которых стекали капли дождя, раздвигая ногами мокрый папоротник, к опустевшему дому.

Лорд Молино остался в Арднаварнхе, но он уже больше не был тем па, которого помнила Лилли. Походка его была неуверенной, ходил он с палкой, вырезанной специально для него из орешника одним из арендаторов. Он бродил по раскинувшимся вокруг именья деревушкам, среди фермерских усадеб и рыбацких домов, пытливо заглядывая в их двери и расспрашивая о жизни. Проникшись отеческой заботой, он на Пасху подарил каждому фермеру по свинье и корове. Приказал к зиме обновить все соломенные крыши и велел покрасить все дома в яркие, радостные цвета; коралловый, синий, лимонно-желтый и ярко-зеленый.

Были покрашены все дома, кроме дома Пэдрейга О'Киффи. Он стоял мрачный, ветхий на фоне игравшего новыми красками пейзажа, и лорд Молино в один прекрасный день взглянул на него и приказал снести. Камни он велел сбросить в море, чтобы никто и никогда не смог их использовать. Землю, где стоял дом О'Киффи, приказал перепахать и засадить ежевикой, железным деревом и колючим кустарником, чтобы никто не вздумал ни гулять там, ни выращивать там хлеб, ни строить снова жилище. Он с корнем вырвал О'Киффи из своего мира, обвиняя их во всех своих несчастьях. Окрестные крестьяне знали это, но не одобряли поступки Молино.

Лорд Молино с горечью смотрел в лицо своей теперь единственной дочери, словно заметил ее впервые за многие месяцы. Ее нечесаные рыжие волосы беспорядочно падали на плечи, платье выглядело так, словно она неделю носила его не снимая, под ногтями темнела грязь, и ходила она босиком. Его охватило чувство стыда за то, что своим пренебрежительным отношением он довел ребенка до такого состояния, и он распорядился немедленно отослать дочь в известную ему школу в Париже, где содержали трудновоспитуемых детей. Лорд Молино искренне надеялся на то, что учителя смогут взять на себя ответственность за Сил и превратить в леди его запущенную дочь.