Они добрались до его хижины после захода солнца. Приглушенные сумерки затенили теплый летний вечер, словно небо завесили легким полупрозрачным гобеленом.

Домик Дарвина стоял в полумиле от грунтовой дороги, к юго-востоку от Джулиана, на самой окраине Кливлендского национального парка. Из окон, которые выходили на юг, открывался вид на широкую долину, поросшую высокой зеленой травой. Домик окружали могучие величественные сосны и огромные дугласовы пихты. Далее начинался хвойный лес, который поднимался вверх по каменистому склону, окаймляя вершину горы острозубой зеленой короной.

Сидни замерла в восхищении.

– Ух ты, – выдохнула она. – Когда ты сказал «хижина», я представила себе кое-как слепленную будочку, по которой носятся мыши.

Дар оглядел нарядный домик из дерева и камня, с длинным крыльцом, выходящим на юг.

– Не-а, – сказал он. – Ему всего шесть лет. До того как приобрел эту недвижимость, я спал в пастушьем фургоне.

– В фургоне? – недоверчиво переспросила Сид.

– Сама увидишь, – кивнул Дар.

– Бьюсь об заклад, что ты выстроил это своими руками!

– Проиграла, – засмеялся Дарвин. – Я не умею обращаться ни с молотком, ни с рубанком. Большую часть работы сделал местный плотник Барт Мак-Намара, семидесяти лет от роду.

– Боже мой! – произнесла Сидни, обходя здание и останавливаясь у крыльца. – И это ты называешь «хижиной»!

– Здесь красивый вид. Холодными зимними вечерами можно сидеть у окна и разглядывать далекие огоньки индейской резервации, которая находится по ту сторону долины.

Дарвин отпер дверь и отступил, пропуская Сид вперед.

– Я теперь понимаю, почему ты не водишь сюда… гостей, – тихо сказала она.

Света еще хватало, чтобы разглядеть одну-единственную большую комнату. Дар не стал делать внутри домика перегородки, кроме той, что отделяла ванную, и только предметы обстановки и коврики обозначали разные по назначению жилые пространства. На стенах по большей части висели книжные полки, но кое-где виднелись большие французские постеры. Один рекламировал какую-то особую удочку и изображал женщину в каноэ, вытягивающую из воды форель. Картинка была удачно стилизована под черно-белую фотографию двадцатых годов.

В юго-восточном углу, под окнами размером двенадцать на двенадцать дюймов, стоял письменный стол в форме буквы L. Из окна открывался просто фантастический вид на долину. У западной стены громоздился огромный камин. Из окошка на той же стене сочился приглушенный вечерний свет. Перед камином стояли несколько удобных кожаных кресел и кушеток, за ними – односпальная кровать, накрытая пушистым индейским одеялом.

– Мне нравится лежать на кровати и смотреть на огонь, – объяснил Дарвин.

– А-а, – потрясенно отозвалась Сид.

Дар поставил свои сумки. Снял с крюков на стене два фонаря.

– Пошли, покажу тебе пастуший фургон.

Он вывел Сидни на крыльцо и зашагал в сторону леса, по гладко мощенной дорожке. Примерно через каждые двадцать футов вдоль дорожки красовались каменные японские «снежные фонарики». Миновав небольшую березовую рощицу, они оказались на лугу и увидели самый настоящий фургон.

Старый баскский пастуший фургон был полностью отреставрирован с применением аутентичных материалов. У него появилось небольшое крыльцо, застекленная дверь и парусиновый тент. Под тентом стояло несколько деревянных шезлонгов. Все вместе производило еще более причудливое впечатление, чем хижина.

Дарвин приглашающе махнул рукой, и Сид поднялась по четырем ступенькам, распахнула незапертую дверь и шагнула внутрь.

– Пожалуй, это самая уютная комната на свете, – тихо промолвила она.

Фургон был всего восемнадцать футов в длину и семь в ширину, но хозяин использовал пространство с большой изобретательностью. Справа от выхода находилась крохотная ванная комната, под окном у северной стены стоял небольшой умывальник, а у южной располагалась маленькая огороженная кухонька. Всю дальнюю часть фургона занимала кровать. Над кроватью было полукруглое окно в старинной раме. Цилиндрический свод нависал довольно низко, но радовал глаз мягкими медовыми тонами старой древесины. В стены были вбиты разнообразные вешалки и крюки, и Сид повесила на них оба фонаря. Большая кровать так и манила прилечь. На ней раскинулся теплый плед ручной работы, а с двух сторон громоздились мягкие подушки. Под кроватью виднелись деревянные выдвижные ящики.

– Электричества здесь нет, – сказал Дар, – но водопровод наличествует… Мы протянули сюда трубу из той же цистерны, которая снабжает водой хижину. Боюсь, что ни душа, ни ванну принять нельзя… если сюда установить душевую кабину, то места не останется ни на что другое.

– Это тоже сделал твой мистер Мак-Намара? – поинтересовалась Сид, оглядывая кухоньку. В огороженной с трех сторон комнатке ей показалось, что она находится в трюме небольшой, но очень уютной яхты.

– Мы, – покачал головой Дар. – Мы с женой построили это в лето перед катастрофой. В журнале «Аркитекчерал дайджест» мы прочитали о дизайнерах помещений, старом фермере и плотнике из Монтаны, которые реставрировали старые баскские фургоны и превращали их в… гм, в нечто подобное. Они построили этот фургон по нашему заказу, разобрали, доставили в Колорадо и собрали заново. Когда я переехал сюда, то просто повторил процедуру.

– Вы когда-нибудь жили в нем всей семьей? – спросила Сидни.

– Мы только купили под него землю в Скалистых горах, неподалеку от Денвера, а зимой родился Дэвид, а потом… Одним словом, не успели.

– Но ты здесь жил. Один.

Дар кивнул.

– Мне все больше приходилось работать в выходные. В основном – сидеть за компьютером. Потому я предпочел просто построить хижину, а не проводить сюда электричество.

– Разумно, – согласилась главный следователь.

– В тех ящиках – чистые простыни и наволочки, – сказал Дарвин. – И свежие полотенца. Мышей нет. Я был здесь на прошлые выходные и проверял.

– Даже если бы и были, мыши меня не беспокоят, – заверила его Сид.

Дарвин выдвинул ящик, достал коробок спичек и зажег фонарики. Старые доски, особенно на потолке, затеплились мягким медовым светом.

– Маленькая двухконфорочная плита – газовая, – сказал он. – Как в кемпингах. Холодильника нет, так что портящиеся продукты я держу в хижине. Когда уйдешь, можешь не гасить фонари, они безопасны в плане пожара. А вот этот прихвати, чтобы найти дорогу обратно.

Из другого ящика он вытащил электрический фонарик. И направился к двери.

– Располагайся здесь или, если хочешь, приходи в гости в хижину… например, попить чайку.

– У нас еще много непрочитанных папок, – напомнила Сидни.

Дарвин скорчил недовольную мину.

– Можешь идти, – сказала она. – Я собираюсь сначала устроиться здесь, как ты и предложил. Тут слишком хорошо, чтобы уходить сразу.

Дар взял несколько спичек.

– Я зажгу фонари вдоль дорожки, чтобы ты не заблудилась.

Сид только улыбнулась в ответ.

Через час Сидни вышла из фургона и направилась к домику. Деловой костюм она сменила на простые джинсы, фланелевую рубашку и кроссовки. Пистолет так и остался на боку.

Наступила ночь, и прохладный горный воздух давал о себе знать. Дарвин разжег камин и включил старый, видавший виды кассетный магнитофон. Как обычно, когда он был один в доме, Дар сунул в магнитофон первую попавшуюся кассету с классической музыкой. Но подборка оказалась просто восхитительной: Малое адажио, четвертая часть Пятой симфонии Малера, вторая часть Второго фортепианного концерта Брамса, вторая часть Седьмой симфонии Бетховена, третья и четвертая части Итальянской симфонии Мендельсона, анданте из концерта для скрипки с оркестром Мендельсона, соч. 64, в исполнении Киоко Такезавы, «Kyrie Eleison» из мессы соль-минор Бетховена, еще одно «Kyrie Eleison» из моцартовского «Реквиема», несколько сольных номеров для фортепиано в исполнении Мицуко Ушиды и Горовица (включая любимую пьесу Дара, скрябинский «Этюд до-диез-минор», соч. 2, номер 1, с изумительного диска «Горовиц в Москве»), Йинь Хуань, исполняющая арии из опер в сопровождении Лондонского симфонического оркестра, а потом – несколько популярных пьес в исполнении гобоиста Ханца Холлигера с оркестром.