– Индейцы появились здесь первыми. Чья это страна, Рейчел? Чьи законы?

В его глазах полыхало пламя, какого она не видела прежде. Она моментально поняла, что сказанное им является частью его мировоззрения, той самой частью, которая во многом объясняет те чувства, которые она испытывает к нему. Вот в чем заключается мистическая сторона личности Чарльза Форда. Он не такой, как все. Какая-то часть его является столь же древней, как сама история, как индейцы, установившие необычные законы, имеющие, однако, свой смысл, открывающийся только тому, кто возьмет на себя труд вдуматься в него.

– В мать вселился злой дух, – пояснил Чарльз. – Так говорил знахарь. Наши психиатры назвали бы это послеродовой депрессией, поэкспериментировали с таблетками, устроили несколько бесед с психоаналитиком, а потом назначили бы электрошок. Индейцы же изгнали ее в пустыню и запретили жить в своем племени. Возможно, злому духу надоело потом находиться в ее душе, и он оставил несчастную в покое. А возможно, она начала ездить из города в город, стала проституткой и умерла от чахотки, оставив после себя лишь кости своего ребенка, чтобы мы могли по ним предсказать свое будущее.

Теперь в его голосе звучала жестокость. Едва ли не злоба. Его раздражала так называемая «цивилизация» и то, что Рейчел так бездумно принимает ее. У индейцев свой образ жизни. Когда-то это была их страна. В чем же заключается прогресс? В газовых камерах, геноциде, разгуле преступности? В наркомании, голоде в странах «третьего мира», этнических чистках, загрязнении окружающей среды и издевательствах над детьми? Разве законы о захоронении мертвых новорожденных внесли сколь-либо существенный вклад в развитие человечества?

Удивленно и недоверчиво взирала она на него, на эту необузданную первозданность, прикрытую внешним флером учтивой благовоспитанности. Сейчас он напоминает настоящего дикаря. Вскоре он вновь овладеет ею и проделает это с первобытной силой, так, как никто другой, и между ними будет происходить такое, о чем она не отваживалась и мечтать. И произойдет это в будущем, о котором им сейчас скажут кости индейского ребенка.

Рейчел ничего не говорила, наблюдая за ним со все нарастающим любопытством. Она сидела, замерев, ошеломленная силой охватившей ее в эту минуту страсти, вызванной одним лишь его присутствием здесь. Вот он держит в руке эти кости, крепко сжимая пальцами несбывшиеся надежды человеческого существа и одновременно – мечты самой Рейчел, во имя ее собственного будущего, которое они могли бы делить друг с другом. Чарльз сейчас пребывает в пустыне с индейцами, сидящими на корточках у костра, пламя которого то стелется на сильном ветру, то вновь тянется к небу. Это они дали ему эти кости и научили, как читать по ним будущее. За какие заслуги? За какие достоинства?

Опустив голову, он начал произносить слова, значения которых она не понимала, но догадалась, что это заклинание на языке какого-то индейского племени.

В воцарившейся тишине взметнулась его рука, и Рейчел увидела летящие в воздухе брошенные им пожелтевшие кости, которые со стуком упали на полированный дубовый пол и, немного проскользив по инерции, остановились.

Чарльз медленно встал. Затем легко, словно индеец, присел на корточки, склонился над ними и стал изучать их расположение. Рейчел ждала, испытывая странное чувство. Она отчетливо ощущала, что здесь совершается ритуал, причем ритуал, связанный с другим миром и другой эпохой. Сейчас Чарльз – прорицатель будущего, и это совершенно не смешно, а напротив – величественно и торжественно.

Он обернулся к Рейчел.

– Это о нас с тобой. Это важно, но тут не все гладко. Совершится предательство.

– Предательство?

– Да. Предательство!

Он пристально разглядывал некоторые из костей, напрягая память, пытаясь восстановить в ней символику и значения, которым его обучали давным-давно. Его отец рядом с палаткой, пустыня, сумерки, кактусы. Кости в пыли. Великая любовь в будущем.

– Чье предательство? – спросила Рейчел.

– Неизвестно, – ответил он.

Его собственное предательство духа и памяти Розы ради этой женщины, глаза которой полны света, а сердце – биения жизни? Ее предательство по отношению к нему, если он когда-нибудь позволит себе полюбить ее? Его предательство по отношению к ней, когда он устанет от ее практицизма, здравого смысла и изощренного рационалистического ума?

– Что там есть еще?

– Столкновение духов. Ты хочешь узнать, как это делается, правда? – мягко улыбнулся Чарльз. – Но рассказать тебе этого я не могу. Передать это я вправе лишь своему сыну и никому больше, а он – своему, и так далее.

– Своему сыну? – переспросила Рейчел.

– Да.

Он встал.

– Говорят ли кости, что у тебя будет сын? – Ее голос дрогнул, когда она произнесла последнее слово, он мог легко догадаться о ее сокровенном желании.

Чарльз подошел к ней, взял за руку и опять повел из комнаты – туда, к лестнице, и она радостно пошла за ним.

37

Рейчел была встревожена. Прошла уже почти неделя с тех пор, как они стали близки с Чарльзом, а он не звонил. Процесс ожидания телефонного звонка начался на следующий день. Радости это ожидание ей не приносило, а по мере того как черепашьим шагом тащились минуты, часы и дни, оно стало и вовсе мучительным.

Рейчел просто не знала, как совладать с этими непривычными для нее чувствами. Она звонила Тэссе, пытаясь выяснить у нее, как нужно вести себя в такой ситуации, неосознанно стремясь понять, что же все-таки происходит. Тэсса была очень занята, но произнесла все, что полагается в подобных случаях. Чарльз не звонил и ей тоже… или она только говорила так. Находясь во встревоженном, подозрительном состоянии, Рейчел с трудом верила ей.

Поэтому она с головой ушла в работу. Та, однако, помогла ей не больше, чем аспирин – сердечнику. Не исчезала ни боль, ни бесконечные размышления о том, что же было сделано не так.

Вновь и вновь она анализировала задачу, пытаясь ее решить. Оказалось, что в сердечных делах вообще не существует мало-мальски точных ответов на вопросы, а одни лишь бесконечные догадки и предположения, которые то растягиваются в длиннющую цепь, то вращаются по замкнутому кругу, кусая себя же за хвост.

Итак, какова же фактическая сторона дела? Всего несколько дней назад она провела самую счастливую и самую бурную ночь в своей жизни в объятиях мужчины, которого впервые полюбила. При одном только воспоминании об этом Рейчел охватила жаркая волна сексуального возбуждения.

Она стояла неподвижно, когда Чарльз раздевал ее. Чувствовала прикосновение его рук, таких сильных, таких нежных, которые задрали ее короткую юбку до пояса. Она посмотрела вниз, и ее собственное тело показалось ей совершенно незнакомым, оно было больше не ее, а принадлежало ему, упругие бедра казались особенно белыми по контрасту с черными трусиками-бикини, уже намокшими от охватившего ее пылкого желания. И все время этот пряный мускусный аромат ее неуемного вожделения смешивался с музыкой страсти, звучавшей мощными аккордами в ее сознании, заполняя его целиком.

Рано утром, вся вне себя от охватившего ее ликования, она вышла из его дома и по улицам пробуждавшегося города пешком пошла к себе. Идти было далеко, несколько миль, но потрясенная произошедшим между ними, она не замечала пройденного расстояния.

Теперь она прикована к Чарльзу. С этого самого дня и навсегда. Ей и в голову не приходило думать о том, каким будет следующий этап их отношений, когда произойдет следующая дивная встреча. Он в нетерпении позвонит ей сегодня же утром и будет бессвязно говорить в трубку о своей любви, а вечером они вновь будут вместе, делая что-нибудь – что угодно, – а потом предадутся любви, сливаясь телами, душами.

И вот вместо всего этого – полное молчание. Ни цветов. Ни коротенькой записочки. Ни звонков, черт бы их побрал. Почему? Некоторые мужчины поступают так. Сначала – победа, а затем исчезновение навсегда. Но ведь не Чарльз же! Это не тот тип мужчины. Уж это-то она знает наверняка. А почему она так в этом уверена? Сколько раз сама же говорила: «Чужая душа – потемки». Один из постулатов веры. Но ведь к Чарльзу это не относится. Нет, нет, не может относиться!