Вот именно – самому.

Меня ощутимо тянуло в сон. И это было плохо. Это означало, что силенки моего симбиота и в самом деле подходят к концу. Может, это и к лучшему?

Вот сейчас плюну на все, скажу Мауте, что об ней думаю и отправлюсь в спальню центуриона. А потом завалюсь на допотопную кровать с шишечками на спинках, закрою глаза и засну.

Почему бы и нет? Теперь можно, поскольку искны Ухула мертвы. А стало быть, можно спать, не опасаясь, что кто-то остановит твое сердце.

А где-то там, в космопорте, хорошая девочка Айбигель ждет, когда я приду и сообщу, что прикончил убийцу ее любимого. Что я ей расскажу? А может и не надо ей вовсе ничего рассказывать? Может быть, ей лучше не знать кем был ее любимый, и как он на самом деле умер? Не знать – не ведать? Может, так будет более правильно с точки зрения вселенской справедливости?

Рано или поздно хорошая девочка Айбигель создаст себе легенду о умном и храбром Ухуле, которого погубили злые мыслящие, потому что он не желал плясать под их дудку. А продажный центурион Маршевич, человек с темным прошлым, сделал вид, что ищет этих убийц, но, конечно, так и не нашел.

И потихоньку, полегоньку, хорошая девочка Айбигель создаст себе божка, на которого будет молиться, с которым будет вести мысленные разговоры, о котором будет мечтать, зная, что мечта эта неисполнима до самой смерти. Или до тех пор, пока ей не встретится кто-то более сильный, более красивый, более умный, более добрый… Если встретится.

И это будет кто угодно, только не центурион Маршевич. Почему?

Ну, хотя бы потому, что я улечу с этой планеты. А если даже и задержусь здесь на какое-то время, то она будет помнить, что это именно я не нашел убийцу. Хотя и мог. И конечно, основным чувством, которое она будет ко мне испытывать, станет презрение. С другой стороны, если я расскажу, как умер Ухул, она меня возненавидит.

Почему? Откуда я знаю? Просто так и будет. Так устроено в этом мире. И выбор, собственно, у меня небогатый.

Ненависть или презрение. Почти одинаковые чувства, что сильно затрудняет выбор.

Хотя нет, не совсем. К ненависти прилагается крушение мира хорошей девочки Айбигель, осознание того, что она любила чудовище, а стало быть, отвращение к себе…

Вот она, причина! Айбигель возненавидит меня за то, что я позволил ей испытать к себе самой отвращение. И это так же верно, как то, что я сейчас сижу в кресле с закрытыми глазами. А напротив меня сидит Маута, лихорадочно пытающаяся придумать, как сложить два и два, да так, чтобы в результате у нее в руках появилась царица личинок.

И стало быть мне придется выбрать презрение.

Забавно. Банкиры, сейфы которых я вскрывал, имели право испытывать ко мне это чувство. И конечно испытывали. Наряду с ненавистью. Но сейчас-то за что? За то, что благодаря моим усилиям убийца шестерых мыслящих получил по заслугам? И не является ли это благим поступком?

Нет, я, конечно, получил и награду. Кабланды больше не станет приставать ко мне с этими идиотскими вызовами на поединок. Более того, если я каким-то чудом задержусь на Бриллиантовой, никто и словом не обмолвится о моем прошлом.

Разве этого мало?

Вот только вся беда в том, что получил я эту награду не за то, что совершил благое дело, а потому, что благодаря мои действиям, компаньон кабланды теперь станет председателем совета мыслящих инопланетного района Бриллиантовой. Иначе говоря, получит эту планету в свое полное распоряжение.

И пусть кто-нибудь после этого скажет мне хоть слово о вселенской справедливости… пусть только заикнется.

А вообще, какого черта я об этом сейчас думаю?

Надо плюнуть на все и грохнуться спать. Спать.. спать…

Я помотал головой и с усилием открыл глаза.

Спать пока еще было рановато.

Где-то неподалеку, может быть в ближайшей гостинице, была царица личинок. И мне надо было ее найти. Во избежание объявления на планете чрезвычайного положения. Для того чтобы Бриллиантовая окончательно не превратилась для меня в смертельную ловушку.

Поэтому, спать я буду потом. А сейчас нужно действовать.

Я встал. Потянулся. Подумал что неплохо было бы закурить сигарету. И еще я подумал, что мне надлежит отделаться от Мауты, хотя бы на пару часов. Для того, чтобы она не мешалась под ногами.

И я даже почти уже придумал, как это сделать. Но тут вдруг Мараск сказал:

– Хм… если я не ошибаюсь, теперь тебе осталось только найти царицу личинок?

– Точно, – подтвердил я.

– Ну так вот, можешь не тратить зря силы.

– Почему? – машинально спросил я.

– Потому, что эта самая царица личинок я и есть.

Первой же моей мыслью было, что он полный кретин. Потому что более неудачный момент для подобного признания найти было чрезвычайно трудно.

А Маута уже поднималась из кресла. И рука ее выдергивала из-за пояса бластер. А у меня не был активизирован симбиот. И я знал, что активизировать его я уже не успею. А стало быть, надо рассчитывать только на свои силы.

И пока все эти занимательные мысли проносились у меня в голове, тело мое, каким-то непонятным образом действовало, тоже хваталось за оружие, выдергивало его из-за пояса…

А я знал, я чувствовал, что, конечно, не успею. Маута выстрелит первой и уложит меня наповал, заберет царицу личинок и в течении ближайшего получаса улетит с Бриллиантовой…

А потом вдруг выяснилось, что я все же успел, поскольку ствол бластера Мауты все еще поднимался, а ствол моего уже был нацелен точнехонько кошане в лоб.

И наверное Маута могла еще успеть прострелить мне, например, ногу. Но только ее натренированное тело, прежде чем она сообразила, что происходит, отреагировало должным образом, швырнуло бластер на пол и плюхнулось обратно в кресло.

А секунд десять спустя я позволил себе снять палец со спускового крючка, и даже слегка опустить ствол бластера.

– Прошу прощения, – сказал Мараск. – Я и не предполагал, что вы прореагируете таким образом. Гм… так бурно.

– Предполагать надо было, – прорычал я. – А что, если бы мы сейчас друг друга подстрелили?

Краб-кусака выбил зубами короткую дробь, более не произнес ни звука.

Пнув оружие кошаны так, что оно отлетело куда-то в угол, я осторожно присел на подлокотник кресла. Свой собственный бластер я положил на колено.

Если Маута попытает на меня напасть, я успею его схватить.

– Рассказывай, – приказал я Мараску.

Краб-кусака задумчиво помахал клешнями, потом сказал:

– О чем говорить? Я и есть царица личинок. Теперь ты должен решить, станешь ли моим покровителем.

– Врешь ты все, – решительно заявила Маута. – Царица личинок, она женского рода.

– А кто тебе это сказал? – полюбопытствовал Мараск. – Титул «царица личинок» приобретает женский род лишь при переводе на всегалакт. Понимаешь, что я имею в виду?

– Все равно – не сходится, – сказал я. – По твоим словам, ты сидишь в резиденции вот уже двадцать лет. Конечно, ты мог меня обмануть. Но как же быть с посыльным из ресторана, а также Медоком, которые явно знали о тебе уже давно. В то же время, старейшина сказал…

– Он сказал, что я недавно остался без покровителя, – перебил меня Мараск. – Всего – навсего. А покровителем моим был, как вы понимаете, старина Эд. Все двадцать лет.

– Допустим, – сказал я. – Но почему ты не сообщил мне сразу о том, что являешься царицей личинок?

– А как ты думаешь, почему умерли те два центуриона, которые появились на планете после смерти старины Эда? После того как умер второй, я понял, что кто-то стремится оставить меня без покровителя. Еще я понял, что убийца каким-то образом узнает, кто стал моим следующим покровителем. Открой я тебе, кем являюсь, Ухул не стал бы размениваться на телохранителей Мауты.

– И поэтому ты молчал? – спросил я.

– Да, мне ничего не оставалось, как ждать и надеяться на то, что ты найдешь убийцу. Так в конце концов и получилось.

– Но ты мог просто сказать мне, кем являешься. При этом мне вовсе не обязательно было становиться твоим покровителем. Просто знай я, в чем дело, мне было бы легче найти преступника. А так почти до самого конца я думал, что убийцей является старина Эд.