– Да, я телепат, – с достоинством сообщил Мараск. – Только зря ты испугался. Этика нашей расы запрещает нам прослушивать мысли существ, которых мы не считаем своими врагами.

– А я…

– Нет, – отрезал помощник центуриона. – Ты – наглец, тупица и хам, но в разряд врагов я тебя не внес. Пока.

Угу, вот такие, значит, фокусы.

Швырнув на пол давно погасший окурок, я вытащил из кармана новую сигарету и прикурил ее.

Получается, у меня в подчинении телепат. Плохо это или хорошо? Плохо потому, что он, может быть, в данный момент, читает мои мысли. Всем этим высказываниям насчет этики я не сильно-то и верил. Хотя, собственно, что в этом ужасного? Несомненно, за свою жизнь этот Мараск начитался мыслей самых разнообразных созданий до одурения. Ничего особенно нового в моих он не обнаружит.

С другой стороны, имея в своем распоряжении телепата, я смогу распутать это дело в два счета. Достаточно лишь погрузить Мараска на тележку, и прокатить ее по всему инопланетному району. Рано или поздно мы проедем мимо дома убийцы, и вот тогда…

И я уже было открыл рот, чтобы выложить свой гениальный план, как вдруг, мне пришло в голову одно обстоятельство, которое я до той поры упустил из виду.

Этика, черт бы ее побрал!

Наверняка этот Мараск торчит здесь уже достаточно долгое время. И за это время кто-то из жителей района наверняка догадался, что он телепат. Вероятнее всего, об этом уже знают все. А поскольку Мараск читает мысли только у врагов, наверняка, во всем районе не найдется создания, рискнувшего обострить с ним отношения. А особенно – тот, кто задумал поразвлекаться убийством центурионов. Таким образом, я могу возить Мараска по району до одурения, читать мысли его обитателей он все равно не станет.

Этика!

Вот если бы его удалось убедить, что ради предотвращения новых преступлений, нужно поступиться каким-то моральными принципами…

Я бросил на Мараска испытующий взгляд.

А что, стоит рискнуть…

– Э, парень, ничего не выйдет, – сообщил мне помощник центуриона. – Не пугайся, я не читал твоих мыслей. Просто сейчас тебе пришло в голову то, что не могло не прийти любому мыслящему существу, впервые узнавшему о моих способностях. Сразу предупреждаю – ничего не выйдет. Этика для меня превыше всего. И ничто не сможет меня заставить нарушить ее принципы. Понимаешь?

– Нет, – честно сказал я. – Не понимаю. Учти, если я чего-то захотел, то всегда этого добиваюсь.

Краб вполне реалистично вздохнул.

– Ну конечно, добиваешься… Только не в этот раз. Подумай хорошенько. Неужели ты сумеешь сказать мне что-то, чего я уже не слышал? Сможешь предложить такое сокровище, которое мне до сих пор не предлагали? Неужели ты мнишь себя умнее целого инопланетного района?

Поразмыслив пару минут над его словами, попутно докурив сигарету, я сказал:

– Да, наверное, ты прав. Ответь мне только на один вопрос.

– Какой?

– Ну хорошо, целый район не смог заставить тебя изменить своим принципам. Но всегда находятся мыслящие создания, не понимающие слово «нет». Как ты заставил их успокоиться?

– Очень просто. Особо назойливым я в конце-концов говорил, что если они не отстанут, я запишу их в число своих врагов. Чаще всего это действовало.

– А в тех случаях, когда не помогало и это?

– А как ты думаешь, почему я подался в помощники центуриона? Старина Эд обращался с той штукой, которая висит у тебя на поясе, просто виртуозно. И он очень не любил, когда его помощнику угрожают. Дошло?

Еще бы. Конечно, дошло.

И все-таки, я не мог не сделать еще одной попытки.

– Кстати, не мог бы ты мне назвать правила, по которым действует твоя этика?

– А ты сейчас же начнешь придумывать вариант, при котором можно эти правила обойти. Не так ли?

– Почему бы и нет?

Я решил держаться до последнего.

Краб пару раз щелкнул челюстями и сказал:

– Я могу назвать тебе только одно правило.

И это неплохо.

– Говори же, – почти пропел я. – Говори, я весь во внимании.

– Правило простое. Я действую согласно собственной этики и во избежание неприятностей не объясняю никому ни при каких обстоятельствах ее правила.

– А что, если я по незнанию сделаюсь твоим врагом?

– Когда ты подойдешь к опасной грани, я тебя предупрежу.

Следующий вопрос я задать не успел.

В приемную так, словно за ним гналась толпа с веревками и факелами, ворвался низенький назарунец, смахивающий благодаря покрывавшей его шерсть на бурундука, и отчаянно завопил:

– Нападение! Он разрушает мой дом! Помогите!

– Ну вот, начинается, – с нескрываемой радостью сказал Мараск. – Кажется, кто-то заявлял что он настоящий центурион? Прошу приступить. Эта проблема как раз для такого крутого парня, как ты.

– Спокойно, без паники!

Произнося эту банальную фразу, я был противен сам себе.

Прах возьми! Это надо же додуматься и натянуть шкуру цепного пса закона на стопроцентного преступника.

– Как это без паники?! – проверещал назарунец. – Он вот-вот разгромит мой дом. Где я тогда буду высиживать праздничные яйца?

– Кто именно?

– Здоровенный, ужасный, сильный как бык кабланды. Он вломился в мой дом и теперь пытается его разрушить.

– Почему?

– Так положено по обычаю. Но старина Эд всегда принимал необходимые меры и спасал мой дом. Теперь ты центурион и, стало быть, должен его остановить. Торопись. Кабланды ревет как бешенный и буйствует.

Тут, видимо, самообладание у назарунца окончательно сдало, и он перешел со всегалакта на свой родной язык.

Выслушав несколько фраз на скрипучем языке, который наверняка можно было придумать, лишь прячась в дупле дерева, я решил, что настало время действовать, и заявил:

– Все понятно. Пошли, разберемся на месте.

Второй раз повторять не понадобилось. Назарунец от избытка чувств несколько раз поднырнул метра на полтора, а потом устремился на улицу. Я последовал за ним.

Напутствовало мне шипение Мараска:

– Звезду прикрепи, чучело. А то никто не поверит, что ты являешься центурионом.

Сказать, что я думаю о таких помощниках, времени уже не было. Да и совет имел смысл.

Выскочив на улицу, я выудил звезду центуриона из кармана и, прикрепив ее на грудь, устремился вслед за назарунцем.

День на Бриллиантовой, судя по всему, клонился к вечеру, и на улицах появилось больше прохожих. Конечно, они с большим любопытством глазели на то, как я бегу вслед за маленьким назарунцем. Наверняка новость о том, что появился новый центурион, облетит район в ближайшие полчаса. И наверняка кое-кто будет заключать пари на то, доживу ли я до завтра.

«Доживу, – подумал я, усиленно работая ногами, стараясь не потерять из виду назарунца. – Назло всем доживу. И найду убийцу. И сбегу с этой планеты. И натяну нос стражам порядка. И, может быть, даже где-нибудь осяду, на какой-нибудь забытой богом планетке, и буду жить тихо-мирно до самой смерти. Не нужно мне больше приключений. Слишком их в последнее время стало много, слишком они стали опасными.»

– Вот, – сказал назарунец, останавливаясь возле небольшого, крытого черепицей домика. – Я живу здесь. И буду жить дальше. Если, конечно, вы выполните свой долг.

– Будь спокоен, мы это как-нибудь утрясем, – уверенно сказал я и прислушивался.

В самом деле, в домике кто-то хозяйничал. Слышался звон бьющейся посуды, а также треск ломающейся мебели.

– Если он заберется в подвал, все пропало! – в отчаянии воскликнул назарунец.

– Не заберется, – буркнул я и решительно подошел к двери домика.

Так, сейчас, стало быть, ее надо открыть, ворваться внутрь и утихомирить буйствующее там чудовище. Кстати, что обычно говорят центурионы, когда хотят кого-нибудь призвать к порядку?

Что-то вроде…

Для того чтобы оттянуть время, я вытащил «кольт» и сделал вид, будто проверяю, заряжен ли он.

Так что же там я должен крикнуть? Я должен, я обязан вспомнить, поскольку не могу, не имею права облажаться. Все должно пройти без сучка и задоринки. Иначе весь район решит, что я никакой не центурион, а шут гороховый. Между прочим, искать убийцу, обладая репутацией шута горохового – гиблое дело.