Челокаев тихо прикрыл дверь.
«Жаль, — подумал Митцинский, — все начиналось очень мило. Но парламент в недрах боевой группы — фи, ваше сиятельство, это же моветон! Где гарантия, что кто-нибудь из ваших шепицулта кавшири не поделится с ЧК сведениями, которыми поделитесь с ними вы?»
Челокаев, вернувшись из Чечни, имел беседу с Гваридзе — членом ЦК национал-демократов паритетного комитета. Был взбешен, говорил, что какой-то Янус намерен занять позицию чеченской обезьяны на Кавказском хребте, наблюдающей за боем тигров. Но как бы ей не попасть одному из них в зубы.
По сведениям нашего источника, в Чечне появилась новая фигура в к-р организации — некий Янус (двуликий?). Пока занимает выжидательную позицию. Вероятно, имеет связь с вашим меджлисом.
В Хистир-Юрте идет хабар о приеме шейхом Митцинским мюридов отца. Из разговоров ясно, что у него побывало около сотни человек и продолжают идти еще.
Брат! Я приступил к делу. Сформировал первую боевую сотню из мюридов отца. Продолжаю набирать своих мюридов. Меджлис одряхлел, действует примитивно, грубо. Мне предложили руководство при формальном главенстве муллы Магомеда. Согласился. Разрабатываю принципиально новую тактику, неизмеримо масштабнее и тоньше.
Имел встречу с Челокаевым. Не та фигура, одержим личной местью, его идеал борьбы — кровопускание. Это всадник без головы. Вынужден был скрыть от него наши замыслы. Челокаев подотчетен своей группе, отчитывается о всех связях.
Единственно, с кем хотел бы иметь дело из грузин, — с членом ЦК паритетчиков Гваридзе. Передайте ему по своим каналам.
Настоятельно прошу непосредственных контактов с представителями генштабов Антанты, готов принять их, разместить и законспирировать. Их предстоящие функции: координация, инструктаж и оценка моих действий. Франция и Англия должны видеть мои возможности в борьбе с Советами глазами своих военспецов, а не грузинских.
С Федякиным осечка, видимо, сломлен пленом, — отказался от контактов. Постараюсь его нейтрализовать. Используй в дальнейшем гонцом Драча, мне кажется — надежен. С ним посылаю наш шифр, пользуйся им только в нашей переписке.
Меджлис говорил с Митцинским устами своих представителей. Он осмотрел каждого из стариков. Седые бороды, бешметы... Вздувшиеся вены на старческих руках, сеть морщин на темных, худых лицах. И потрясло вдруг откровение: он — продолжение этих людей на земле, их молодая, буйная тень, вздумавшая оторваться от своей плоти.
Нация говорила с молодым Митцинским голосами меджлиса. Что делать? Россией правил царь. И было все ясно: Россия — главный враг. Наместник царя на Кавказе врезал в самую сердцевину Чечни Веденскую крепость — всадил, как раскаленную картечину в живое тело. Наместник науськал на народ стаю псов — военных, урядников и старшин, те раздирали в клочья тело нации. И все было ясно: убил царского пса — тебе зачтется аллахом.
Но вот исчезли царь и все наместники. Пришли Советы. Не грозят оружием, не жгут сакли, а засевают семена идей в неискушенные умы: мужчина и женщина равны, Коран не нужен, есть декрет, законов предков нет, а властвует Совет из самых бедных. Голодраное племя каких-то ком-со-мо-лят обрело необъяснимую власть над сердцами даже бородатых: сидят в кругу юнцов, до хрипоты орут и спорят с ними наравне. Все обрушилось: понятие о чести и достоинстве мужчины, мусульманина.
Осман явился вовремя. Меджлис стал слаб и растерян. Он делал все, что мог в этом нашествии Советов, резал активистов и ком-со-мо-лят руками истинных мусульман, жег сельсоветы, грабил и пускал под откос поезда. Но на место убитых становятся новые. Теперь председателем сельсовета — потерявший честь и стыд Гелани, он еще хуже убитого. Поездов становится все больше, а разум и душа крестьянина-горца больны, заражены идеями Советов.
Но, слава аллаху, приехал Осман. Он постигал законы русских в их главном медресе, в городе, где жил сам царь. Теперь Осман в родных горах, он знает все обычаи и нравы Советов, а значит, знает главное — как с ними бороться.
Сидели старцы, двигали руками, рассуждая, ласкали взглядом наследника: красив, умен, не развращен годами, проведенными у неверных.
Митцинский слушал молча, опустив глаза, стоял, опираясь о косяк двери. Одолевали жалость, нежность.
«Эти старцы мнят, что всех чеченцев можно взнуздать шариатскими постулатами, которые так старательно культивировал в своей жизни отец, взнуздать, а потом погнать на Россию. Наивные, доморощенные прожектеры», — подумал Митцинский.
С Россией кулаками не поспоришь. Лесть и хитрость — вот оружие азиата.
...Когда-то он ночами просиживал над картой, закрасил на ней зеленым цветом территории Чечни и Дагестана, и этот зеленый исламский язычок, трепещущий на берегу Каспия, неустанно жег его память.
«Не война с Россией, а отделение от нее! — вот программа, цель и смысл жизни. Вздыбить и одурманить нацию сладчайшей идеей панисламизма, взрастить в народе ненависть к Советам, чтобы в один прекрасный день он бросил в лицо России требование: независимость и отделение! Единой мусульманской веры! И прогремит тогда, как отдаленный гром, в поддержку голос халифата. Чечня граничит с Каспием. А за Хазарским морем рукой подать — Иран, Афганистан — единоверцы. И Советы, истрепанные гражданской войной, разрухой, встанут перед фактом — либо де-юре мусульманскому язычку Митцинского, либо опять гражданская война и осложнение с мощным закаспийским халифатом и мусульманским Ближним Востоком.
Пусть Грузия грызется с Советами, и чем кровопролитнее будет эта грызня, тем безобиднее покажется запрос Чечни: всего лишь право на эмират, на отделение. Добилась же Финляндия своего. Так почему бы не попробовать Чечне того же, обручившись с Турцией? А если узы эти не убедят Россию?.. Ну что ж, давно истекают слюной, принюхиваясь к недрам Предкавказья, Англия и Франция. И стоит лишь кликнуть: на помощь! — как их войска хлынут в прорехи на границах. Воля народа священна. А уж вырвать подходящий клич из его глотки — об этом Митцинские позаботятся. А там двадцать, ну от силы тридцать лет льготных концессий для союзничков Антанты на нефть и разработку недр (горец жилистый — выдержит и это ярмо) — и после этого да будет славен на века эмират Митцинских, самый независимый из всех.
И вот тогда-то начнется давняя как мир игра: доить Россию, демонстрируя военный альянс с халифатом, и доить халифат, публично строя глазки России, где говорят, что ласковый теленок двух маток сосет. Но здесь нужна поправка: не ласковый, а умный. И, как знать, не вылупится ли из кукушкиного эмиратского яйца, подброшенного Митцинским в гнездо халифата, горный чеченский орел, с которым будут вынуждены считаться и турецкий одряхлевший лев, и замордованный своими бедами, разрухой русский медведь. В Чечне плодятся быстро».
Митцинский очнулся от дум. Давно висела в кунацкой неловкая, тяжелая тишина. Оглядел всех, тихо сказал:
— Я выслушал вас и все продумал. Со мною говорила мудрость гор. Что можно прибавить к мудрости? Лишь малые поправки. Вы жгли ревкомы, сельсоветы и убивали председателей. Не проще ли не убивать, а заменить на своего, чтобы плясал ту лезгинку, которую мы ему закажем? Вы посылали юношу с английской винтовкой на поезда. Хорошее занятие для начала. Но юноше пора взрослеть. И если уж пускать под откос, то не поезда, а всю власть Советов — от Кавказского хребта и до разливов Дона. Вот почему я собрал первую сотню мюридов отца. Со временем, и очень скоро, их будет много сотен, готовых для большого дела. Вы поможете мне обрести мюридов вашей властью и авторитетом. Я научу мужчин встречать врага прицельным выстрелом. И в этом мне поможет халифат. Вот перстень — знак расположения Турции.
