О да, она была прекрасна, и сам Куруфинве Феанаро когда-то заглядывался на нее, но ее пугали порывистость и неукротимость Огненной Души: она избегала его.

А потом был освобожден из Чертогов Мандос Враг. Она так и не видела его ни разу — почему-то страшилась; да и Король Мира, кажется, не хотел этого.

…И угас свет Дерев, и мятежные Нолдор покинули берега Земли Бессмертных, и стыла кровь на камнях Алквалондэ… И уходил в неизведанные страшные Смертные Земли Финдарато, унося в сердце тоску о несбывшемся счастье, ибо слишком ясно читал он в душе своей возлюбленной, и в беспечальной земле не было ему места…

— …Учитель, я хочу посмотреть на него.

Манве ласково погладил золотые локоны Амариэ:

— Милое дитя, зачем это тебе?

Девушка надула губки, как обиженный ребенок:

— Ну пожалуйста, Учитель, я хочу посмотреть!

— Это не доставит тебе удовольствия. Он… некрасив.

— Но я хочу этого!

Король Мира вздохнул:

— Я не стану препятствовать тебе, дитя мое. Обещай только, что не станешь испытывать твердость своего сердца, если тебе будет слишком тяжело.

— О, благодарю, благодарю, Учитель! — Лицо Амариэ радостно вспыхнуло, она удивительно грациозным движением опустилась на колени, схватила руку Короля Мира и припала к ней горящими губами.

…Не оступиться. Не упасть. Выдержать.

Сдавленный вскрик.

Он обернулся.

Это лицо. Эти глаза. Он помнил их всех, узнавал их — даже взрослыми, даже ставшими — Эльфами Света.

Йолли, Королева Ирисов, тоненький стебелек… Йолли?..

Красивое нежное лицо искажено гримасой ужаса и отвращения.

Этот безглазый урод и есть тот, кто смел называть себя — братом Короля Мира?! Если бы не неодолимый — до тошноты — ужас, швырнула бы камнем в ненавистное омерзительное лицо… Тварь, тварь, чудовище, порождение бреда… а тут еще это отродье бездны повернулось к ней и смотрит жуткими черными провалами глазниц, смотрит прямо в глаза…

Она рванулась прочь, давясь беззвучным криком, слепо натыкаясь на кого-то, не видя ничего расширенными от страха глазами — добежать, упасть к ногам, спрятать лицо в складках лазурно-золотых одежд… «Учитель, Король мой, спаси меня, помоги мне!..»

Все верно. Нелепо надеяться, что она узнала бы его — таким: в нем ведь ничего прежнего уже не осталось, ничего, что может помнить Йолли. Безглазый урод. Все верно, девочка. Он горько усмехнулся про себя. Что боль в сравнении с этой встречей, с не-узнающим, полным доводящей до безумия брезгливости и страха взглядом той, что была последней Королевой Ирисов…

Выдержать.

Не оступиться. Не упасть. Не закричать, только не закричать, только бы…

Выдержать.

Выдержать.

Выдержать.

— …Учитель… Ох, Учитель… — она горько всхлипывала, уткнувшись лицом в его колени.

— Дитя мое, успокойся…

— Этот… он… он посмотрел на меня… о-о…

— Я ведь предупреждал тебя, дитя мое: не нужно было тебе видеть его.

— Да, да, ты прав, господин мой, ты прав…

Она подняла голову, невольно вспыхнув; в ее взгляде, устремленном снизу вверх в прекрасный лик Короля, не было привычного смирения — его место заняла жгучая ненависть. Она внезапно оскалилась, стиснув маленькие кулачки:

— За одно то, что он посмел назваться твоим… — поперхнулась словом «брат», — за одно это… если бы… я бы сама глаза вырвала!

Это заставило Манве вздрогнуть. И в первый раз благоговейная преданность его ученицы, выплеснувшаяся в этой неожиданно яростной вспышке, испугала его. Он не хотел, чтобы сейчас она оставалась рядом, он почти боялся ее в это мгновение.

Король Мира быстро встал. Прошелся по залу взад-вперед, глядя куда-то мимо нее. Остановился.

— Иди в Сады Ирмо, Амариэ. Пусть сон изгонит из твоей души это страшное воспоминание и вернет покой твоему сердцу.

Она застыла на коленях, глядя на него широко распахнутыми глазами, а через мгновение дрожащим комочком прижалась к его ногам и зашептала сквозь слезы:

— Учитель, не гони меня… Лучше убей… Господин мой, повелитель мой, смилуйся, — я ведь люблю тебя… не гони…

Эта отчаянная мольба тронула Короля Мира. Он поднял ее за плечи — умоляющие, покрасневшие от слез глаза безмолвно кричат о пощаде, пухлые, по-детски нежные губы дрожат, руки — молитвенным жестом сложены на груди.

— Что ты, — как мог, мягко ответил он. — Как же я могу прогнать свою любимую ученицу…

Отчаянно-счастливое лицо:

— Правда? Ты не гневаешься на меня, Учитель?

Манве молча улыбнулся.

— Если ты хочешь, я пойду к Ирмо… Я вернусь и принесу тебе цветов, можно? Можно, да?..

Король Мира остается один. Взгляд его бесцельно скользит по драгоценному узору мозаики. Амариэ. Самое совершенное его творение. Он создал ее, он сам; в ней нет ничего, не вложенного им в эту прекрасную совершенную оболочку, словно драгоценный камень в изысканную оправу. И именно она сейчас пугала его. Почему?

— Я отвечу тебе.

Король Мира обернулся, невольно вздрогнув.

— Целители являются без зова, иначе они могут опоздать, — объяснил Ирмо, глядя куда-то в сторону. — А я и так опоздал.

Он глубоко вздохнул:

— Я отвечу тебе. Скажу то, что должен был сказать мой брат, если бы ты спросил его.

— Намо?

— Нет, — как-то неожиданно недобро усмехнулся Ирмо и, словно для того, чтобы развеять малейшую тень сомнения, прибавил горько и отчетливо: — Мелькор.

Король Мира отступил на шаг; впрочем, выражения его лица Ирмо не видел — смотрел в сторону.

— Так вот. Ты действительно вложил в нее все. Создал ее заново. Ее мысли, чувства, движения души. Ты создал зеркало; но даже и это не было бы бедой. Ты создал зеркало, отражающее только одно существо — тебя самого. Не ее испугался — себя, своего отражения: без этого она пуста. Больше в ней ничего нет.

Владыка Снов невесело рассмеялся:

— Ты, видишь ли, ошибся… учитель. Не ученики тебе нужны, а слуги. Тени. Разве ты допустишь, чтобы кто-то стал равным тебе или тем паче превзошел тебя? А ученики… впрочем, ты этого не поймешь. Да это и неважно теперь. Ты тень свою попытался прогнать…

Задумался.

— Из этого вышла бы странная сказка: прогнать прочь свою тень. Но я не о том. Тебе, не ей — место в моих садах. И я бы, пожалуй, принял тебя — если бы ты сам этого захотел. Просто потому, что целитель не вправе отказать в помощи. Но ты не захочешь. Бедная девочка. Думаешь, она любит тебя?

Манве невольно поднял руку, словно хотел отстранить Ирмо, заслониться то ли от взгляда его, то ли от непривычно прямо сказанных слов Ткущего-Видения — нелепый жест, так непохожий на его обычные плавные отточенные движения. Наверно, именно это и остановило второго из Феантури: он замолчал, впервые посмотрев прямо на Короля Мира.

— А ты сам, ты, Манве: ты — умеешь любить?.. — вдруг тихо и участливо спросил Ирмо.

Колдовские глаза Владыки Снов встретились с глазами Короля Мира. Всего на мгновение.

— Не бойся. Тебя я больше не потревожу. Целитель нужен только живым…

Тают отзвуки голоса, тает дымка тумана — и нет его уже в золотом зале.

…В этот уголок Садов Лориэн она не заходила никогда. Непонятно было: то ли воздух другой здесь, то ли деревья другие. Тихо и печально. Она было нахмурилась, но, увидев цветы, даже в ладоши тихонько захлопала — вот то, что ей нужно, таких нет, наверно, во всей Благословенной Земле!

Больше всего здесь было пурпурных цветов: темные стебли с красноватыми, похожими на клинки листьями, три причудливо изогнутых нежных лепестка цвета крови образуют венчик, три бархатистых красновато-коричневых спускаются вниз, а странный, почти неуловимый запах пробуждает неясные видения, печаль о чем-то, потерянном навсегда.

Были и другие: белые, густо-лиловые… Но один понравился ей больше всего: золотисто-розовый, рассветный. Она протянула руку — сорвать: высокий стебель сломался неожиданно легко, венчик качнулся — словно кивнул.