— Не к добру это… — пробормотал Умхи. — Ох не к добру…

— Почему? — спросил я.

— Знаете, на что готовы отчаявшиеся люди? — задал он встречный вопрос. — Раньше, когда я был ребёнком, мы жили около озера, и в теплые периоды оно прогревалось настолько, что в нём можно было купаться. И однажды там перевернулась лодка с четырьмя парнями. Они запаниковали, начали пытаться залезть к нам и… в конце концов утонули. Знаете почему?

— Знаю.

— Ну вот как бы эти люди не оказались теми самыми тонущими людьми, — вздохнул Умхи.

Мне кажется, тут его больше гложет сам факт, что нам может придётся делиться с этими людьми едой, а может и чем-то ещё первой необходимости.

Хотя его мысль я тоже прекрасно понял. Когда люди борются за свою жизнь, нередко они лишаются вообще каких-либо остатков разума. Превращают в нечто подобное животным, которые готовы глотки грызть ради того, чтобы выжить, и им плевать, мужчина перед ними, женщина или совсем ещё ребёнок. Поэтому я пусть и немного, но тоже насторожился, предвкушая нашу встречу.

Они показались на следующий день, двигаясь буквально нам на перерез, что меня уже смутило. Было такое ощущение, будто они хотят перегородить нам дорогу, чтобы не оставить никаких шансов избежать встречи с ними. По идее, договориться с ними должен был толстяк, но вижу, что переговоры зашли в тупик, раз никто нас не пропускает.

— Что-то их слишком много, если так подумать.

— Мы… им поможем? — тихо спросила Люнь.

— А как же избавить мир от нищеты? — удивился я.

— Это как?

— Убить всех нищих.

— Юнксу! Ты дурак! Вот! — пискнула она недовольно и спряталась во мне, пока я, посмеиваясь, спрыгнул на землю и направился в начало остановившегося каравана.

Там Умхи недовольным взглядом сверлил толпы беженцев, которые смотрели на нас голодными затравленными и напуганными глазами, но тем не менее не спеша пока уходить. Думаю, что, если рубануть перед ними сильнейшим ударом, от них и след простынет, но чёт я слабак и тряпка и на такое у меня сил не хватит.

— Что, подходили уже? — подошёл я к Умхи.

— Просятся в телеги, чтобы мы их довезли до города.

­— И?

— Я им сказал идти на своих двоих, если не могут заплатить, — ответил он как само собой разумеющееся. — Нас бы они вряд ли прокатили на своём караване без денег. На то это и караван ведь. Это не говоря о том, что они, судя по всему голодные.

— Но они не уходят.

— Нет, видимо подумывают попробовать взять измором и силой навязаться. Видят, что у нас нет охраны.

Я окинул взглядом толпу. Уставшие, грязные старики, женщины и дети стояли перед нами вытянувшись линией и полностью перекрывая путь. Версия, что они могут напасть на нас, выглядела фантастичной, но я и без рассказа толстяка понимал, на что способны люди, когда хотят выжить.

— Я поговорю с ними, — сказал я, направившись к людям.

Те, будто на тепло, потянулись молчаливо ко мне обступая, но вышел вперёд старик, как их представитель.

— Ясного солнца над головой, человек, — произнёс он хрипло.

— И вам того же, — ответил я.

И буквально почувствовал, как изменилась обстановка. Люди стали более напряжёнными, более хмурыми и даже, я бы сказал, враждебными. Все, кроме старика, который сохранял беспристрастность.

Проблема, скорее всего, в том, что я просто ответил не так, как положено. Это в их глаза выглядело, наверное, как если ты скажешь человеку «здравствуйте», а он тебе «ну здравствуй, и чё?». А раз так, то значит я либо враждебен к ним, либо не расположен вести мирный диалог и как-либо договариваться.

Но тут просто везде по-разному здороваются. Где-то простым «здравствуйте», где-то уже более мутной схемой как «светлого дня и доброго пути тебе». Я представил себе в голове, приходишь в какой-нибудь регион, а там с тобой здороваются «чтобы в жопу мягко входило», так как там привыкли превозмогать невзгоды, а ты и не знаешь, как реагировать.

— К сожалению, в эти сложные дни мы вынуждены со смирением просить у вас помощи.

— Какой именно? — тут же спросил я.

Он печальным взглядом (не факт что не наигранным) окинул взглядом толпу позади себя.

— На нас напали, мы потеряли всё, включая даже мужей, братьев и сыновей. Нам пришлось оставить всё, что было с нами, ради наших детей и жизней. Мы лишь просим телег, кои у вас пустые, чтобы добраться до ближайшего города.

— До него же… что-то около двух суток осталось, нет? Сами не дойдёте?

— Двое суток ходу, да, но, к сожалению, мы обессилены, и не все смогут уйти далеко.

— А если я вам откажу, то что, вы нападёте на нас? — поинтересовался я.

Толпа тихо, но очень недовольно загудела. Женщины засверкали глазами, старики забурчали. И тем не менее никто не рискнул подойти ближе, чтобы высказать своё недовольство прямо. То ли боялись, то ли слушались старика, что передо мной.

— Если и вы нам откажете, то со всем недовольством нам придётся всё же отступить.

Нет, я не то чтобы не хотел им помогать или ещё чего. Конечно, я помогу, но как бы надо было сразу расставить все точки над «и», кто хозяин в караване, и что ничего требовать они от нас не могут. Показать, что с тех же успехом я могу их и послать, если мне что-то не понравится. А то я знаю таких людей — ты им помогаешь, а потом они думают, что ты им во всём обязан теперь помогать, ведь они жертвы. Что-то типа «яжматерей», но на лад спасённых.

Я обвёл взглядом людей.

— Допустим… А нам что?

Толпа ещё недовольнее забухтела.

— Нет, если кому-то что-то не нравится, своим ходом и до города, вас здесь никто не держит! — громко произнёс я.

— Не горячитесь. Мы все слишком устали и напуганы, — миролюбиво произнёс старик. — Женщины боятся за детей, старики за всех, потому мы…

— Что взамен? — повторил я. — У вас тут есть… алхимики? Может целители? Хоть кто-то?

Но все качали головой.

— Мы гончары да охотники, да и то, охотников немного, ведь мужья не с нами, — произнёс старик.

— У… у меня есть золотое кольцо, — вышла неожиданно одна и женщин.

— У меня цепочка.

— Пилюли лечения…

Люди начали выходить, перечисляя всё, что у них при себе было, но… Короче, взять с людей было просто нечего. Вообще нечего.

— Молодость… — вперёд даже вышла молодая девушка.

Хотя вряд ли я бы вообще что-то взял с них, если честно. Это скорее была показуха, чтобы у людей не было желания прокатиться у нас на шее. Просто еcли быть добрым и мягким, типа «да, конечно мы поможем», они начинают наглеть. Зато когда ты показываешь, что берёшь их на борт, скрипя сердцем, и готов вышвырнуть при первом же промахе, все становятся прямо шёлковыми, чтобы не рисковать.

К тому же у меня был один вопрос.

— Мой питомец проглотил вещь и мне надо её достать. Есть из вас тот, кто сможет как-нибудь образом достать из животного её, не убивая при этом его?

Вперёд вышла такая крепкая женщина, которая ну точно бы дошла до города.

— Я жена мясника… — тихонечко начала она.

— Нет-нет, спасибо, он мне живым нужен.

Так, значит взять с них вообще нечего…

— Ладно, я переговорю сейчас со своим товарищем, и там мы уже скажем, что решили. И да… — я вытащил меч и взмахнул им, ударом очертив перед ними линию, распугав всех настолько, что те попятились, а некоторые даже упали. — Кто перейдёт эту линию без моего разрешения, может сразу отправляться в город пешком.

Думаю, я достаточно показал свой характер, чтобы потом не возникло проблем. Я уже давно за собой замечал, что больше всего боюсь людей.

Умхи встретил меня настороженно.

— Вы же не разрешили им присоединиться к нам, да?

— Пока ещё нет, но думаю.

— Не стоит. Людям только дай возможность оседлать кого-нибудь, они потом и не слезут. Будут говорить, что мы бездушные, раз не можем отдать хотя бы одну повозку, будут шантажировать, что обвинят нас в разбойничестве… Люди такие хорошие, только когда их нужда прижала, поверьте.

— Да знаю, но и бросить… я же тебя не бросил, верно?