Чингадера!

Так звал все навигаторы вежливый и воспитанный Ричард Квинси. Красиво звучащее слово означало не что иное, как «проститутка» по-испански. Мексиканский сленг. Очень подошло к случаю, когда посреди двух полей, неподалеку от березовой рощи и парочки неказистых домишек с расслабленными дачниками в растянутых тренировочных костюмах, дорога взяла и закончилась не только на карте, но и на земле. Кончилась, когда до точки назначения оставалось еще километра три. Пришлось Максиму оставлять машину на обочине (читай, в чистом поле) и идти спрашивать дорогу у местных.

– Дорохино? Может, Дорихино?

– Может быть, – пожимал плечами уже ни в чем не уверенный Максим.

– Э… какая разница, – «обрадовал» его местный житель, краснощекий мужчина в грязной, цвета хаки, панамке. – Тут только к реке есть деревня. Но вы все равно не туда повернули! У нас тут тупик.

– А по навигатору тут дорога.

– Тут ее никогда и не было. Это военные, – заверил его другой житель Владимирской области, облаченный в то, что Максим мог бы назвать только кальсонами. Впрочем, житель держался так, будто это были полноценные брюки.

Откуда бы Максиму Коршунову, выпускнику Лондонского университета, скандальному фотографу, властному любовнику и сыну чокнутого миллиардера, знать, что летом на дачах русские могут носить все, что им взбредет в голову, и все это будет прилично. Даже трусы на голове – если они защищают от солнечного удара.

– Что – военные? – растерялся Максим.

– Путают эти навигаторы. У нас тут ведь военные части есть. Вот они карты и переписывают. А вам надо на прошлой развилке на грунтовку было съехать! – Местный смотрел на Максима и на его машину, как на инопланетянина и странный космический корабль, переставший вдруг летать. Потому что такая штуковина уж точно не предназначена для езды по поверхности планеты.

– Но там не было поворота, – возмущенно прикрикнул Максим непонятно на кого. – Там грязь одна.

– Вот-вот, вам туда, где грязь, – обрадованно кивнул местный в кальсонах. – Там нормальная колея, только маленько от трактора подразвезло. Дожди!

– И там есть деревня? – нахмурился Максим, но оба местных радостно закивали. Есть деревня, конечно, есть. Прямо на реке, и все туда ездят купаться. Там один воздух чего стоит. А огурцы какие! А подберезовики уже пошли – размером с поварешку, и ни одного червя. Благодать!

Конечно, не надо было туда ехать. Стоя перед не обозначенным на карте поворотом, Максим задумчиво грыз травинку. Но именно там, за этой грязью, после колеи трактора (опять же, если верить словам местных), могла прятаться от него Арина.

Это было на нее похоже.

Это место ей подходило. Здесь было тихо и спокойно и горизонт простирался от одной бесконечности до другой. Высокое место, где много воздуха и тишины. Здесь Арина бы могла почувствовать себя в полной безопасности. Может быть, прямо в эту минуту она сидит на берегу извилистой речки в какой-нибудь дурацкой панамке и забывает его. Стирает из памяти его лицо, голос, его глаза, которые, он знал, так нравились ей. Они всегда притягивали женщин – его глаза, они летели на его взгляд, как мотыльки на огонь, и даже мечтали быть опаленными или дотла сожженными. Арина – совсем другая. Она не хочет быть сожженной, она хочет любви. Другие женщины запоминали его на всю жизнь, и стоило Максиму набрать их телефонный номер, как они радостно приветствовали предстоящие безумства.

Но не она. Не Арина. Дай ей чуть больше времени, и она действительно забудет его и все, что он сделал с нею и что еще хотел бы сделать.

Ни за что!

Максим решительно повернул и вдавил педаль в пол – только так и можно было пролететь через комья тяжелой грязи, моментально налипшей на колеса. Три дня дождей не прошли для дороги даром, и ехать было трудно. Максим вцепился в руль, машину трясло, но поле подавалось, он ехал, то выводя машину на все еще мокрую траву, то возвращался на дорогу, стараясь выбрать более-менее пригодный для движения кусок колеи. Подвеске «кранты», это точно. Днище то и дело билось о мягкую землю, но Максиму было уже все равно. Он проехал почти все поле до конца, он был почти на месте. Ничто не могло остановить его, он вот-вот достигнет Дорохова или как там это чертово название деревни. Логово Бабы-яги.

Но матушка земля русская не пропустила.

Посреди поля оказался разлив, где «Порше» намертво сел на брюхо. Дно грязевой каши-убийцы на этот раз оказалось куда ниже уровня возможностей его прекрасной машины. Колеса визжали и прокручивались, отплевываясь жидкими струями грязи. Максим то садился и газовал что есть мочи, то выскакивал, проваливаясь в жижу по колено, и принимался толкать машину вперед руками. То просто начинал кричать в голос, на обоих языках – русском и английском.

Да уж! Если уж ты застрял посреди русского бездорожья, то просто так, без мата, не обойдешься.

Терпкий запах перепрелого сена, опилки под ногами и живой жар лошадиного тела действовали на Арину успокаивающе. С тех самых пор как родители перебрались сюда, на берег Клязьмы, у них всегда были лошади, хотя большого толку от этих животных и не было. Впрочем, пахать на них можно было, и жеребята пользовались спросом. С некоторых пор им стали сдавать и чужих жеребцов на передержку. Лошадей любили многие, в том числе и городские. Приятно жить, зная, что в любой момент ты можешь оседлать коня и понестись по лесам-полям, как в старые добрые времена.

В детстве Арина часами торчала в конюшне. Большой дощатый сарай держал тепло, даже зимой здесь не нужно было дополнительно топить. Разве что в уж очень жестокие морозы, но с каждым годом такие случались все реже и реже. Потепление. Арина сидела на переносном стульчике рядом с рыжей Дездемоной, пятилетней кобылой, и озабоченно осматривала ее потяжелевший круп. Жеребенок мог появиться со дня на день, и в какой-то степени это большая удача, что Аринка сейчас тут и может позаботиться о лошадке. Так говорила мать и добавляла, что в этом-то и заключается прелесть иметь в доме собственного ветеринара.

– Я не ветеринар, я студентка, – напоминала Арина. – Ты должна позвонить в Ковров.

– Брось, Аришка. Ты в клинике работала весь год. Чего ты кобенишься? – возражал отец.

– Я в клинике с котами и попугаями дело имела, да еще с собаками. У нас, знаешь, на Красносельской лошадей не часто приводят рожать, – фыркала Арина. Чего греха таить, она боялась ответственности. В принципе, как принять у Дездемоны роды, она хорошо представляла. Все детство, проведенное тут, подготовило ее к этому. И, положа руку на сердце, чем смотреть, как папа режет свинью или сворачивает голову курице, уж лучше принимать роды у Дездемоны.

Но не сегодня, не сейчас. Дездемона тяжело переступила с ноги на ногу в своем загончике и посмотрела на Арину большими темными глазами. Арина погладила ее по гриве.

– Ничего, прорвемся. Жеребеночек будет, да? Рыженький, маленький. Или черненький? – спросила Арина, задумчиво глядя на лошадку. Дездемона, понятное дело, молчала и хитро косила глазом. Достоверно узнать, с кем именно из двух имеющихся жеребцов она согрешила, было невозможно. Варианта было два. Первый – хороший, это если Дездемона полюбилась со своим, родным жеребцом по кличке Капрал, тем самым, на котором отец пашет. В этом случае проблем не будет, а жеребенок родится рыженьким и останется тут, у Крыловых. А вот если Дездемону прельстил дорогой, вороной масти, статный и норовистый конь Багет, которого Крыловы держали в конюшне за деньги, приглядывали за ним, выпасали и выезжали, но которым не владели, то могли возникнуть споры и разночтения. В общем, все зависело от масти новорожденного.

– Ага, ты здесь! – Арина обернулась и с недовольством увидела, как ветер заносит в сарай дядьку Степана. Видимо, даже слабый вечерний ветерок был для него ураган. Он ухватился за дверной косяк, но не устоял, не смог. Его занесло и ударило об стену. Падая, дядька опрокинул ведро с овсом, стоявшее возле стены.