Шеридан в этом убедилась, когда ей исполнилось семнадцать лет и тетя пригласила в гости миссис Эдли Рейберн, директрису школы, в которой преподавала. Облаченная в скромное коричневое платье, с уложенными в аккуратный пучок волосами, скрепленными наколкой, собственноручно вышитой Шеридан, девушка была представлена почетной гостье. Та на мгновение задержала взгляд на лице и прическе Шеридан, что с недавних пор вошло в привычку у горожан. Еще несколько лет назад юная Шерри, непосредственная и к тому же плохо воспитанная, либо смущенно потупилась бы, либо надвинула на глаза шляпу, либо вызывающе спросила, с какой стати миссис директриса на нее пялится.

Но Шеридан теперь повзрослела и стала совсем другой. Она понимала, что сидит на шее у тети, и готова была на все, лишь бы зарабатывать себе на жизнь, и не только ради тети, и не только в данный момент, но ради себя самой и на все время.

В деревне голод и нищета не ощущались так остро, как в городе. Однако Шеридан не собиралась возвращаться в деревню. Уже два года от отца не было писем, хотя первое время он писал ей довольно часто. Конечно же, он не забыл ее, в этом Шеридан не сомневалась, но мало ли что могло за это время случиться. О самом плохом, что отца нет в живых, она даже думать не хотела. Сама мысль об этом была невыносима. Поэтому ей оставалось лишь надеяться, что в один прекрасный день отец и Рафи приедут за ней, а пока найти способ как-то устроиться в этой жизни.

Ее размышления прервала миссис Рейберн, которая церемонно сказала:

— Я слышала от вашей тети весьма лестные отзывы о вас, мисс Бромлей.

И Шеридан Бромлей, которая в свое время пришла бы от таких слов в замешательство и подбоченившись ответила, что не понимает, с чего бы это, протянула гостье руку и в тон ей произнесла:

— А я о вас, миссис Рейберн.

И сейчас, в каюте «Утренней звезды», Шеридан вдруг с ужасом осознала, что, возможно, никогда больше не увидится ни с тетушкой Корнелией, ни с маленькими девочками, своими ученицами, ни с ее коллегами учительницами, с которыми успела подружиться, которые приходили к ней по субботам на чашку чая, веселые, улыбающиеся. Никогда не увидится с отцом и Рафи.

При мысли об отце в горле пересохло, слезы обожгли глаза. Она представила себе, как наконец он войдет в дом тети Корнелии, горя желанием увидеть свою Шерри и объяснить причину столь долгого молчания, и не застанет ее дома… Теперь ей даже не удастся хоть что-нибудь узнать о его судьбе…

Шерри закрыла глаза и как живых увидела перед собой Рафи, Спящую Собаку и отца в гостиной тетушки. И во всем виновата она. Никто не заставлял ее сопровождать Чариз в Англию. И дело было не только в деньгах. Конечно же, нет. Она даже во сне видела Англию с того самого дня, как начала увлекаться романами. Они пробудили в ней желание путешествовать и предаваться мечтам, и она ничего не могла с этим поделать, даже с помощью тетушки.

Но такого поистине невероятного приключения, какое произошло с ней, она и в дурном сне не видела. Вместо того чтобы находиться в классной комнате со своими маленькими ученицами, восторженно внимавшими ей, что бы она ни делала — читала ли им, учила ли их красивой походке, — она оказалась в ловушке в чужой, недружественной стране, совершенно бесправная, напрочь утратив свое блестящее остроумие и холодное мужество, которыми так гордилась. Предстоящая встреча с аристократом, защищенным, по словам Мэг, британскими законами, не сулила ничего хорошего. Стоит ему узнать о случившемся, причем исключительно по ее вине, как месть не заставит себя ждать.

Шеридан буквально парализовал страх, и, не в силах преодолеть это столь ненавистное ей чувство, она задрожала при мысли о том, сколько горя причинила всем, кто верил ей и любил ее.

Всегда жизнерадостная, пышущая здоровьем, она сразу почувствовала себя слабой и обезумевшей от отчаяния; голова пошла кругом, перед глазами все поплыло, и она схватилась за стул, чтобы не упасть. Потом через силу открыла глаза, набрала в легкие воздуха, поправила прическу, потянулась к плащу и ободряюще улыбнулась насмерть перепуганной горничной.

— Пора встретиться с этим ужасным бароном и узнать, что меня ждет, — сказала она, напустив на себя беззаботный вид и тут же, уже серьезно, добавила:

— Оставайся здесь и постарайся никому не попадаться на глаза.

Если через несколько часов я не вернусь, либо незаметно уйди, либо, что еще лучше, спрячься на судне. Может быть, тебя, к счастью, не обнаружат, а утром судно уже будет в море. Кто знает, не бросит ли нас барон в тюрьму. Зачем же обеим рисковать?

После относительной тишины и покоя в их крохотной, тускло освещенной каюте шум и суета на залитой светом палубе казались настоящим кошмаром. Одни грузчики тащили по трапу чемоданы и корзины, другие навстречу им волокли коробки и ящики с провиантом на обратный путь. Над головой скрипели лебедки, они перебрасывали клети с грузом через борт и опускали их на пирс. Шерри осторожно спускалась по трапу, высматривая в толпе мужчину, английского аристократа, по ее понятиям, худого, бледного, чопорного и напыщенного, со злым надменным лицом, облаченного в шелковые бриджи и увешанного побрякушками, чтобы произвести впечатление на свою невесту.

Вдруг она заметила на пирсе высокого загорелого мужчину, нетерпеливо похлопывавшего себя перчатками по бедрам, и мгновенно догадалась, что это и есть барон. Хотя вместо бриджей на нем были длинные темные панталоны и никаких украшений под раздуваемым ветром плащом, ни золотой цепочки от часов, ни золотой печатки, весь его облик несомненно свидетельствовал о его высоком происхождении. Судя по квадратной челюсти, человек он был хладнокровный и волевой и весь, от широких плеч до самых носков сверкающих ботинок, излучал уверенность и силу. Он уже заметил Шеридан и, хмурясь, наблюдал за ее приближением. От страха душа у девушки ушла в пятки.

За два дня до прибытия судна в порт она еще надеялась как-то успокоить, умаслить и урезонить рассерженного жениха, но сейчас эта надежда развеялась в прах, стоило ей увидеть, как его густые темные брови сошлись на переносице, и она подумала, что легче смягчить камень, чем этого господина. Наверняка удивляется, почему нет его невесты, Чариз Ланкастер, а вместо нее к нему направляется она, Шеридан Бромлей. Сразу видно, как он взволнован.

На деле же Стивен вовсе не был взволнован, лишь удивлен. Он ожидал, судя по описанию дворецкого, увидеть совсем юную легкомысленную девицу с прыгающими кудряшками и розовыми щеками, всю в оборках и кружевах, а перед ним в мерцающем свете фонарей появилась бледная с серьезным выражением лица молодая женщина с высокими скулами, необычайно большими светлыми глазами, коричневыми бровями вразлет и длинными ресницами. Цвет волос определить было трудно, их скрывал капюшон. Никаких кружев и оборок, скромный, но очень удобный коричневый плащ, и когда Стивен протянул руку для пожатия, то невольно подумал о том, что Берлтон был либо помешанным, либо слепым, охарактеризовав свою невесту как прелестную малышку.

Несмотря на сдержанность, она выглядела такой напряженной и испуганной, словно предчувствовала эту ужасную беду, поэтому Стивен решил рассказать все сразу, без обиняков. Так, казалось ему, будет лучше для обоих.

— Мисс Ланкастер, — сказал он, мимоходом представившись, — очень сожалею, но произошел несчастный случай. — И, остро ощущая свою вину, мрачно добавил:

— Вчера лорд Берлтон погиб.

С минуту она ошеломленно смотрела на него, не веря своим ушам.

— Погиб? Его здесь нет?

Стивен ожидал, что она по крайней мере разрыдается или же будет биться в истерике. Ему и в голову не могло прийти, что она холодно пожмет ему руку и с плохо скрываемым изумлением скажет:

— Как печально. Передайте, пожалуйста, мои соболезнования его семье, — после чего повернется и пойдет обратно.

— Мисс Ланкастер… — окликнул ее Стивен, только сейчас сообразив, что она просто в шоке. Но в это время с лебедки одним концом сорвалась грузовая клеть с упаковочными коробками и кто-то крикнул: