Хотелось бы видеть, как он станет это делать! Но вместо я только ровно поинтересовалась:

— Могу я воспользоваться своими тремя желаниями? По крайней мере, двумя из них?

Он сначала не понял. Повернул голову в мою сторону, легко лавируя в людском потоке. Пахло выпечкой, корицей, медом — и чем-то терпким, похожим на кофе из той, прежней жизни. Живот предупреждающе заурчал. Ах ты, предатель!

— Вы желаете чего-то особенного? — в голосе промелькнул холод.

О, красавчик, конечно! Руку, сердце и печенку в придачу. Последнее особенно пригодится.

— Да, — ответила, опустив голову и нежно улыбаясь. Хлопнула ресницами. Под ребрами неприятно закололо, — можете выделить мне денежную сумму, равную награде человека, помогшего в важном расследовании? Больше не прошу. Полагаю, эти деньги я заслужила. Пусть это будет моим первым желанием из трех, — наконец, решительно озвучила. Было горько и капельку противно от самой себя.

Ненавижу просить. Терпеть не могу казаться слабой и уязвимой. Но сейчас — пришлось. Неизвестно пока, когда я смогу найти здесь работу, да и смогу ли? Прошлые умения здесь бесполезны, а новые… с ними только предстоит разобраться. Как и со многим другим.

— Вы просите у меня определенную сумму денег в счет первого желания? Я правильно вас понял? — глаза сверкают, тон такой… недовольный. Что ему снова не так?

— Верно, — ответила спокойно, продолжая оглядываться.

Город, как город. Улицы и переулки, много магических огней, тихий смех, мелькающие лица, музыка, что доносится с площади. Вот только очень чисто. И лица порой мало походят на человеческие. По крайней мере, острые уши, клыки, когти, а иногда и что-то похожее на крылья я видела отчетливо.

Усталость навалилась пуховым одеялом, глуша половину звуков.

— Я бы хотела получить эти деньги сейчас. Как понимаете, багаж у меня скудный, нужно хоть как-то устраиваться.

— А второе желание у вас тоже есть? — сколько яда в голосе!

— А как же, такая вот я жадина, — криво улыбнулась.

И, кажется, снова сказала что-то не то. Выбиваемся из образа, Кара? Мозги уже кажутся жидким киселем, голова кружится, но я только плотнее стискиваю зубы. Потом в подушку поплачешься! Привычная подозрительность не дает расслабиться. Я давно не маленькая девочка, чтобы верить в чужое бескорыстие и благие намерения.

— Интересная вы дэсса, Кара… — и тяжесть такая от его голоса — как будто гранитной плитой придавливает!

Внутри что-то слабо всколыхнулось. Опасность! Но тут кто-то пробежал мимо, толкнул спутника, отвлекая — и тяжесть ушла, позволяя вздохнуть. Магия?

— Боюсь, я слишком устала, ано, чтобы разводить светские любезности. Да и не настолько я знатная персона. А, что касается моего второго желания… Дайте мне три дня на отдых. Это время прошу не следить за мной самому и не присылать своих соглядатаев, не пытаться узнать, что я делаю ни с помощью магии, ни чужих глаз. Просто забыть на три дня о моем существовании.

Я произнесла это спокойно, почти равнодушно. Только сердце билось пойманной птицей. Нельзя, чтобы он понял, насколько именно это для меня важно. Пусть считает женской истерикой, капризом, прихотью! Пусть и не думает, что я действительно успею за это время что-то провернуть!

Взгляд темных глаз снова пригвоздил к месту. Чужая ладонь вдруг легла на плечо. Сильные мужские пальцы снова обожгли теплом сквозь ткань легкого наряда. И от этого на мгновение возникла иллюзия, словно я не одна. Глупая иллюзия. Девчачья — об этом мечтают лет эдак до двадцати пяти. Кому как повезет.

— Это точно ваше второе желание? — вкрадчиво, мягко-мягко. Думает, я не в своем уме? Чужой большой палец касается подбородка — вырисовывает линию шеи. И этим приводит в себя.

Я вырываюсь снова — как будто волшебную шкурку сбрасываю.

— Да, ано, прошу вас, — наверное, он все же слышит эту застарелую усталость. И она заставляет на миг перестать играть, — таково мое второе желание.

— Хорошо, я тебя услышал, ма… Кара, — кивает, откидывает со лба темную челку.

Женщины на него оборачиваются.

А я прихожу в себя только в тепле оживленного постоялого двора с мотивирующим названием “У веселого ёльфа”. Кто такой этот самый “ёльф” и после скольких стаканов он развеселился — история умалчивала, но внутри было уютно. Чисто, опрятно. За столиками сидят, в основном, пары. Встречаются даже одинокие молодые женщины.

Уютные занавески на окнах. Белые скатерти. За стойкой высокий желтоглазый брюнет с хищной грацией воина полирует чашки. Красивые, как будто вручную расписанные.

Мужчина улыбается — и я отчетливо вижу сильно выдающиеся вперед крупные клыки. Вместо озноба вяло шевелится любопытство. Память отчетливо подсказывает — это крайх — оборотень.

— Все здравствуешь, шкура клыкастая? — весело ухмыляется спутник, протягивая руку, которую сжимают так, что, кажется, хруст вот-вот раздастся.

— Да чего мне сделается, зараза пернатая. Смотрю, перья тебе потрепали? — у крайха приятный низкий голос с урчащими нотками. Ну истинно кошак!

— Все не повыдергают. А, кто попробует, разговор недолгий! — надменно улыбается Ильгрин в ответ, — я к тебе с просьбой… — обернулся — и снова буквально огладил взглядом. Отчего, признаться, я только сильнее уверилась в собственном решении. Ничего, недолго осталось потерпеть, — привел постоялицу. Выдели нэссе комнату, она поживет здесь некоторое время. Нэсса оказала мне неоценимую услугу, поэтому попрошу без твоих шуточек, учти — проверю, — мужчина вдруг разом стал серьезен, улыбка исчезла с лица и из глаз, и смотрел он пристально, тяжело.

Как будто ждал от знакомого подвоха. Оборотень, впрочем, не слишком удивился. Только усмехнулся криво, отчего снова показались два крупных выпирающих клыка. Смерил меня оценивающе-равнодушным взглядом — и отвернулся.

— Да не вопрос, Иль. Хотя обычно неоценимые услуги тебе красотки посимпатичнее оказывают, — он негромко хохотнул.

Интересно, блохастый будет хорош без хвоста в зверином обличье? Кто он там? Или и вовсе шкуру снять и перед будущим камином развесить? Разум рационально вещал, что задевают меня намеренно, реакцию проверяют. Молоденькая девочка должна вспыхнуть, смутиться, оскорбиться, разозлиться… Вот последнего было в избытке!

И я вскинула голову, негодующе впившись глазами в нахала. Хотя хотелось — когтями.

— Нэсс!

— Рамир, ещё слово — и мы разругаемся всерьез.

Тихий, ровный тон. Ни малейшей, казалось бы, угрозы. Но в помещении словно похолодало. Наползли едва уловимые тени. Он… ещё защищает? Вступается?

Показалось, что над головой спасенного тоже возникла тень — стремительная, иссине-черная с глазами-бусинами из бирюзы. Птица?

Оборотень побледнел, но не отшатнулся. Склонил голову на бок, глядя с прищуром.

— Как все серьезно… — в его тоне сквозила издевка, хотя он и пытался говорить вежливо, — не беспокойся, наш боевой птиц, не трону я твою дев… очку.

Задело — себе уж можно признаться. Чего он прицепился?

— Возможно, нам стоит наведаться в другую гостиницу? Полагаю, там встретят постояльца гораздо дружелюбнее, — заметила в пространство.

Анорр нахмурился. Казалось, он сам колебался какое-то мгновение, но через секунду красивое лицо замкнулось. Так, значит ему важно, где именно я остановлюсь? Решил нарушить уговор?!

— Не стоит. Рамир, конечно, та ещё скотина, но не принимайте его слова близко к сердцу. У крайхов вместо мозга порой бывает полная шебуршня, — заметил довольно резко, — но зато здесь вас точно никто не обидит и не причинит вам вреда. Вам не придется долго это терпеть, — заметил почти извиняюще, — бросает, беднягу, из крайности в крайность.

А ещё говорят, что поведение женщины — загадка.

— А?..

— Все передам. Рамир, ключ, — повторил настойчиво.

Крайх снова бросил раздраженный взгляд, но спорить на удивление не стал — молча полез под стойку, пошуршал чем-то и протянул моему спутнику темную матовую пластину. Это у них ключи такие? В памяти ничего подобного не хранилось. Ни одна из нас (ну и мысли!) никогда не останавливалась в подобных местах и ключами-пластинами не пользовалась.