— И не должен. Я не требую жертвоприношений. Нет… надобности. Вы, смертные, освящаете любую землю, даже грязь этой аллеи. Вы цедите на нее жизнь. Ничего иного не нужно. Не намерений, ни молитв, ни заклинаний. Меня призывают без конца.

— Чего тебе нужно от меня?

— Пока — чтобы ты продолжал пожинать души. Когда придет время большего, Газ Гадробиец, тебе подскажут, что нужно.

— А если я не…

— Твои желания не имеют значения.

Он не может избавиться от адского жужжания в черепе. Он качает головой, прищуривает на мгновение глаза…

Когда он открыл глаза, бог исчез.

«Мухи. Мухи в голове. Боги, уходите!»

Кто-то забрел в аллею, шатаясь, бормоча и хватаясь вытянутой рукой за каждую преграду.

«Я смогу выгнать их. Да!» И он тут же понял истинность мысли, понял, что убийство заставит замолчать проклятых мух. Развернулся и побежал, готовя руки, к пьяному дурню.

Тот поднял глаза в последний миг — и встретился с ужасными костяшками.

Крут из Тальента замедлил шаги вблизи от узкого прохода к дому, в котором нынче жил. Кто-то стоит в тени, загородив дверь. Он встал в десяти шагах от него. — Отличная работа, — сказал он. — Ты был за моей спиной почти все время. Я уж подумал, что ты дилетант. Но вот он, ты…

— Привет, Крут.

Услышав голос, Крут вздрогнул и вытянул шею, пытаясь пронизать взором сумрак. Всего лишь смутная форма — но, как он понял, подходящая форма. — Боги подлые! Не думал, что ты вернешься. Ты хоть представляешь, что случилось за время твоего отсутствия?

— Нет. Что, не расскажешь?

Крут ухмыльнулся. — Расскажу. Но не здесь.

— Раньше ты жил в лучшем районе.

Крут глядел на Раллика Нома, вышедшего из ниши, и улыбался все шире. — Ты совсем не изменился. И да, я знавал лучшие времена. Неприятно говорить, но виноват ты, Раллик.

Высокий поджарый ассасин повернулся и осмотрел фасад здания. — Ты живешь тут? И в этом моя вина?

— Идем внутрь. Разумеется, верхний этаж, угол, выходящий на аллею — темно как у Худа подмышкой и вылезти на крышу легко. Ты полюбишь мое гнездышко.

Вскоре они сидели в большей из двух комнат за поцарапанным столом; на столе стояла кривоватая свечка с коптящим фитильком, а также глиняный кувшин кислого эля. Оловянные кубки в руках ассасинов протекали.

Крут долго молча тянул эль. Наконец он улыбнулся, выказывая любопытство и удивление: — Я тут подумал… Ты появился живой и невредимый. И сделал то, чего не смог сделать Крафар. Раллик Ном, у нас тут существует культ во имя твое. Крафар объявил нас вне закона Гильдии, пытался искоренить. Но мы только скрылись в глубине. Я нырнул недостаточно глубоко — меня подозревают, меня изгнали и сторонятся, словно я уже покойник. Старые приятели… глядят сквозь меня. Раллик. Это чертовски тяжело.

— Крафар?

— Себа, родич Тало. Из свары за наследие Ворканы он единственный вышел невредимым… то есть живым, я имел в виду. Гильдия обескровлена. Многие опытные убийцы уехали, им не нравилась междоусобица. Почти все на юг, в Элингарт. Некоторые в Черный Коралл — если ты можешь поверить. Слух прошел, что кое-кто подался в Крепь, вступать в малазанский Коготь.

Раллик застыл с пятнистым кубком в руке: — Погоди, чтоб тебя! Какой идиот придумал культ?

Крут пожал плечами: — Просто так случилось, Раллик. Не совсем поклонение. Неподходящее слово. Это скорее… философия. Философия умерщвления. Прежде всего — долой магию. Яды, различные яды. И отатараловая пыль, если кто может достать. Но Себа Крафар желает вернуть нас ко всякой магии, хотя ты показал яснее ясного, какой путь лучше и надежнее. Этот тип упертый — кровь сказывается, а? — Крут хлопнул по столу и в последний миг успел остановить падающую свечку. Жалкое пламя чуть не погасло. — Не терпится увидеть рожу Крафара, когда ты войдешь и…

— Увидишь, — обещал Раллик. — Но вот что. Пока никому не слова.

Крут хитро усмехнулся: — Планируешь напасть внезапно? Ты переступишь труп Крафара и возглавишь Гильдию. Тебе нужен план — и я готов помочь, подсказать, кто самый верный, кому можно доверить спину…

— Помолчи, — прервал Раллик. — Тебе кое-что нужно узнать.

— Что?

— Помнишь ночь моего исчезновения?

— Конечно!

— Той ночью еще кое-кто исчез.

Рут моргнул. — Да, это…

— Я вот вернулся…

— Ты…

Раллик выпил эля. И еще.

Крут выпятился на него, выругался. — Она тоже?!

— Да.

Крут мигом выхлебал кубок и налил еще. Откинулся на спинку стула. — О боги. Бедняга Крафар. Ты работаешь с ней против него, Раллик?

— Нет.

— Не то чтобы ей нужна была помощь…

— Я не знаю, где она может быть, Крут. Не знаю, что планирует. Если планирует. Не знаю и не могу догадаться. Как и ты.

— Что же делать, Раллик?

— Ничего не меняй, веди обычную жизнь.

Крут фыркнул: — Какая обычная жизнь? Медленное помирание с голоду?

— У меня есть деньги. Хватит на обоих. Спрятаны там и сям. — Раллик встал. — Полагаю, нынче на крышах тихо.

— Только воры снуют там, словно мыши в отсутствие совы. Я же сказал — Гильдия стоит на коленях.

— Ладно. Вернусь перед рассветом. А пока, Крут, ничего не делай.

— Это я умею.

Раллик поморщился, но промолчал. Отвернулся, начал открывать задвижку окна.

На взгляд Крута, ему ничего и не надо было говорить. Да, Крут хорошо умеет ничего не делать. Но Раллик Ном этого не умеет. Совсем не умеет. Ох, весело будет. Да уж!

Бормотание преследовало его вдоль по улице — гортанные звуки из десятков клыкастых пастей. Языки высовывались, черные губы вздергивались. В полутьме сверкали белки глаз. Оглядываясь через плечо, Искарал Паст, Маг и Верховный Жрец Теней, бог бхок’аралов, строил рожи поклонникам. Шептал проклятия. Показывал язык. Оскаливал зубы и выпучивал глаза.

Но разве этим их напугаешь? Конечно, нет! Совсем наоборот, если можете верить в подобное безумие. Они подкрадывались все ближе, сживая в лапах добычу, награбленную у зевак на рынке; их личики искажало страдание. Запор или что-то еще хуже. Есть от чего придти в ярость!

— Не обращать внимания. Не обращать. У меня есть задачи, миссии. Дела великой важности. Много работы.

И он поспешил, пиная мусор и прислушиваясь к тварям, которые за его спиной пинали тот же мусор. Он замирал в начале каждой улицы, бросал быстрые взгляды по сторонам и мчался к следующему перекрестку. Бхок’аралы сзади скучивались на перекрестках, смотрели туда, смотрели сюда, пускались следом.

Вскоре он замер; на фоне умирающего эха шагов раздалось громкое клацание бесчисленных когтистых лап по мостовой. Искарал Паст схватился руками за остатки волос и вихрем развернулся. Бхок’аралы скорчились и приложили кулачки к вискам крошечных голов.

— Оставьте меня! — зашипел он.

Они зашипели в ответ.

Он плюнул.

И был окачен потоками вонючей слюны.

Он ударил себя по голове.

Твари молотили себя по головам кулачками, фруктами и прочей зажатой в кулачках добычей.

Сузив глаза (сузив глаза!) Искарал Паст медленно встал на одну ногу. Поглядел, как бхок’аралы колышутся каждый на одной лапе.

— Боги подлые! — прошептал он. — Они стали совсем дурными.

Снова повернувшись кругом, он уставился на приземистый восьмиугольный храм, что стоял в пятидесяти шагах вправо по улице. Стены — хаотическое собрание ниш и кривых углов, изобильных вместилищ для теней. Паст вздохнул: — Мое новое жилище. Скромная хижина, но для моих нужд сойдет. Конечно, я планирую расстаться с ним, когда придет время. О, вам нравятся золотые блюда на шелковых салфетках? Вот мне они безразличны, заметьте. Но буду рад. Пауки? Нет, никаких тут пауков, хо, хо. Их просто не пускают. Мерзкие твари, да. Отвратительные. Не моются, даже не знают, каково это. Мерзкие.

Сзади раздавалось пение без слов.

— О, не обращайте внимания. Родня жены. Если бы я знал заранее, никогда не позволил бы себя окрутить. Если понимаете, о чем я. Но именно так дела и обстоят — женитесь, и в конце концов вас оседлает вся семейная кодла. Даже когда она исчезла, улетела по ветру пустой восьминогой шелухой — ну, должен признаться, что чувствую некоторую ответственность за несчастных свойственничков. Нет, нет. Она была совсем на них не похожа. Еще хуже. Признаюсь во временном умопомрачении. Думаю, это проклятие юности. Давно ли мы женаты? Ну, уже четыре или пять лет, да. Хотя это показалось вечностью и я рад, так рад, что со всем покончено. Еще вина, милая?