– Все врачи так делают.

– И вы делаете?

– Да.

– Данный случай был сходен со всеми другими, где вы заявляли, что была смерть от цианистого калия?

– Этот случай сходен не в точности.

– Почему же он не сходен?

– Потому что возможно отравление цианидом.

– Почему возможно?

– Прежде всего из-за цвета кожи.

– Но вы же обратили внимание на цвет кожи в тот момент, когда подписали свидетельство о смерти от коронарного тромбоза, разве не так?

– Да.

– Хорошо, а что еще так было?

– Ну конечно, – выпалил доктор Грэнби, – есть же еще и признание обвиняемой, ее собственное заявление…

– Поскольку вам было сказано, что заявления, сделанные обвиняемой, указывали на смерть от отравления цианистым калием, вы и подтвердили, что смерть была вызвана цианистым калием.

– Это была одна из причин.

– Это единственная причина, которую вы можете назвать в настоящий момент, разве не так, доктор?

– Есть в наличии и тот факт, что не было никаких других видимых причин смерти.

– Но вы же только что заявили, что в определенном проценте смертей вы не смогли обнаружить причину смерти.

– Да, заявил.

– Но ваше свидетельство не подтверждает этого?

– Я назвал причину смерти.

– Несмотря на тот факт, что, не зная причины смерти, вы подписали свидетельство, устанавливающее, что смерть наступила вследствие определенной причины?

– Это повсеместная принятая медицинская практика.

– Это все, – сказал Мейсон.

Гамильтон Бюргер что-то шептал своему заместителю. Вероятно, их расстроило свидетельство доктора, но они не знали точно, как попытаться исправить этот минус.

– Есть еще какие-нибудь вопросы? – спросил судья Эшхерст.

Гамильтон Бюргер покачал головой и сказал:

– Вопросов нет.

Судя по его тону, он понял, что его совещание шепотом лишь еще больше ухудшило его позицию. Следующим свидетелем Гамильтона Бюргера была Мэрилин Бодфиш, которая дежурила у постели больного в субботу, когда умер Мошер Хигли. Она свидетельствовала, что обвиняемая, Надин Фарр, обычно подменяла ее в полдень, предоставляя свидетельнице время для отдыха, что в ту субботу был солнечный день и она уединилась в укромном месте между гаражом и изгородью, где стояла раскладная кровать, и там принимала солнечные ванны, когда услышала, что из ее спальни, находившейся наверху гаража, доносится звук электрического звонка для экстренных случаев. Она поспешно натянула на себя какую-то одежду и помчалась в дом, где застала Мошера Хигли задыхающимся и в конвульсиях. На полу были следы рвоты, валялась разбитая чашка и несколько капель шоколада попало на его ночную рубашку. Она заметила, что шоколад на полу был еще теплым.

– А вы не заметили что-нибудь еще? – спросил Гамильтон Бюргер.

– Я почувствовала какой-то запах.

– Какой запах?

– Запах горького миндаля.

– Во время вашего обучения как сиделки не изучали ли вы яды?

– Изучала.

– Вы знаете, что означает запах горького миндаля?

– Запах цианистого калия.

– И вы в тот раз обнаружили этот запах?

– Да.

– Перекрестный допрос, – торжествующе сказал Гамильтон Бюргер.

– Когда вы впервые поняли значение этого запаха? – спросил Мейсон.

– Я заметила его, как только склонилась над пациентом.

– Ответьте на мой вопрос, – перебил ее Мейсон. – Когда вы впервые поняли, что это за запах?

– Позднее, когда я услышала, что, возможно, было отравление цианидом.

– Вы были в комнате, когда приехал доктор Грэнби?

– Да, сэр.

– А не сообщили ли вы ему, что обнаружили запах горького миндаля?

– Нет, сэр.

– А доктор Грэнби не говорил вам, что он обнаружил запах горького миндаля?

– Нет, сэр. Мы не обсуждали этого.

– Были ли вы там, когда доктор Грэнби подписывал свидетельство о смерти, ставя причиной смерти коронарный тромбоз?

– Я была там, когда он объявил причину смерти.

– А вы тогда не намекнули ему, что могла быть и другая причина?

– Разумеется, нет. Это не функция сиделки поправлять диагноз врача.

– А вы в тот момент не подумали, что диагноз был неверным?

– Я…

– Ваша честь, – сказал Гамильтон Бюргер, – эта свидетельница выступает не в качестве медицинского эксперта, а как просто сиделка, которая прошла определенное обучение. И может свидетельствовать в отношении конкретных вещей. Этот вопрос не соответствует правилам перекрестного допроса.

– Он соответствует правилам перекрестного допроса, – сказал Мейсон. – Она сейчас свидетельствует, что почувствовала запах горького миндаля и знала, что это указывает на отравление цианидом. Поэтому важно выяснить, обратила ли она внимание доктора, что она конечно же сделала бы, если бы почувствовала сильный запах, или же ждала, пока полиция не внушила ей эту идею.

– Это уже пристрастное заявление, – сказал Гамильтон Бюргер. – Нет никаких свидетельств того, что эта идея была внушена ей полицией.

– Позвольте мне продолжить перекрестный допрос, – сказал Мейсон, – и я докажу, откуда появилась эта идея.

– Один момент, – сказал судья Эшхерст, – взаимный диспут граничит с должностным проступком обеих сторон. Свидетельнице был задан вопрос. Она не вызвана для прямого допроса и не может дать какое-либо пояснение по поводу смерти, но этот вопрос касается ее поведения в то время. Возражение отклоняется.

– Вы в то время обращали чье-нибудь внимание, что обнаружили запах горького миндаля?

– Нет.

– А у вас перед разговором с полицией или с окружным прокурором было какое-либо представление о том, что запах горького миндаля имеет какое-то значение?

– Нет.

– Думали ли вы в то время, что запах горького миндаля связан с цианидом?

– В то время нет.

– И только впоследствии, когда вас допрашивала полиция, они спросили вас, не было ли там чего-то, о чем вы могли подумать, как на указывающее присутствие цианида, только тогда вы сделали это заявление, да?

– Нет, не полиция, а прокурор.

– Сам Гамильтон Бюргер, – сказал Мейсон, кланяясь окружному прокурору. – Вот тогда-то этот вопрос впервые и пришел вам в голову, так?

– Я тогда в первый раз сообщила об этом.

– Это был первый раз, когда вы поняли значение того запаха?

– Да.

– И мистер Бюргер спросил вас, не заметили ли вы чего-то такого, что указывало бы на отравление цианидом?

– Ну… да.

– А не сказал ли вам далее мистер Гамильтон Бюргер, что запах горького миндаля указывает на отравление цианидом, и не спросил ли он вас, не обнаружили ли вы этот запах?

– Да.

– Это было до того, как вы рассказали ему, что учуяли запах горького миндаля? И тогда эта мысль вкралась вам в сознание?

– Да.

– И вы тогда подумали, что помните это?

– Тогда я вспомнила, что почувствовала этот запах.

– Это все, – улыбнулся Мейсон.

– Это все, – огрызнулся Гамильтон Бюргер, тут же добавив: – С дозволения высокого суда замечу, что следующий свидетель настроен враждебно. Тем не менее нам необходимо вызвать его. Доктор Логберт П. Динэйр, не соблаговолите ли вы пройти вперед и принести присягу?

Доктор Динэйр прошел вперед, принес присягу и свидетельствовал о своей квалификации как врача и хирурга, о практике в психиатрии, о том, что он был знаком с обвиняемой.

– Итак, не советовалась ли с вами обвиняемая по профессиональным вопросам пятнадцатого сентября этого года или чуть раньше?

– Да.

– И вы решили, что она страдает от острого чувства вины?

– Возражаю против этого вопроса, – сказал Мейсон, – как требующего раскрытия конфиденциальной информации, существующей между врачом и пациентом.

Судья Эшхерст подумал с минуту, а потом сказал:

– Возражение поддерживается.

– Не посоветовали ли вы обвиняемой, что для нее было бы выгодно, если бы вы провели ей проверку сывороткой истины?

– То же самое возражение, – сказал Мейсон.

– То же самое постановление.

– Вы давали обвиняемой наркотик семнадцатого сентября?