– О, тебе виднее, я с ней не знаком. Но ладно, оставим это: я пришел поговорить о другом, – он выжидающе замолк.

Поговорить? Ну какие сейчас могут быть разговоры, когда она еле сдерживается, чтобы не смести со стола все шкатулки и канделябры, чтобы не закричать и не расплакаться?

– Давай потом... Завтра... – прошептала Данеска.

– Нет, – отрезал принц. – Сейчас. Это важно, и время не терпит. Не знаю, что тебя так сильно огорчило, но постарайся взять себя в руки.

Да... она постарается, как бы сложно это ни было. Должна это сделать хотя бы потому, что ее поведение в глазах Ашезира, наверное, выглядит слишком странным...

– Ладно, – выдохнула Данеска и села на ложе. – Я слушаю.

Принц опустился на табурет и уставился на нее.

– Скажи: ты умеешь притворяться?

– Могу, когда надо. К чему твой вопрос?

– Сейчас объясню. Завтра, когда будешь на людях – ну или хотя бы во время трапез, – смотри на меня затравленным взглядом, а еще как будто украдкой потирай плечо.

– Что? Зачем?

Принц отвернулся, помолчал, затем снова впился в нее взглядом и, шумно вздохнув, пояснил:

– Потому что отец-император хочет, чтобы я тебя... побил. И завтра он должен думать, будто я исполнил этот его приказ. А иначе и тебе, и мне придется худо. Он сказал, что если не я... он сам это сделает. И он сделает, поверь. Он зол на твоего брата, а заодно на каудихо не меньше, чем ты... Скорее, даже больше. Он не упустит случая отомстить с твоей помощью, а заодно и тебя запугать.

Данеска смотрела на Ашезира, распахнув глаза и открыв рот. Его слова казались каким-то бредом.

– Что такое ты говоришь? Это… – она недоверчиво усмехнулась. – Да ты врешь. Только непонятно, зачем. Император не станет меня трогать. Все-таки я дочь каудихо… К тому же он кажется очень даже миролюбивым…

Ашезир вскочил с места так порывисто, что едва не опрокинул табурет, а на холеном лице наконец-то отразились настоящие эмоции.

– Да что ты знаешь о моем отце? Ничего! Вот, смотри! – он приподнял низ рукава, обнажая запястье: там багровели следы от пальцев. – Это все он. А иногда подобные отметины «украшают» и другие части тела. А ведь я ему родной сын. Так неужели думаешь, что он пожалеет дочь врага-союзника?

– Ну, мой отец тоже несколько раз замахивался на меня плетью… – Данеска все еще не спешила верить принцу.

– Несколько раз? – хмыкнул тот. – Тебе повезло.

– Ладно, хорошо, пусть так. Но… – она глянула на Ашезира с вызовом. – И что же тебе, интересно, мешает и правда меня… это… побить? Я же тебе все равно не нравлюсь. Так откуда такое беспокойство?

– Не нравишься, да. А ты меня и вовсе, кажется, ненавидишь, хоть я и не понимаю, за что, – он искривил губы в ухмылке. – Вроде ничего плохого тебе не делал.

Не делал? А как же эти несколько ночей, когда брал ее, словно вещь? А выброшенные цветы? Ну да… отлично, что он их выбросил – но это лишь сейчас стало понятно. А еще он…

…Что «еще он»? Хлипкий и не слишком красивый? Так это не его вина… Наверное…

Стоило признать: Данеска испытывала к Ашезиру неприязнь задолго до того, как вообще его узнала.

– Тебе нужно назвать более весомые причины, по которым я не желаю тебя бить? – он склонился над ней и поднял ее лицо за подбородок. – Что, одного моего нежелания недостаточно? Хорошо, вот тебе еще причины: я не хочу, чтобы твой отец был мне врагом. И чтобы ты была мне врагом, я тоже не хочу. Так подойдет?

– Да… – выдохнула Данеска. – И первой причины было достаточно, просто…

Да просто она не в себе! Подумать только: наследник сейчас чуть ли не уговаривал, чтобы она согласилась избежать унизительной участи… Да о чем она вообще думала? Конечно, может, он все-таки лжет, может, придумал несуществующую угрозу ради каких-то своих целей. Но каких? Нет, не похожи его слова на вранье…

– Я все сделаю, как ты сказал, – пообещала она, и принц выпустил ее подбородок и отстранился. – Я умею притворяться, даже если сейчас тебе так не кажется.

– Я до безумия рад это слышать, – однако в интонации не слышалось ни безумия, ни радости, ни даже облегчения: спокойный такой, равнодушный голос. – И еще: все-таки нам придется однажды решить, кем мы друг другу будем: врагами, союзниками или, может, друзьями? Подумай об этом.

Она подумает… Потом, когда вволю наплачется из-за очередного предательства Виэльди.

Виэльди приходил под ночь и обычно до утра оставался в покоях Джефранки. Днем она лишь изредка оставалась с ним наедине: большую часть времени новоявленный князь проводил или беседуя с советниками, или разъезжая по Адальгару.

Уже через несколько дней после свадьбы в стране прибавилось степняков. Некоторых из них даже поселили во дворце, другие жили в воинских домах, а личная стража Виэльди сплошь состояла из талмеридов. Такое обилие чужаков немного пугало, но Джефранка все-таки была уверена, что муж не даст им буйствовать. Почему она в этом не сомневалась? Да потому что Виэльди… хороший? Такой же хороший, как Лакор, но еще молодой, способный защитить и красивый, несмотря на этот рваный шрам на щеке..

С талмеридом вернулась радость жизни, утерянная после гибели отца и, как думалось, окончательно растоптанная наместником. Этой радости было так много, что она, казалось, не умещалась в груди: жаль, излить ее не получалось. Разве что ночью… И разве что голосом и движениями тела, ведь проклятое лицо, как и прежде, как и всегда, ничего не выражало.

На шестой день после свадьбы Виэльди догадался… Нет, догадался он, скорее всего, намного раньше, просто озвучил свои мысли позже.

– Я сначала думал, – сказал он, – ты в совершенстве владеешь выражением лица. А сейчас думаю, что наоборот – не владеешь. Я прав?

– Да...

– Как же тебе, наверное, сложно, – пробормотал он, погладил по голове, а потом его позвал один из воинов-талмеридов, и он ушел.

До чего жаль! Вот бы он подольше постоял с ней, вот бы коснулся губами макушки, как иногда делал, вот бы… Вот бы он ее полюбил! Потому что она его уже, кажется…

Увы! Виэльди был ласковым, добрым, но любви ни в его взгляде, ни в голосе не чувствовалось. Забота – да, нежность – да, иногда страсть, но не любовь, нет.

Да и разве можно ожидать чего-то иного? Ну кто полюбит эту безучастную маску, которая у нее вместо лица? Только советник-горбун, ибо он тоже ущербный, как Джефранка, хоть и по-другому...

В очередное утро Виэльди выбрался из ее кровати, оделся и тут в дверь застучали – точнее, заколотили. Он открыл – на пороге стоял один из приближенных талмеридов: вроде его звали Сарэнди.

– Виэльди! – воскликнул он, затем покосился на Джефранку, натянувшую покрывало аж до подбородка, и поправился: – Мой князь! Там наместник Хашарут и каудихо Андио Каммейра. Оба в ярости и оба желают тебя видеть прямо сейчас.

– Хорошо, пусть придут в… тронную залу.

Сарэнди покачал головой и шепнул:

– Они уже здесь, уже в коридоре…

– Ладно… Тогда проведи их туда, – он ткнул пальцем в стену, где был проход в приемные покои.

– Ага, – сказал Сарэнди и скрылся за дверью.

Виэльди подошел к Джефранке и сжал ее плечо.

– Наверняка Хашарут и отец станут говорить громко, даже кричать, – предупредил он. – И мне, скорее всего, тоже придется. Но что бы ни услышала – не выходи и не вмешивайся, поняла? Не издавай ни звука: я скажу, что ты решила прогуляться на рассвете, и тебя здесь нет.

Джефранка закивала и до боли в пальцах вцепилась в покрывало: сейчас кажется, будто наместник был очень давно, в какой-то другой жизни, но все равно от одного его упоминания бросало в дрожь.

* * *

Виэльди только вышел в смежные покои, и внутрь тут же ворвались каудихо и наместник. Он опомниться не успел, как отец прорычал:

– Никчемный щенок! – затем подскочил к нему и двинул кулаком в челюсть.