И снова Джефранка с трудом сдержалась, чтобы не выбежать и не прокричать «я не отдам свою дочь негодяю!»

– Сомнительно это все, Каммейра. Уж извини, но ты наверняка умрешь раньше своего сына. Так кто тогда выполнит твое обещание?

– Виэльди и выполнит. Отдать дочь за наместника императора – большая честь и удача. А сын… то есть мой внук… будет править Талмеридой и не станет покушаться на большее. Теперь уж я, наученный горьким опытом, сумею воспитать наследника, как должно. Виэльди тоже возражать не будет. Он женился на княжне по дурости, а не из-за земель… Так-то он тоже не хочет ссориться ни с тобой, ни с Империей. Верно, сын?

– Верно. Я буду рад породниться с наместником через мою дочь, если она появится. А для сына я не желаю лучшей доли, чем править Талмеридой.

Что он говорит?! Что такое он говорит?! Нет! Джефранка не отдаст своих детей! Никогда! Ни за что!

– Идем, Хашарут, прогуляемся и обсудим все подробнее, – сказал Андио Каммейра, а затем, явно обращаясь к сыну, проворчал: – А ты, олух, жди меня здесь. Мне еще есть, о чем с тобой… поговорить. И тебе этот разговор не понравится, обещаю.

Когда за каудихо и наместником захлопнулась дверь, Джефранка выждала несколько мгновений, ворвалась в смежные покои и, задыхаясь, выпалила:

– Я не отдам свою дочь этому… этому… Не отдам!

– Тише, вдруг они еще за дверью, – шепнул Виэльди и добавил: – Я тоже не отдам.

– Но ты сказал…

– Мало ли что я сказал, – он пожал плечами и, вздохнув, уселся на скамью возле стены.

Джефранка успокоилась и тут же заметила, что по лицу мужа размазана кровь. На разбитой губе алым пузырем набухала вязкая капля, потом сползала на подбородок, под носом запеклась темная корка, на щеке багровел кровоподтек – завтра посинеет.

– Я сейчас, – Джефранка нырнула в покои, взяла кусок льна, кувшин с водой и вернулась. Присев рядом с Виэльди, сказала: – Я вытру кровь…

Намочив ткань, она провела ею сначала под его носом, потом по щеке, затем отерла подбородок и прижала порозовевшую тряпку к губе, чтобы остановить кровь.

– Спасибо, – прогнусавил муж и спросил: – Это правда?

– Что?

– Про тебя и наместника?

Ну вот и случилось то, чего она так боялась… Ответить было невозможно, и она промолчала, только отвела взгляд.

– Значит, правда… – пробормотал Виэльди.

Сейчас он, наверное, оттолкнет ее, в презрении скривит опухшие губы, посмотрит, как на ничтожество – и радость, недавно обретенная, обернется мукой.

У Джефранки даже рука отяжелела и упала, но Виэльди перехватил ткань, которую она прижимала к его лицу.

– Поэтому ты так сильно боялась? Тогда, в нашу первую ночь? – спросил он. – Наместник тебя мучил? Хотя ладно, не отвечай: я достаточно о нем наслышан и догадываюсь, что да.

– Но я… неправда, что я просила еще… поверь. И неправда, что…

– Хватит, не оправдывайся,– прервал ее Виэльди. – Я тебе и так верю. Говорю же: наслышан о нем. И я отплачу ему за тебя, если будет возможность – если это не повредит нашим с тобой землям.

Джефранка не выдержала, всхлипнула от облегчения.

– Успокойся! – прикрикнул Виэльди и сжал ее руку. – Забудь о нем! И о моих вопросах забудь!

– Постараюсь… А то, что слышала я, что говорил каудихо и… ты – это правда?

– А, нет!– отмахнулся Виэльди. – Это придумки моего отца. Правда, я не знал, что из-за них мне придется ходить с синей рожей... Но не волнуйся, на самом деле он не злится ни на меня, ни на тебя. Наоборот, доволен. А олухом меня обзывал, потому что так надо было.

Внутри что-то оборвалось – кажется, то была обманутая надежда.

Зачем Джефранка такая дура, что поверила, будто Виэльди в нее влюбился? Глупая! Глупая!

Она опустила голову и уставилась в пол. Какое-то время так и просидела, потом Виэльди взял ее лицо за подбородок, повернул к себе, а в его взгляде скользнули сожаление и вина, словно он понял, что сказал что-то не то и не так.

– Послушай… – пробормотал он и уронил на колено руку, в которой по-прежнему сжимал кусок покрасневшего льна: на губе тут же снова выступила капелька крови. – Послушай, Джефранка, ты красивая женщина, соблазнительная, ты мне нравишься. Но ведь я уже не юнец, чтобы влюбляться с первого взгляда. Не обижайся.

Она и не обижается – ей просто больно от собственного разочарования. Еще бы! Надумала себе чудо, а оказалось, что его не было.

– Ничего… Я понимаю. Не обижаюсь и ни в чем тебя не виню, – она забрала ткань, еще раз намочила и снова прижала к его рту. – Да и как я могу винить? Все равно ты лучшее, что со мной случилось за последние два месяца. А может, вообще лучшее…

Кажется, он смутился от ее откровенности: отвел взгляд и промычал что-то нечленораздельное. Джефранка и сама смутилась, когда поняла, в чем только что призналась.

Впрочем, долго смущаться ни ей, ни ему не пришлось – отворилась дверь, и в комнату вошел Андио Каммейра. От неожиданности Джефранка вскочила, тряпка шлепнулась на пол.

– О, великолепная княжна, приветствую! – воскликнул каудихо и поправился: – То есть уже княгиня. Ты еще прекраснее, чем я запомнил тебя в нашу предыдущую встречу, моему сыну повезло.

– И я тебя приветствую, – откликнулась Джефранка.

Виэльди тоже поднялся, Андио Каммейра подлетел к нему, обхватил за плечи, привлек к себе и расцеловал.

– Не трогай, – буркнул Виэльди и поморщился. – И так больно.

– Мальчик мой, ну прости! Ты же знаешь, я не хотел, у меня самого сердце сжималось, но пришлось, пришлось… – он сокрушенно покачал головой. – А иначе наместник не поверил бы. Зато сейчас мы с ним договорились. И ты, княж… княгиня, прости, что тебе какое-то время придется любоваться на распухшую рожу мужа, – он глянул на нее, затем снова повернулся к сыну. – Ну же, ты меня извиняешь?

– А куда деваться? – усмехнулся Виэльди. – Но если в следующий раз опять что-то такое потребуется, хоть предупреждай. Мало того, что ты мне в челюсть двинул, так после этого я еще должен был сообразить, что и как говорить тебе и наместнику. Ты мог бы сказать заранее, что мне нужно прикинуться влюбленным дурнем, я бы хоть подготовился.

Каждое слово вонзалось в сердце Джефранки, словно шип терновника. Виэльди же, кажется, вовсе забыл, что она здесь и все слышит… Или он просто не думал, что его слова могут ранить…

Ну больно же! Зачем он все это говорит при ней?! Зачем так жестоко! Хотя он, наверное, не догадывается, что жесток…

– Надеюсь, следующего раза не будет, – сказал Андио Каммейра.

– Хорошо бы, – проронил Виэльди и, помолчав, спросил: – Отец, ты же понимаешь, что я не отдам свою дочь Хашаруту?

– О, конечно! – каудихо махнул рукой. – Наместник либо не доживет до этого, либо отправится темницу, либо в ссылку, либо управлять самой мелкой провинцией на окраине Шахензи. Зависит от того, насколько сильно император разозлится.

– Пояснишь?

Андио Каммейра не ответил сыну, зато повернулся к Джефранке.

– Княгиня, мы ведь можем при тебе говорить открыто? Ты вроде не жалуешь наместника?

– Я его ненавижу.

– Славно. Значит, порадуешься его бедам. Только держи язык за зубами, – он снова перевел взгляд на Виэльди. – Мальчик мой, многие влиятельные подданные, когда находятся далеко от правителей, забываются и наглеют. Хашарут не исключение. Он уже давно отправлял в Империю лишь меньшую часть собранных здесь податей. Пока мы с наместником «дружили», я не говорил и даже не намекал о его делах императору. Но теперь другое дело, теперь скажу. Не сразу, конечно, не сейчас, а через несколько лет: мне нужно собрать больше… свидетельств. Чтоб уж наверняка. Пока же нужно быть с наместником осторожнее и не ссориться с ним. Зато когда я все расскажу, император будет в ярости, и на равнинных землях Хашарут не задержится. За свою дочь ты можешь не волноваться. А вот вашего сына я и впрямь заберу к себе, если к тому времени буду жив. Младенцем он мне не нужен, но когда мальчику исполнится шесть-семь, ему будет полезно воспитываться подальше от родного дома и мамочки, – каудихо приложил руку к груди и глянул на Джефранку. – Прости, княгиня, но так правда будет лучше. Ведь однажды, надеюсь, мой внук станет и каудихо талмеридов, и князем Адальгара. Ему нужно узнать и те, и другие земли, и тот, и другой народ.