Однако с завтрашнего дня служанка начнет поить Данеску нужными отварами, а сам Ашезир месяц не будет к ней притрагиваться... Если потом на месяц раньше срока родится младенец и будет темноволосым – отправится в храм Гшарха или храм Ихитшир.

А вообще-то все просто: если Виэльди не сдержал обещания, если Данеска – распутная жена, он не желает об этом знать. По крайней мере, не сейчас. Степняки каудихо ему слишком нужны – злость, обида и оскорбленное самолюбие не должны мешать выгодному союзу.

Ашезир убедит себя, что между братом и сестрой ничего не было.

Убедит? Да он уверен, что ничего не было!

Но изгоняющие травы Данеске все же дадут. На всякий случай.

* * *

Дожди в Империи прекратились, зато часто шел снег – не мокрый, как обычно бывает в конце осени, а пушистый, хлопьями. Он покрывал землю свежей белизной, искрился в свете дня. Для праздника самое то! На подворье будут пылать костры, а ли-нессеры и дворцовые слуги оденутся так, что будет не узнать, где вельможи, а где прислужники. Нынче придется трудиться только рабам и, конечно, стражникам: нельзя оставлять дворец без охраны.

Ашезир не думал скрывать свое лицо: все равно или рыжие волосы, или фигура его выдадут. Зато отец-император обрядился в Шейшуриза-воителя: шлем, увенчанный орлиными перьями, закрывал голову, лицевые пластины – лицо. Любопытно: когда отец в последний раз выходил в бой? Но ладно, воитель так воитель.

Жена отказалась от праздника. Сказала:

– От тех настоев, что мне дают, мутит и в животе крутит. Я не могу пойти на этот ваш праздник.

– Не зря настой дают, раз мутит, – огрызнулся Ашезир. – А если еще и живот побаливает, так тем более не зря. Раз не хочешь идти на праздник, не иди, я не возражаю. Читай свои книжки.

Хотя зря она не пошла, это ее хоть немного бы развлекло... Конечно, Данеска та еще сука, но все-таки можно ее понять, если постараться. Девчонку увезли из теплых краев на холодную чужбину, выдали замуж за незнакомца, которому она даже не нравится… Неудивительно, что она здесь несчастна и одинока. Ашезир и не целовал ее ни разу, и не говорил по-доброму... С другой стороны, разве можно иначе с той, которая смотрит с ненавистью?

А, ладно! Змееглавец с ней! Главное, что Виэльди уже уехал и можно не опасаться ее измены. Пусть степнячка сидит в своих покоях, раз ей так хочется, Ашезир же будет развлекаться!

Полыхали костры, играли с факелами обнаженные по пояс рабы и рабыни. И тех, и других время от времени уводили господа: сегодня даже женам позволено было блудить, хотя мало кто из них отваживался этим воспользоваться.

Эх, все-таки хорошо, что Виэльди нет, а то Данеску еще дольше пришлось бы поить изгоняющими зельями и не притрагиваться к ней. А наследник нужен... чем скорее, тем лучше, а то отец-император уже злится и во всем, разумеется, винит Ашезира.

Однако хватит портить себе настроение мыслями об отце и жене!

Костры горят, музыканты играют, перебирая струны кифар, извлекая из флейт красивые мелодии, стуча в барабаны и бубны. Мужчины пьют вино, девы танцуют так, что не налюбоваться!

Особенно вон та... Она в черном платье, ее белокурые волосы струятся по плечам, а при движениях развеваются... Она изгибает спину и водит бедрами, будто прямо сейчас предлагает себя взять. Как восхитительно она это делает! Изваять бы этот танец в бронзе! Но холодный металл не в силах отобразить всю страсть и стремительность ее движений! Не передаст от и тепло ее тонкого тела, и нежность кожи, к которой так хочется припасть в поцелуе! Нет, ни металл, ни гипс этого не передадут… Эту красоту можно познать, только если она горячая, живая...

Сорвать бы черное платье с ее плеч, а посеребренную маску – с лица. Чтобы можно было целовать красавицу и в лоб, и в веки, и в щеки, а не только в губы... хотя эти губы, наверное, такие вкусные...

Ашезир жестом подманил одного из рабов и спросил:

– Видишь вон ту, белокурую, в черном платье и серебряной маске? Она танцует, видишь?

– Да, мой господин.

– Хорошо. Я сейчас уйду в свои покои, а ты скажи ей, что принц желает ее видеть и что это приказ. Она должна явиться ко мне до полуночи.

Ашезир разлегся на кровати в предвкушении, что к нему вот-вот приведут красавицу-плясунью. Хотелось бы верить, что она придет по доброй воле, а ее не приволокут стражники. Впрочем, последнее вряд ли: мало кто посмеет не подчиниться велению принца.

Дверь открылась, охранник впустил желанную девицу. Что ж, криков за дверью слышно не было, да и вошла она сама, ее не впихнули. Это хорошо: не придется уговаривать и убеждать...

Ашезир поднялся с кровати и шагнул ей навстречу.

– Твой танец меня покорил. Станцуешь для меня? Только для меня?

Девица прыснула, а потом вовсе рассмеялась. Да как она смеет?!

– С ума сошел? – воскликнула плясунья голосом Данески. – И не подумаю для тебя танцевать! Ты меня умирать бросил! – С этими словами она сорвала маску, а потом и... волосы... парик. – Я-то думала, ты меня узнал и ради чего-то важного пригласил! А ты, оказывается, просто подыскивал себе очередную наложницу?!

Если бы Ашезир не владел выражением своего лица, то, наверное, открыл рот от изумления и вытаращил глаза. А так лишь приподнял брови и сказал:

– Какая приятная неожиданность. Оказывается, моя жена может быть соблазнительной, когда того желает.

На лице Данески отразилась растерянность, и это доставило Ашезиру удовольствие. Она огрызнулась:

– Думай, что хочешь! А я ухожу обратно на праздник.

– Ошибаешься. Ты никуда не пойдешь.

– Что? – она издала тревожный смешок. – Ты сам говорил, что в эту ночь всем свободным позволено там веселиться.

– Так и есть. Но не когда ты – добровольно, заметь! – вошла в покои принца. Пока я не позволю, тебя не выпустят.

– И ты не позволишь, да? Запрешь меня?!

Данеска уже не просто возмущалась – она злилась, ее пальцы подрагивали, и она то сжимала кулаки, то разжимала.

Вот паршивка! Но до чего же весело, оказывается, ее дразнить, и как легко!

– Да, запру. Я твой муж и не желаю, чтобы ты блудила с мужчинами.

Ну, и что ты на это скажешь?

Она ничего не сказала, только оскалилась и, скрючив пальцы, бросилась на него.

Почему он до сих пор думал, что нет никакого удовольствия брать женщин против воли? Если эта женщина – дурная жена, вихляющая бедрами на празднике, но никогда перед собственным мужем, то очень даже... в удовольствие. Пусть знает, потаскуха! Пусть кричит, и стонет, и даже плачет! А потом сидит безвылазно в своей комнате!

Ашезир не позволил ей дотянуться ногтями до лица – перехватил запястья, подсек ноги и, повалив ее на кровать, придавил своим телом.

– Ты никуда не уйдешь, ясно? – процедил он. – Никуда! Я иногда зову в свои покои женщин, которые приглянулись. На этот раз приглянулась ты!

Она билась под ним, пытаясь вырваться. Ее грудь упиралась в его, а бедра прижимались к паху и двигались так, будто она хотела, чтобы Ашезир взял ее как можно скорее. Глупая девчонка... Лежала бы спокойно, как мертвая, и он бы сам скоро остыл.

Вообще-то Данеска не имела права сопротивляться, но, о боги, как она это делала! Пусть бы противилась и дальше, это раззадоривало.

Он сорвал с нее платье, потом впился поцелуем в губы. Она укусила. До крови, сука!

Ладно, он обойдется без поцелуев, ведь есть еще нежная шея, по которой можно провести языком, и прелестные груди с темными сосками, которые так торчат, что невозможно не обхватить их губами...

Данеска охнула, и Ашезир, недобро усмехнувшись, с силой раздвинул ее ноги. Она дернулась под ним и вскрикнула, пытаясь оттолкнуть.

– Бесполезно, – прохрипел он. – Можешь даже плакать, но сегодня я возьму от тебя все, чего до этого не получил!

Какое-то время она еще сопротивлялась, но потом смирилась. Неудивительно, он все-таки ее муж. Хотя яростной она нравилась больше... Нужно бы снова ее разозлить.