— Но я не могу уехать. Я отпустил приказчика, он у нас один.

— Пока вы будете отсутствовать, я останусь в магазине, — говоря это, я сняла пальто и шляпу. Легран пробормотал:

— Но, Ваше Высочество…

— Что вас удивляет? Я часто помогала в магазине в Марселе, когда была еще девочкой. Я умею торговать шелком. Отправляйтесь!

Легран направился к двери.

— Минуточку, месье!

Он вернулся.

— Прошу вас, снимите эту белую розетку, пока вы будете представлять собой дом Клари!

— Но, Ваше высочество, сейчас все носят…

— Да, но не прежние служащие моего отца. До свиданья, месье.

Оставшись одна, я села за бюро и уронила голову на руки. Я так устала! Я провела столько бессонных ночей, и мои глаза жгли невыплаканные слезы. Это напоминание о Марселе так взволновало меня!

Я была беззаботным ребенком, которого папа брал за руку и приводил в свой магазин. А там он объяснял мне все: и о шелках, и о торговле, и о Революции, и… Права человека: «Свобода, равенство, братство»… Как это было давно! Это время никогда не вернется!

Над дверью зазвенел колокольчик. Вошел прекрасно одетый мужчина с белой розеткой в петлице. Это был агент от Роя.

Я имела дело с мастерской Роя, но лишь как заказчица. Этот человек меня не знал.

— Я замещаю м-сье Леграна и к вашим услугам, месье.

— Я предпочел бы говорить с самим м-сье Леграном, но если он отсутствует, то будьте добры, мадам. Дело спешное. Императрица Жозефина хочет иметь туалет из бледно-лилового муслина. Она должна в нем принимать царя.

Я чуть не упала с лесенки, которую подставила, чтобы достать материю.

— Она хочет… принимать царя?

— Конечно. Она надеется, что он посетит ее, и она хочет, вероятно, говорить с ним о возвращении династии Бонапартов. А если не о возвращении династии, то хоть о сохранении тех средств, которые ей были ассигнованы на жизнь. О, этот материал слишком темный!

— Нисколько. Как раз к лицу Жозефине. Кроме того, мы торгуем сейчас только за наличный расчет.

— Об этом не может быть и речи. Наши клиенты нам не платят. Когда обстановка прояснится…, мадам.

— Обстановка ясна. Франк падает. Мы не продаем в кредит.

Я взяла материал с прилавка и положила его на полку. Он оглядел полки.

— У вас почти нет товара, — заметил он.

— Конечно. Товар расходится очень быстро и только за наличный расчет. Завтра, может быть, не останется и этого, а когда привезут — еще неизвестно. Ведь дороги опасны.

— А мне нужен материал еще и для жены маршала Нея.

— Ей нужен светло-голубой. У нее рубиновая диадема, а она очень пойдет к светло-голубому бархату.

Он посмотрел на меня с любопытством.

— Вы хорошо осведомлены, крошка! Вы состоите в пае в этом магазине?

— Конечно. Так берете бархат для м-м Ней, чтобы она во всем блеске предстала перед Бурбонами в Тюильри?

— С какой горечью вы говорите это, мадам! Вы разве бонапартистка?

— Если вы возьмете этот материал, он обойдется вам по довоенной цене.

— Я возьму и этот, и тот материал, но только в кредит.

— Тогда вы не получите материала. Я имею строгие указания. Кроме того, на этот материал уже есть покупатель.

Он считал деньги, а я отмеряла и складывала муслин для Жозефины и бархат для жены маршала Нея. Я даже отрывала куски тем энергичным жестом, какой часто видела у приказчиков в папином магазине.

— Для Жозефины семь метров муслина, — сказал он, отсчитывая деньги.

— Возьмите девять, — сказала я, отрывая шелк. — Она заставит вышить себе еще шарф к этому платью.

Он взял девять.

Расплатившись, он сказал мне, понизив голос:

— Попросите Леграна оставить нам кусок зеленого шелка с золотыми пчелами. Может быть, понадобится…

Пчелы, золотые пчелы Наполеона…

Когда он ушел, я пересчитала деньги. Сколько времени мы проживем на них? Неделю, две? Отныне я буду требовать у Этьена отчета и получать свою долю, — решила я.

Легран вернулся, и я заняла его место в фиакре. Кучер протянул мне газету. Я прочла еще в коляске эти пляшущие буквы:

«Союзные власти объявили, что император Наполеон единственное препятствие для восстановления мира в Европе. Император Наполеон, верный своей клятве, объявляет, что отказывается за себя и своих наследников от трона Франции и Италии потому, что нет такой жертвы, не исключая и саму жизнь, которой он не принес бы в интересах Франции».

Все это было написано одной фразой. Фиакр остановился. Жандармы не пропускали нас дальше. Кучер объяснил, что проезд запрещен, что в моем доме ожидают приезда царя. Я пошла пешком по пустынной улице, охраняемой жандармами.

Когда я вошла в дом, Мари подала мне рюмку коньяку.

— Выпей, Эжени, и я тебя одену. Сейчас прибудет царь.

— Я не пью коньяк, ты же знаешь, Мари.

— Все равно, выпей, смотри, ты вся дрожишь.

Я выпила.

— У тебя еще четверть часа, — сказала Мари, опускаясь передо мной на колени и надевая мне чулки и туфли.

— Я приму царя в маленькой гостиной, так как в большой гостиной вся семья в сборе.

— Я приготовила все в маленькой гостиной. Шампанское и печенье, не ломай голову, — Мари надевала мне серебряные туфельки.

Вошла Жюли в открытом пурпурном платье, держа за руку одну из дочерей.

— Как ты думаешь, Эжени, должна ли я надеть корону?

— Во имя Господа, зачем ты хочешь надеть корону?

— Я подумала… Когда ты будешь представлять меня царю…

— Ты действительно думаешь, что тебе необходимо быть представленной царю, Жюли?

— Конечно. Я обращусь к нему с просьбой защитить мои интересы.

— И тебе не стыдно, Жюли Клари? — прошептала я ей на ухо. — Всего несколько часов, как Наполеон отрекся. Семья делила с ним его успехи, и ты получила из его рук две короны. Теперь ты должна ожидать решения своей судьбы, — я едва могла говорить. — Жюли, ты больше не королева. Ты просто Жюли Бонапарт, урожденная Клари. Не более и не менее.

Я услышала звон металла. Корона выскользнула из ее руки. Потом она вышла, хлопнув дверью.

Иветт вдевала мне в уши серьги королевы Швеции.

— Меня весь день спрашивали, куда ты уехала, — сказала Мари.

— И что ты сказала?

— Ничего. Ты отсутствовала очень долго.

— Я отправила главного приказчика за деньгами к клиентам, а сама в это время обслуживала клиента в магазине.

— И как идут дела? — поинтересовалась Мари.

— Блестяще! Шелк и бархат продаются женам бывших маршалов. Дай мне еще коньяку, Мари.

По лестнице я спускалась, как бы летя. Не знаю, было ли то действие коньяка, или усталость и волнение. Внизу в галерее все стояли наготове: дамы в нарядных туалетах, мой племянник генерал, тщательно причесанный, в полной генеральской форме.

Виллат подошел ко мне и просил освободить его от необходимости присутствовать в гостиной. Я поняла и отпустила его кивком головы. Затем посмотрела на остальных.

— Прошу всех пойти в большую гостиную, так как я буду принимать царя в маленькой гостиной.

Мне кажется, они удивились. Затем я сказала Розену:

— Вы, только вы, граф, будете со мной в маленькой гостиной.

— А мы? — не удержалась Марселина. Я была уже на пороге.

— Я не хочу ставить французов в положение, когда они должны быть представлены победителю прежде, чем будет заключен мир между Францией и союзниками. Ведь император Франции только сегодня отрекся от трона.

Затем я вошла в комнату, а они все, понурившись, ушли в большую гостиную.

Я стояла прямо и неподвижно в середине комнаты, когда широко открылись двери, и вошел ОН в белоснежной форме, с золотыми огромными эполетами и круглым мальчишеским лицом. Золотистые кудри, беззаботная улыбка. А сзади него… сразу сзади него Талейран. Я поклонилась и протянула руку для поцелуя.

— Ваше высочество, я почел необходимым засвидетельствовать свое уважение супруге человека, который столько сделал для освобождения Европы, — сказал царь.

Лакеи налили шампанское. Царь сел рядом со мною на диван. Напротив, в кресле, — вышитый мундир Талейрана.