Он достал табакерку и смотрел на розовый портрет. Потом он поднял глаза и обвел комнату внимательным взглядом.
— Вот какой была эта гостиная, — прошептал он, как будто желая навсегда запечатлеть в памяти узоры ковров и контуры изящной мебели.
Когда он повернулся, чтобы уйти, я опять сделала реверанс. Тогда он положил руку мне на голову и нежно погладил меня по волосам.
— Вы смертельно устали, княгиня. Могу ли я сделать для вас что-нибудь?
— О да, сир. Прикажите принести кофе, очень крепкий и очень горячий.
Он засмеялся. Это был его прежний, молодой смех, так много напоминавший мне.
Потом он ушел.
В девять часов утра я сопровождала императрицу, которая покидала Тюильри. Карета ожидала нас.На императрице была одна из трех собольих накидок, полученных Наполеоном в подарок от русского царя. Вторую он подарил Полетт, своей любимой сестре. Судьбу третьей накидки никто не знает.
Жозефина очень тщательно загримировалась и напудрилась. Лицо ее было грустным, но следов вчерашней старости не было заметно.
Я быстро сошла по лестнице вместе с ней. В карете нас ожидала Гортенс.
— Я надеялась, что Бонапарт попрощается со мной, — тихо сказала Жозефина, украдкой окидывая взглядом окна дворца.
Карета тронулась. Любопытные лица показались почти во всех окнах Тюильри.
— Император уехал верхом в Версаль рано утром, — сказала Гортенс. — Он хочет провести несколько дней у матери.
Это были единственные фразы, которыми они обменялись за всю дорогу до Мальмезона.
Глава 27
Париж, конец июня 1810
Увы, она ужасно похожа на сосиску! Я говорю о новой императрице. Свадебные празднества закончились. Говорят, император ассигновал пять миллионов франков, чтобы отделать апартаменты Мари-Луизы в Тюильри.
Сначала в Вену выехал маршал Бертье с официальным предложением. Это было в марте. Затем свадьба была отпразднована в Вене. Императора представлял дядя невесты, эрцгерцог Шарль, который недавно разбил Наполеона под Асперном. Затем за границу была выслана Каролина, чтобы встретить супругу императора. В Курселе карета двух дам была остановлена неизвестными всадниками, распахнувшими дверцы и пытавшимися войти внутрь. Мари-Луиза, естественно, закричала, но Каролина ее успокоила:
— Это император, ваш супруг, дорогая невестка, и мой муж — большое дитя — Мюрат!
Ночь провели в замке Компьень, а на другое утро Наполеон вкушал утренний завтрак у изголовья Мари-Луизы. Таким образом, во время официального венчанья в Париже брачная ночь была уже давно позади…
Первые месяцы после свадьбы император не разрешал своей супруге давать больших приемов. Неизвестно почему, но Наполеон вообразил, что женщины скорее беременеют, если они не утомляются.
Но, наконец, нужно же было познакомить новую императрицу с ее двором, и вчера мы были приглашены в Тюильри, чтобы быть представленными ей.
Все было как обычно. Огромный бальный зал освещен уймой свечей, военные — расшиты золотом, дамы — в открытых туалетах с тренами, в перьях, которые колышутся над головами, как плюмажи на погребальных лошадях. Но самое интересное, что в такой толпе или ты стоишь на чьем-нибудь трене, или на твоем трене кто-нибудь стоит… Забавно!
Под звуки Марсельезы распахнулись двери и появились император с императрицей. Вероятно, в Австрии принято, чтобы молодая была в розовом. Мари-Луиза была в розовом платье, вся покрыта бриллиантами. Она значительно выше ростом, чем Наполеон, и, несмотря на молодость, у нее пышная грудь, которую она пытается спрятать в высоком декольте. Лицо у нее тоже розовое, круглое и совсем без румян. Она очень естественна рядом с придворными дамами, но немного пудры на блестящий носик и розовые щеки ей бы не повредили…
Глаза у нее светло-голубые, большие, немного навыкате. Волосы прекрасные, темно-золотистые и очаровательно причесанные…
Вспоминались ли кому-либо детские букли Жозефины?
Мари-Луиза беспрестанно улыбалась. Ее это совершенно не утомляло. Но чувствовалось, что она дочь настоящего императора, что она воспитана так, что не теряется даже в присутствии двух тысяч человек. Она видела войска своего отца, уходившие на войну против Наполеона, она пережила оккупацию Вены. Она должна была бы ненавидеть Наполеона с детства, еще задолго до того, как она его увидела. Но она знала, что ее замужество необходимо из политических соображений, и, как истинная дочь императора, как женщина старинного рода, как девочка, воспитанная гувернантками в старинном родовом замке, она сумела держать себя, став императрицей Франции. Она улыбалась…
— Вот княгиня Понте-Корво, свояченица моего брата Жозефа, — сказал Наполен скучным голосом. — Князь Понте-Корво — маршал Франции.
Я поцеловала перчатку, пахнущую жасмином. Почему она выбрала жасмин? Светлые глаза ее встретились с моими. Они казались фарфоровыми так же, как и застывшая улыбка.
Когда императорская чета заняла места на тронах, оркестр заиграл вальс. Ко мне подошла Жюли.
— Прелестно, — сказала она, осматривая мой новый туалет. Она была одета в цвета Испании, и ее диадема в виде короны, конечно, съехала на сторону.
— У меня болят ноги, — пожаловалась она. — Пойдем в соседнюю гостиную, там можно сесть.
Войдя в гостиную, я увидела Гортенс. Она была в белом, как всегда была одета ее мать. Жюли бросилась на софу и поправила корону. Маленькими глотками мы пили шампанское, поданное лакеем. Я высказала вслух свою мысль:
— Интересно, думает ли она когда-нибудь о своей тетке, которая жила здесь, в Тюильри?
Жюли удивленно посмотрела на меня.
— О чем ты говоришь? Здесь при дворе ты не найдешь ни одного человека, чья тетка жила бы в Тюильри.
— Есть. Новая императрица. Она племянница королевы Марии-Антуанетты.
— Королевы Марии-Антуанетты? — повторила Жюли, и ее глаза расширились от страха.
— Да, Жюли Клари! Это была королева! За твое здоровье, дорогая, и не думай о ней больше.
Я выпила за ее здоровье. Я думала о том, что Мари-Луиза имеет большие основания ненавидеть нас.
— Скажи, императрица всегда улыбается? — спросила я у Жюли, которая видела Мари-Луизу не раз.
— Всегда. — Жюли важно кивнула. — И я воспитаю своих дочерей так, чтобы они умели делать все так, как делает она. Очевидно, принцессы должны улыбаться всегда.
Запах экзотических духов предвосхитил появление Полетт, младшей сестры Наполеона. Ее духи гораздо приятнее жасмина. Полетт обняла меня и прижалась.
— Император думает, что Мари-Луиза в ожидании, — она хохотала.
— С какого дня? — спросила Жюли смущенно.
— Со вчерашнего… — запах духов исчез. Полетт ушла.
Жюли встала.
— Нужно идти в зал. Император любит, когда его трон окружен родственниками.
Я поискала глазами Жана-Батиста. Он прислонился к окну и рассматривал толпу равнодушным взглядом.
— Не можем ли мы уехать домой?
Он взял меня под руку. Но Талейран преградил нам дорогу.
— Я искал вас, дорогой князь. Эти господа просят представить их вам.
За ним стояли несколько офицеров высокого роста в иностранной форме темно-синего цвета с желто-голубыми шарфами.
— Граф Браге, член посольства Швеции, полковник Вреде, прибывший недавно, чтобы принести императору поздравления Его величества, короля Швеции, по поводу женитьбы, и лейтенант, барон Карл Отто Мернер, прибывший сегодня утром из Стокгольма в качестве курьера с трагической вестью. Он — сын того Мернера, который был вашим пленником в Любеке, мой дорогой князь. Вы его, вероятно, помните.
— Мы переписываемся, — спокойно ответил Жан-Батист, переводя взгляд с одного из этих господ на другого. — Вы один из руководителей партии, которую в Швеции называют Партия объединения, не правда ли, полковник Вреде?
Полковник поклонился. Талейран повернулся ко мне.
— Вот видите, дорогая княгиня, с какой точностью ваш муж информирован о делах на Севере. Нужно вам сказать, что Партия объединения ратует за объединение Норвегии и Швеции.