В этот день Бернадотт уезжает в Швецию. Одновременно Наполеон назначает послом в Швецию барона Алькиера. Бернадотт принял его в Париже довольно холодно и даже насмешливо, так как Алькиер был послом в Неаполе и Мадриде и отовсюду был отозван.

Курьеры, прибывавшие из Швеции, рассказывали о грандиозных приготовлениях к встрече наследного принца.

Каждое утро Бернадотт подолгу беседовал с пастором, готовившим его к переходу в лютеранскую религию. Еще до приезда в Стокгольм Бернадотт должен был отречься от католической веры, а в датском порту Эльсинор подписать Аугсбургское вероисповедание (составленный Меланхтоном символ лютеранской веры) в присутствии шведского архиепископа. Ведь лютеранство — государственная религия Швеции.

Эжени было предоставлено право оставаться католичкой. Оскара же наставлял в религии и в шведском языке молодой пастор, которому помогал граф Браге. Жан-Батист заучивал сам и заставлял заучивать Эжени фамилии придворных, с которыми им придется постоянно общаться в Швеции.

Эжени было трудно выговорить эти фамилии, но Жан-Батист говорил ей:

— При желании можно выучить даже эти трудные фамилии, и я выучу их. И вообще, тебе следует поторопиться с отъездом. Я не хочу, чтобы ты с Оскаром задерживалась в Париже. Обещай мне, что, как только я приготовлю твои апартаменты в королевском дворце, ты сразу выезжаешь, а этот дом мы продадим.

Но Эжени уговорила Бернадотта не продавать дом на улице Анжу в Париже. Она хотела оставить ceбе гнездо во Франции, а так как люди, купившие дом ее отца в Марселе, не пожелали вновь уступить ей его, то она упросила Бернадотта оставить для нее нелюбимый им дом в Париже.

Прощаясь с женой и сыном возле открытой дверцы своей кареты, Бернадотт сказал графу Браге:

— Обещаете ли вы мне, граф, что моя жена и Оскар скоро последуют за мной? Может случиться так, что моя семья будет вынуждена срочно покинуть Францию. Вы понимаете, о чем я говорю?

И он уехал на свою новую родину.

Никогда не думала, что ночи могут быть такими длинными и такими холодными…

Завтра мы с Оскаром поднимемся на борт убранного флагами военного судна, чтобы через Зунд переправиться в Швецию. Мы прибудем в Хельсингбург. Шведы будут встречать наследную принцессу Дезидерию и ее сына, наследника престола, моего милого маленького мальчика.

Мари положила четыре грелки мне в постель. Но я буду писать. Может быть, ночь пройдет быстрее… Еще лучше, если бы я могла закутаться в соболью накидку, подаренную Наполеоном, и тихонько войти в комнату, где спит Оскар. Я села бы у его изголовья и взяла в руки его сонную маленькую ручонку, чтобы почувствовать тепло его родного тела.

Мой сын, кусочек меня!.. Сколько ночей просидела я у твоего изголовья, когда мне было очень одиноко! Мрачными одинокими ночами, когда твой отец бился где-то далеко-далеко, когда я была женой генерала, а потом женой маршала…

Я не хотела всего этого, Оскар! И никогда не думала, что настанет время, когда я не смогу свободно войти в твою комнату. Но теперь ты никогда не спишь один. Возле тебя всегда и везде верный адьютант твоего отца, полковник Виллат. Папа приказал, чтобы Виллат спал в твоей комнате, пока мы не приедем в Стокгольм. Чтобы защитить тебя, мой дорогой!

От чего? От убийц, мой мальчик, от заговорщиков, которые могут устроить покушение на твою жизнь. От тех, кто стыдится, что Швеция, разоренная и доведенная до изнеможения сумасшествием своих королей, выбрала наследным принцем простого м-сье Бернадотта и наследником трона — Оскара Бернадотта, внука торговца шелками из Марселя…

Поэтому твой отец приказал Виллату спать в твоей комнате, а молодому графу Браге — в соседней. Мой дорогой, мы боимся убийц!

Из этих же соображений Мари спит в соседней со мной комнате. Господи, как она храпит!

Уже два дня волнение в проливе мешает нам переехать на ту сторону. Швеция отгорожена от нас непроницаемой серой пеленой, такой же непроницаемой, как мое будущее. И я никогда не думала, что может быть такой ужасный холод. А все кругом говорят: «Подождите, что будет в Швеции, Ваше высочество!..»

В конце октября мы покинули наш дом на улице Анжу. Я надела чехлы на кресла и занавесила зеркала. Потом мы с Оскаром уехали на несколько дней к Жюли. Но молодой Браге и господа из шведского посольства еле сдерживались, чтобы не торопить меня с отъездом. Я видела, что они сильно взволнованы. Но не могла же я уехать из Парижа, пока у Роя не были готовы все мои новые придворные туалеты…

Мы с Жюли сидели в ее саду, уже позолоченном осенью. От земли шел пряный и теплый запах. Ее дочери играли с Оскаром. Они бледные и худенькие, как Жюли, и нисколько не похожи на Бонапартов.

— Ты скоро приедешь ко мне в Стокгольм, Жюли, — сказала я.

Она пожала плечами.

— Как только англичане будут выгнаны из Испании, мне придется ехать в Мадрид. Ведь я королева, увы!

Она сопровождала меня к Рою. Наконец, я смогла заказать себе белые платья. В Париже я не надевала белых платьев, так как Жозефина всегда носила этот цвет.

Но в Стокгольме, конечно, не знают о бывшей императрице и ее туалетах. Кто-то сказал мне, что королева Гедвига-Элизабет и ее придворные дамы до сих пор пудрят волосы. Я просто не представляю себе, неужели Швеция так отстала в отношении моды!

Но, как я уже говорила, Браге торопил с отъездом. Мои туалеты были готовы первого ноября, а третьего кареты выстроились перед подъездом.

В первую карету села я с полковником Виллатом, доктором, которого Жан-Батист пригласил в Париже, и м-м Ля-Флотт. Во второй карете поместились Оскар, граф Браге и Мари. В третьей ехали наши пожитки.

Я хотела взять с собой мою лектрису, но она, горько плача, попросила оставить ее во Франции, и я рекомендовала ее Жюли. Нужно ли было приглашать другую? Граф Браге сказал мне, что королева уже приготовила мне придворных дам. М-м Ля-Флотт, наоборот, была полна энтузиазма по поводу нашего путешествия.

Мне кажется, что она несколько неравнодушна к графу Браге.

Я сказала ей:

— В том, что вы умеете писать, я не сомневаюсь, так как уверена, что вы уже давно пишете рапорты о нашей семье министру полиции, что, конечно, хорошо оплачивается. Вопрос — умеете ли вы также хорошо читать? В таком случае мне не нужна другая лектриса.

Она покраснела.

— Я так хотела бы видеть Стокгольм — эту северную Венецию.

— Я предпочитаю южную Венецию, так как я южанка, — сказала я со вздохом.

Шесть недель длилось путешествие Эжени со спутниками, пока они не прибыли в Эльсинор. В Дании путешественников догнал курьер Наполеона, молодой офицер, который передал Эжени большой пакет. На словах Наполеон просил передать свои наилучшие пожелания наследной принцессе Швеции.

Он посылал ей одну из трех полученных в подарок от русского царя собольих накидок. Узнав, что Эжени уехала в Швецию, он послал вдогонку ей своего офицера с этим подарком, так как предполагал, что в непривычном климате ей будет очень холодно…