Глава 31

Хельсинбург, 22 декабря 1810

(Сегодня я приехала в Швецию)

Пушки на крепостной стене Эльсинора начали стрелять в тот момент, когда мы вышли на палубу шведского военного судна. Матросы были построены в линию. Оскар поднес маленькую ручку к своей шляпе, я постаралась улыбнуться. Было еще туманно, от ледяного ветра выступали слезы. Я спустилась в каюту. Но Оскар захотел остаться на мостике и смотреть на пушки.

— А мой муж разве не приехал? — спрашивала я в сотый раз графа Браге.

Все утро маленькие лодочки сновали между Хельсингбургом и Эльсинором, принося подробности о приготовлениях к нашему прибытию.

— Неотложные государственные дела задержали Его высочество в Стокгольме. Ожидаются новые требования Наполеона.

Кажется, целый мир лежит между этим ледяным туманом и сладким журчанием зимнего дождя в Париже. Огоньки пляшут в Сене… Целый мир лежит между Жаном-Батистом и Наполеоном. И Наполеон требует…

Маленькая шапочка из зеленого бархата, украшенная одной розой, мне очень идет. Зеленое бархатное платье обтягивает талию и делает меня немного выше ростом. В муфте лежит листок с именами шведских офицеров, которые будут меня окружать при дворе, а также с именами моих статс-дам.

— Ваше высочество не волнуется, не правда ли? — тихо спрашивает меня граф Браге.

— Кто смотрит за Оскаром? Я боюсь, чтобы он не упал в воду.

— Полковник Виллат, ваш личный офицер, не спускает с него глаз, — ответил Браге. Как саркастично звучал его голос при словах «ваш личный офицер». Или мне показалось?..

— Неужели Ваше высочество надели шерстяные чулки? — с ужасом спросила меня м-м Ля-Флотт. Она страдала от морской болезни, и ее покрытое розовой пудрой лицо начинало приобретать мертвенный оттенок.

— Да. Мари купила их в городе. Это ее мысль. Она увидела шерстяные чулки на лотке и купила. Я считаю, что в этом холодном климате они просто необходимы. У Мари много здравого смысла, а под длинной юбкой, я надеюсь, никто не заметит моих чулок.

Я немного пожалела, что распространялась на эту тему. Наследная принцесса не должна говорить о таких вещах… Графиня… графиня… — я посмотрела на мой листок — будет, конечно, скандализована моим поведением.

— Сейчас хорошо видно Швецию. Не хочет ли Ваше королевское высочество пройти на мостик? — спросил граф Браге.

— Я озябла и устала, — ответила я, плотнее закутываясь в соболью накидку Наполеона.

— Простите, конечно… — молодой швед. Пушечный залп. Я вздрогнула, хотя пора бы было привыкнуть к залпам. Но это выстрелили пушки нашего корабля. Им ответили с берега. Иветт подала мне зеркало. Я провела пуховкой по лицу, слегка подкрасила губы. Под глазами были тени. Я плохо спала последние ночи.

— Ваше высочество прекрасно выглядит, — сказал граф Браге, конечно, чтобы поддержать меня.

Но меня опять охватил страх. Я их разочарую. Они, вероятно, представляют себе наследную принцессу, как какое-то легендарное существо, а я всего-навсего бывшая гражданка Эжени-Дезире Клари…

Под звуки залпов я поднялась на мостик и стала рядом с Оскаром.

— Смотри, мама, это наша земля! — кричал он.

— Это не наша земля, Оскар. Это земля шведского народа. Не забывай этого, не забывай никогда, — сказала я, беря его за руку.

До нас донеслись звуки военного оркестра. В тумане можно было различить придворные мундиры и золотые эполеты. Стали видны букеты роз и гвоздик.

В это время года такие букеты! Они должны стоить целое состояние!

— Как только корабль причалит, я спущусь по трапу и подам Вашему высочеству руку, чтобы помочь Вам спуститься, — наставляет меня граф Браге. — Прошу наследного принца стать позади вас. Когда будем спускаться, прошу его стать от Вас по левую руку. Я же буду помогать Вам.

Мой молодой кавалер, выходец из старинной фамилии, шведский аристократ, хочет помешать насмешкам над дочерью торговца…

— Ты понял, Оскар?

— Смотри, мама, все в шведской форме, целый полк, да смотри же!

— А куда я должна стать, дорогой граф? — спрашивает м-м Ля-Флотт.

Я обернулась.

— Держитесь сзади, вместе с полковником Виллатом. Мне кажется, что не вы главная персона в этом спектакле.

— Мама, знаешь, как называли графа Браге в Эльсиноре? — говорит Оскар. — Адмирал Браге.

Пушки гремят.

— Почему, Оскар? Граф — офицер кавалерии.

— Но он называется адмиралом флота, — сообщает мне Оскар между двумя залпами. — Понимаешь, мама?

Я не могу удержаться от смеха. Я смеюсь, смеюсь в тот момент, когда наше судно причаливает.

На берегу кричат по-шведски. Слышно много голосов. Они кричат, скандируя незнакомые мне слова. Но за туманом плохо различаются лица толпы за кордоном солдат. Я вижу лишь лица придворных. Они стоят ближе. Мрачные лица, без улыбки. Они окидывают взглядом с ног до головы меня и ребенка. Мой смех замирает.

На берег с борта судна спускается трап. Звучит шведский гимн, уже знакомый мне. Это не песня войны и свободы, как «Марсельеза», это хорал — благочестивый, строгий, торжественный.

Граф Браге сбежал впереди меня и спрыгнул на землю. Он протянул мне руку. Я легко оперлась на нее и почувствовала землю под ногами. Рядом со мной оказался Оскар. С букетом в руках ко мне приблизился старик.

— Генерал-губернатор Скании, граф Иоганн-Кристофер Толл, — шепнул мне граф Браге.

Светлые глаза старика изучали мое лицо с пристальным вниманием. Я взяла розы, и старик склонился к моей руке. Затем он низко поклонился Оскару. Я увидела дам в манто, отделанных горностаем и выдрой, присевших в придворном реверансе. Спины военных также согнулись.

Пошел снег. Я быстро протягивала руку всем по очереди. Они улыбались натянутой придворной улыбкой. Улыбка делалась теплее и искреннее, когда Оскар также протягивал руку каждому. Граф Толл приветствовал меня на раскатистом французском языке. Вокруг нас кружились крупные хлопья снега. Я посмотрела на Оскара; он с восторгом наблюдал за снежными хлопьями.

Вновь зазвучал гимн, и хлопья снега ложились на наши лица в тот момент, когда мы стояли неподвижно под звуки этого тяжелого мрачного гимна.

Когда замолк последний звук, Оскар прервал тишину:

— Мы будем очень счастливы здесь, мама! Посмотри, идет снег.

Как случается, что мой мальчик делает или говорит как раз то, что нужно? Так же, как и его отец!

Старик предложил мне руку, чтобы проводить к карете, которая уже ждала поодаль. Граф Браге держался близко позади меня.

Я посмотрела на старика, я увидела критические взгляды окружающих, встретила светлые и твердые глаза старика и почувствовала себя потерянной под этими взглядами.

— Прошу вас, будьте снисходительны к моему ребенку, — сказала я грустно.

Эти слова не были предусмотрены программой, они вырвались у меня против воли и, конечно, были бестактны.

Удивление, огромное удивление отразилось на всех лицах, тронутых и надменных одновременно.

Я чувствовала хлопья снега на моих ресницах и губах и была рада, что никто не замечает, что я плачу.

Вечером Мари сказала мне:

— Правда, я была права, купив тебе шерстяные чулки? Ты бы простудилась насмерть во время этой церемонии в порту.