— Да, там увидим, — сказала я, вставая со скамьи. — А сейчас я пойду в город и узнаю, когда завтра утром уходит дилижанс. — Я положила жука на траву.

Вечером я уложила чемодан. Это был очень старый потрепанный саквояж, так как остальные взяли с собой все уехавшие члены семьи. Я положила мое голубое платье, которое мне сшили к свадьбе Жюли. Мое самое лучшее платье! Я хотела надеть его, идя к м-м Тальен, где я надеялась встретить Наполеона.

Утром на другой день Мари проводила меня к дилижансу. Я, как во сне, проделала знакомый путь до центра города. Как в прекрасном сне, когда уверен, что то, что ты делаешь, делаешь правильно. В последний момент Мари дала мне большой золотой медальон.

— У меня нет денег. Все, что я зарабатываю, я отсылаю маленькому Пьеру, — сказала она тихо. — Возьми медальон. Он золотой. Твоя мама подарила мне его в тот день, когда я отняла тебя от груди. Ты сможешь продать его, Эжени.

— Продать его? — удивилась я. — Зачем?

— Чтобы получить деньги на обратный путь, — сказала Мари, отвернувшись и рукой смахнув слезу.

Один, два, три, четыре дня я тряслась в дилижансе с утра до вечера, по пыльной дороге, которой не было конца, проезжая полями и лугами, потом через города и деревни. Каждые три часа сильный толчок кидал меня или на плечо дамы в трауре, сидевшей справа, или на толстое брюхо соседа слева. Это меняли лошадей. Потом опять тряска по неровной дороге.

А я сидела, закрыв глаза, и представляла себе, как войду к м-м Тальен, как спрошу генерала Бонапарта…

Потом, мечтала я, я неожиданно окажусь перед ним и скажу: «Наполеон»…

Нет, я скажу так: «Наполеон, я приехала к тебе, потому что знаю, что у тебя нет денег и ты не мог приехать ко мне. Но теперь никто нас не разлучит!..»

Будет ли он рад мне?.. В этой чужой кухне танцуют чужие тени и прячутся между мебелью, которую я не разглядела днем… Да, конечно, он обрадуется мне. Он возьмет меня за руку и представит своим новым знатным друзьям. Потом мы уйдем, чтобы побыть вдвоем. Мы будем гулять по городу, потому что у нас нет денег, чтобы пойти в кафе. Может быть, у него есть друзья, у которых я смогу пожить, пока мы напишем маме и получим ее благословение. Потом мы поженимся и…

Вот вернулись м-сье и м-м Клапен. Наверное, у них найдется диван, на котором я смогу лечь, а завтра… господи! С какой радостью я ожидаю завтрашний день!

Ночь. Я опять в кухне м-м Клапен. А может быть не опять? Может быть, я не уходила отсюда? Может быть, весь сегодняшний день был кошмарным сном и мне пора проснуться? Разве не сомкнулись надо мной воды Сены? Ведь вода была так близко, огни фонарей Парижа плясали в волнах, манили меня, и я наклонялась, наклонялась к ним через холодный каменный парапет моста.

Неужели у меня нет права умереть, чтобы мой труп унесло течение?.. Быть унесенной волнами и ничего больше не чувствовать!.. Как я хочу умереть!

Но я сижу возле колченогого кухонного стола и мои мысли кружатся нескончаемым хороводом. Я вновь слышу каждое слово, вижу все лица так ясно, а по стеклам барабанит дождь. Дождь идет весь день. Я вымокла уже по дороге к дому м-м Тальен. Я оделась в свое красивое голубое платье, но в Тюильрийском парке и на улице Сент-Онорэ я поняла, что мое платье вышло из моды. Все встречные дамы были в платьях, сшитых как рубашки и подпоясанных под грудью широкими лентами. Шейных косынок никто не носил. Теперь рукавов вовсе не носят, а платье собирается на плечах складками, которые закалываются брошками. В этом платье у меня был вид настоящей провинциалки.

Я легко нашла виллу в аллее парка и увидела, что она невелика, но гораздо богаче нашего дома в Марселе. Было около полудня, а я знала, что ежедневно во второй половине дня в салоне бывает Наполеон, и хотела пробраться туда заранее, чтобы сделать ему приятный сюрприз.

Он писал Жозефу, что в салон м-м Тальен может войти каждый, ведь у нас Республика, и я твердо рассчитывала на успех своего предприятия. У входа толпился народ и отпускал критические замечания по адресу подъезжавших в колясках гостей.

Я не смотрела по сторонам, а направилась прямо к двери. Я была остановлена лакеем в красной ливрее, расшитой золотом. Лакей окинул меня взглядом с головы до ног.

— Что желает гражданка?

Я не была подготовлена к вопросу, поэтому пробормотала тихо:

— Я хочу войти.

— Я это вижу, — ответил лакей. — А вы имеете приглашение?

Я покачала головой.

— Я думала, что… Что любой может войти сюда.

Лакей смотрел на меня все более насмешливо.

— Нет, дорогая, пора бы знать, что теперь ваше место на улице Сен-Онорэ и под арками Пале-Рояля.

Я почувствовала, что заливаюсь краской. — Что? О чем вы говорите, гражданин? Мне нужно войти, чтобы повидаться кое с кем, — бормотала я. Однако он открыл дверь и вытолкнул меня на улицу

— Это приказ м-м Тальен. Я могу пропустить гражданку только в сопровождении кавалера.

Дверь перед моим носом закрылась. Теперь я была на улице среди остальных любопытных.

— Ты — новенькая, еще не знаешь порядков. Теперь запрещено входить без приглашения, а раньше можно было входить всем, — сказала молодая, очень накрашенная особа.

— Вы из провинции, гражданка. Это видно по вашему платью, — заметила другая.

Меня окружили запахи вина и сыра, этим дышала толпа, собравшаяся поглазеть на гостей м-м Тальен.

— Дождь все сильнее, не пойти ли нам в кафе? — спросил меня молодой парень в широкой блузе. Я отвернулась. Да, дождь шел все сильнее, я озябла, мое голубое платье совершенно потеряло свой вид, локоны висели сосульками.

Вдруг я увидела, что у подъезда остановилась коляска и из нее вышел офицер. Я локтями растолкала окружающих меня и подбежала к офицеру.

— Простите меня, гражданин, но я прошу вас взять меня с собой в этот дом.

— Что вы хотите? — спросил он удивленно. Он был так высок, что мне приходилось задирать голову, разговаривая с ним. Его треуголка была низко надвинута, и я видела только огромный нос, выступающий над воротником офицерского пальто.

— О, я прошу вас, проведите меня сюда. Теперь девушкам не разрешено входить без кавалера, а мне обязательно нужно войти. Пожалуйста, возьмите меня с собой, — повторяла я умоляюще.

Офицер осмотрел меня с головы до ног и, кажется, был не очень доволен результатом. Затем он подал мне руку и сказал:

— Пойдемте.

Лакей меня, конечно, узнал. Он удивленно посмотрел, но принимая пальто моего спутника, согнулся в поклоне.

Возле зеркала я остановилась, чтобы еще раз оценить мой непрезентабельный вид, однако спутник мой поторопил:

— Ну, вы готовы, гражданка?

Я обернулась к нему. Он был в военной форме, прекрасно сидевшей на нем. У него были большие золотые эполеты. Под огромным носом я заметила сердито сжатые губы. Он был, конечно, недоволен тем, что провел меня, он принимал меня за уличную девчонку.

— Умоляю, простите меня! Мне обязательно нужно было войти сюда, — прошептала я.

— Ведите себя благоразумно в этом доме, прошу вас, гражданка. Не заставляйте меня краснеть за вас, — сказал он сурово. Затем он слегка поклонился и вновь предложил мне руку. Лакей широко распахнул белые двери, и мы очутились в огромном зале. Другой лакей остановился перед нами и вопросительно посмотрел на меня. Мой спутник спросил:

— Ваше имя?

— Дезире, — ответила я. Он спросил:

— Только?

— Да, если можно коротко — Дезире, — повторила я.

Он сказал лакею:

— Гражданка Дезире и гражданин генерал Бернадотт.

Лакей выкрикнул наши имена. К генералу подошли дамы, м-м Тальен скользнула по мне равнодушным взглядом и позвала его:

— Пойдемте, Жан-Батист, поздоровайтесь с Баррасом. — Они ушли. Я забилась в нишу окна и стала искать глазами Наполеона. Но его нигде не было видно.

За опущенной шторой, отделяющей меня от зала, остановились двое. Я услышала обрывок разговора: «Что вы скажете, Фуше, о маленьком бедняке, который увивается вокруг Жозефины?»