– Ему очень нравится мучить людей, но он еще более извращен – ему нужно, чтобы за это его не наказали, а то и одобрили. Бедная Элиза, он запер ее в замке, не позволял никуда ездить, а все были уверены, что это ради ее безопасности. Она же так слаба здоровьем, – он искоса взглянул на Ари из-под длинных пушистых ресниц и продолжил: – Со мной все еще проще – он убедил слуг, что я ее убил, но не отдал меня под суд. Ему нравится приходить ко мне и оскорблять, унижать. С самого детства нравилось, а я никак не мог ему отплатить. Кто мне поверит? Иногда я думаю, что нет для него большего счастья. Позвольте, я опущу подробности.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Ари и так уже нарисовала у себя в воображении жуткую картину – достаточно было видеть эти цепи, чтобы домыслить остальное. И лорд-маршал мог стегать беззащитного пленника кнутом, отсюда и окровавленная рубаха… Да, вспомни разодранные на клочки холсты! Может быть, он уничтожал все, что дорого его узнику?

– Он вас бьет? – вырвалось у нее.

– Если бы только, физические мучения – ничто, поверьте мне. Он уничтожает все, что мне дорого.

– И картины тоже он порвал?

– Какие картины?

– Там, в комнате во дворце, на столе.

Пленник всхлипнул и отвернулся, смахнув слезу и невнятно пробормотав сквозь тяжелые вздохи:

– Да, тоже он, это было единственное воспоминание о матушке, которое у меня оставалось. Он лишил меня даже его, и обрывки не позволил с собой взять. Может быть, принесете их мне? Мне будет легче, если я смогу вспоминать о ней…

Ари собиралась согласиться, но ведь это ничего бы не решило, совсем ничего. Был вариант намного лучше…

– Давайте я помогу вам сбежать, – решительно произнесла она.

Ари как будто оказалась в одной из своих любимых книг – наконец у нее все получалось, и она знала, что делает благое дело. Спасти оклеветанного пленника, жизнь которого в опасности, обелить его имя, вернуть наследство – разве не так же действовали бы все героини? Смелые и решительные, ничего не боящиеся даже перед лицом самых страшных угроз, они могли бы ей сейчас позавидовать.

Ее жизнь наконец обрела смысл, а Рэндальф… Рэндальф стал как раз одной из самых важных частей этого смысла. Она старалась улизнуть к нему как можно чаще, чтобы что-то принести, помочь, поддержать, увидеть на его лице эту солнечную улыбку. Он был словно… да, как принц в изгнании или как тот принц, про которого она читала – его так же запер старший брат в темнице. Или это был дядя, который что-то хотел узнать от принца? Неважно, главное – Рэндальф был таким же – несправедливо обиженным, но стойким. Никогда не жаловался на свои тяготы, даже не хотел, чтобы она из-за него могла пострадать, отговаривал ее от составления дерзкого плана.

–  Ничего опасного, –  убеждала она его, –  лорд-маршал сейчас в отъезде, я все смогу раздобыть и подготовить. Никто меня ни в чем не заподозрит, я буду очень осторожна. Разве тебе не хочется освободиться? Только представь – ты обелишь свое имя, накажешь тех, кто так несправедливо жесток, будешь снова свободен!

Нет, она не понимала его колебаний, но они были, как выяснилось, очень благородны, так что у нее даже слезы на глазах выступили, когда он сказал шепотом, почти прижимаясь к решетке на окне:

–  Хочется, конечно, но мне невыносимо думать, что они сделают с тобой, если поймают. Ты такая красивая, нежная, юная, как цветок лилии. Его так легко сломать, –  он покраснел и остановился, видя, как Ари смущенно потупилась. – Страшно представить, что с тобой может случиться, а я не смогу тебя защитить. Никогда себе не прощу этого, легче умереть.

–  Ничего не случится, –  решительно ответила Ари, пытаясь унять отчаянно бьющееся сердце. Рэндальф считал ее красивой! И это было так приятно – видеть восхищение в его взгляде. От этого кружилась голова, и хотелось петь или танцевать, рассмеяться или подпрыгнуть высоко-высоко, но ничего из этого было невозможно в темном лесу. Недалеко сидели сторожа, готовые всполошиться из-за малейшего звука, поэтому общаться приходилось шепотом.  А еще иногда охранники вдруг решали обойти домик кругом – и тогда Ари приходилось бежать к ближайшему дереву и прятаться за ним, ожидая, пока они уйдут.

Сейчас она могла только смутиться, потупить глаза, разозлиться на себя и ответить:

–  Чепуха какая, я не беззащитный цветок. Ничего мне не будет, потому что никто не узнает. Лучше расскажи, где мне взять все для той самой кислоты, о которой мы говорили.

Напильник, украденный из сторожки садовника, не справлялся с оковами и так громко и с противным скрипом вгрызался в шипы на них, что на шум в первый раз пришли оба стражника. Хорошо хоть, Рэндальф успел спрятать напильник в щели между досок, а стражники не заметили царапины ни на оковах, ни на решетке.

–   Я думаю, достаточно будет взять у садовника немного удобрения, оно у него в таких зеленых мешках с желтыми буквами, я не помню названия, –  начал Рэндальф. – Потом на кухне можно незаметно позаимствовать… Впрочем, нет. Легче взять что-то из запасов нашего предка, в моей комнате была его спальня. Ты слышала, наверное, его грустную историю? Мне говорили, что ее кто-то описал в романе, извратив до невозможности. А на самом деле он пострадал от ненависти родственников, желавших получить его наследство.

Ари отрицательно покачала головой.  Ей так нравилось слушать Рэндальфа, что она готова была внимать любой истории хоть в тысячный, хоть в миллионный раз. Тем более что рассказывал он так, что у нее дух захватывало – интересно. И его шепот казался самым приятным, что она слышала за всю жизнь. Намного приятнее самой красивой музыки.

И в тот раз она так же в восторге внимала другой версии истории несчастного, которую ей уже поведала Розалинда – вызывавший демонов муж стал химиком, который искал средство от страшной болезни, экспериментировал с ядами и не подпускал к себе домашних, чтобы они не отравились испарениями. Или не заразились от него – по еще одной версии в экспедиции в дальние страны он сам заболел чем-то ужасным. Жена, испуганная демонами, оказалась лживой. Она изменяла мужу с настоятелем монастыря и подстроила все так, чтобы убийство мужа сошло ей с рук: сначала распространяла слухи о сумасшествии супруга, внушала слугам страх перед демонами… Но, говорят, что муж перед смертью проклял ее и весь род – чтобы в нем постоянно появлялись подобные его жене алчные убийцы и лжецы, которые рано или поздно обрекут всех своих близких на смерть.

Да, так эта история звучала правдоподобнее, ведь Ари не застала ни одного демона в той комнате. А наследственные черты, даже такие отвратительные, тем более не сказка. Она же видела своими глазами родителей некоторых воспитанниц из монастыря. На их лицах и в их взглядах отражалось то же лицемерие и злость…

–  Но история с проклятьем – не самое важное, тем более что это байка, достойная старух-сплетниц, –  закончил Рэндальф. – Важнее всего то, куда спрятали его реагенты. Их не выбросили, по тем временам они были крайне ценны, а потом про них забыли. Сейчас они лежат в тайнике на чердаке, я их случайно как-то нашел вместе с дневниками ученого, когда прятался от Тэнима.

Мгновенная тень вновь мелькнула по его лицу, как будто черное крыло прикрыло глаза. Как то самое проклятие, омрачившее его жизнь.

Ари поежилась – холодный ночной воздух обнял ее, сдавил шею, лишая возможности дышать. Ей пришлось прижать руки к груди, чтобы неуверенное тепло ладоней согрело ее тлеющим угольком.

Нет, так нельзя, невозможно ничего не предпринять. Она просто обязана была положить конец этой несправедливости!

–  И как попасть на чердак? – спросила она, решительно сжав губы.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Конечно, инструкции Рэндальфа были четкими и понятными. Иначе и быть не могло. А еще… еще они были наполнены какой-то приятной заботой, когда он пояснял, где лучше спрятаться, куда повернуть среди сложенной кое как мебели, чтобы не пораниться о торчащие из пола гвозди и как-то оказавшийся там капкан. Он буквально расписал ей каждый шаг, трогательно уточняя, поняла ли она, не забудет ли надеть плотную обувь и перчатки.