И пошла потеха! Все выпотрошил… И где, и когда, и с кем?., и целу ль ночь, аль полночи… А как все собрал, точно букет цветов – Царю-батюшке поднес… А тот грит: «Как мужик не паскудит, – все ж домой чистый приходит; а вот баба поганая – погонь домой несет». Вот…
«А посему, – грит, – свелю всех этих самых княгинюшек и енеральш подале от мово дворца! Не неси в дом заразы!» Вот…
А потом… еще сказал: «а што касается В[еликих] К[нягинь] Мил[ицы] и Наст[асьи], так про них и писать не надо… по глазам кошку видать!» Вот…
Так с ничем и отъехал княжий холоп… и князю ще спек, то и будет.
Обо всем этом я в скорости через Аннушку прознал. И порешил: «Погоди, князюшка, ты меня через баб опоганить хотел, а я тебя другим пройму, поглядим, кто – кого?!» Вот…
Одно могу сказать: я человек не злобственный… Крови боюсь… не хочу крови… Никогда свою силу кровью не тешил… а мог бы!..
Только тех, што ко мне в сурьез лезут, николи не забываю… и люблю потешить себя, когда их гонют… когда мимо мово окошка бегут от нагайки… Это люблю!
Попляши, сукин сын… Это здорово!
И вот я как потешил себя… Опосля той истории, это было в первый год войны, как Джунков[ский] передал в Ставке Папе донос на меня, который настрочил енерал Андриан!.. И как Джунков[ский] ошпаренным щенком от Папы выкатился… я сказал А. А. Макарову: «Шугни, брат, енерала Анд., – пущай в бабьи сплетни не лезет». «Ладно, – грит, – можно шугнуть. Пущай нос не задирает, а то, пискун, на докладе сказал: “Москва служит Царю-Батюшке, а Питер – мужику-блядуну!”»229.
Вот…
А решив шугнуть енерала, он не долго искал… Маленькую проверочку в суммах Кр[асного] Кр[еста] сделали, и оказалось, что у градон[ачальника] енерала Андриан[ова] меж пальцев 43 000 проползли… их-то в гардеробной у танцухи Карон…230 крысы съели, и то с полюбовником князем Шахов[ским]231 просчитала… – Бывает и на старуху – проруха!.. Только как все выяснилось… попросили енерала об удалении… Он в амбицию, а Папа в гневе! И попал енералушко под следствие сенаторское… попал и запищал…
Приехал это в Питер, кинулся к Макарову… Так, мол, и так! Ты енерал – [я] енерал, – ты дворянин и я тож… Спасай честь дворянску!
А Макаров (ко мне) так, мол, и так – чего сказать-то?
«А пошли яво ко мне, – говорю, – погляжу…»
Ну, вот, заявился он к яму и Макаров и грит: «Не иначе, как придется Вам, Ваше прев[осходительство], поклониться в ноги мужику-блядуну!» Енерал слюну проглотил… и сказал: «подумаю!» Долго ли думал, не знаю… Только через неделю его женка Аннушке передала просьбишку передать кому следует, што никаких безобразиев в «Москве в Яру» не было, што Г. Е. ни в чем не повинен есть… што он только потешался над московскими офицерами, которые супротив царской власти идут… ну, и што в немецком погроме тоже без яво232 произошел… што он ни в чем не повинен… ну и все такое… Как мальченка, которому задрав рубашенку – хлыстом по жопе мажут… а он пищит: «Ох, папенька, – не буду! Ох, маменька, не буду!»233
Узнав про сие, велел Аннушке яво женку ко мне прислать…
Поглядел: ни кожи, ни рожи! Сосулька из предбанника… Похороводил ее… и велел яво прислать. Сказал, штоб в номер к Соловихе…
Приехал…
А у меня, окромя двух шлюх, еще Мануйло234 и Мишенька Оц[уп]235 (газетчик) козлом пели с девками.
Он приехал. А яво Мишенька приветил: «Пожалте, Ваше превосходительство] ходи, гостем будешь… Все там будем, не стесняйся!..»
Он то, да се… не сюда, мол, попал. «А ежели, – крикнула Катюша, – не сюда – так к чертовой матке!»
Он растерялся… Выкатился…
Вот смеху-то было!..
Через три дня опять ко мне заявился. Я не вышел, послал к яму Ак[улин]у236. А она яму сказала: «Вот, – грит, – Святой Старец зла не помнит… Велит следствие приостановить… а только тебя видеть не желает!»
Вот…
Уже потом Кал[ини]н смеялся: «Тошно, – грит, – слепой котенок, вытащенный из лужи – мордой в грязь тыкается!»
Вот.
Не лезь, дурак!237
С князюшкой Н[иколаем] Николаевичем] я поздже подсчитался… За пяток рублей заплатил: знай мужицкую удаль!
Для гулящего дела – песен хватит!
Князь Клоп238
Только меж тех, што живут царскими милостями и всякой подхалимзинкой – мог жить и толкаться такой поганец, как князь Андроников. До чего он вонючий, до чего тошнотный!
Был у меня. И, вот, говорит: «Как хошь, а мне надо, штобы эти болота в Бухаре и Хиве нам отдали!»
«Кому это? – спрашиваю. – Кто вы такие есть за люди?»
«А вот, – грит, – я замест околоточнаго… Деньги дает Митя Рубинштейн], а за хозяина пустил ген. Сухом[ли]-нова. Он будет стараться за для военного Министерства.
«Ну, а дале?»
«Дале, – грит, – дурак будет тот, кто поменьше 100 козырей унесет! А мне, – грит, – с тобой – и по 500 достанется».
«Так. А из чьяго кармана брать будем?»
«А из казны-матушки… Об ей дети не плачут, и муж не забранит!»
«Так. А ежели што?.. Как тогда?..»
«А наше, – грит, – дело маленькое: я посланец, все равно, что человек наемный, иду, куда хозяин посылает. А ежели, – грит, – хозяин дурак, то пущай его затылок трещит»! Вот.
«Ну, а я?»
«А твое, – грит, – како дело? Ты, штоль, дело сделал? Ты, штоль, руки приложил? Ты, как тень в зеркале… Кто поглядел в зеркало, за тем твоя тень…» Вот.
«Так, – говорю, – выходит так: я да ты будем только деньги загребать!..»
Так…
«Митенька на растопку свои деньги выбросит… Трещать будет казенный язык, да, в случае чего, спина енер[aла] Сухом[лино]ва?»
«Так, – говорит, – в аккурат все разобрал. Так… согласен – што ли?»
А я яму: «Погодь! Дай обдумать!.. От нас – наше не уйдет. А обмозговать надо!»
«Чего, – грит, – думать. Ты говоришь: не уйдет! А может уйти, как раз плюнуть!.. Потому уже об этом в газетах писали…»
«Так-то так… А все же нет мово согласия, покуль не поспрошаю…»
«А кого, – грит, – спрашивать будешь?»
«Не бойсь… не напакосчу… Гляди в оба! Все будет… не бойсь!»
А я пошел узнавать; крикнул Ваню М[ануйлова], – говорю: так, мол, и так… чего затевает Клоп? – А ей смеется: «Затевает, – грит, – казну обокрасть, а Сухом[линова] под суд!.. Вот, – грит, – чего затевает».
«Как же, – говорю, – ей под Сух[омлино]ва идет, ежели они первые, можно сказать, дружки?»
«Это, – грит, – проспал Г. Е., проспал. Они были ране в дружбе, это действительно, только тому делу конец. Сух[омлин]ов отшил князюшку от военной поставки, на которой тот собирался большие деньги набить… и мало што – отшил, еще кое-кому шепнул, што надо от клопа подале, так как он «нечист на руку»!.. Грит, «документишки к рукам у яво прилипают. Так он стащил у Маклакова докладец про В. к. М.239 с танцухой Кшесинской240». Вот.
Сухом[ли]нов, как я уже впослях прознал, старик простоватый… – шепнул только на ушко другу Саб[лину], а тот, под секретом, А. Макарову… а оттуль докатилась сия молва до Клопа… а он, поганый, больно кусливый… – Его не тронь, а то ввек не забудет…
Так-то ей всю эту канитель с Бухарой затеял: и штобы деньгу положить, и, главное, подмарать ген. Сухом[лино]-ва241.
Узнал все сие и сказал: «Нет мово согласия!»
Ен лишь отдьяковал.
Прошло опосля этого много времени.
Ужо наши под Перемышлем кололи мотали.
Ко мне, што ни день, лезли: «Сколь хошь бери… только вели тут оставить то Ванечку, то Колечку… то еще какого черта… У Ванечки, мол, ушко болит, у Колечки – жена молода!.. Надоели… Вот сукины дети – все лезут в генералы, а с печки не хочут спрыгнуть… У бабы подолы подшивают..
Так…
Заявляется ко мне купчихина тетка, сродня Кузнецову242 (с чаем который), тоже Кузнецова… Так, мол, и так. Што хошь делай, а только выручи – мово Ваничку243 (офицер, князь Оболенский244)… Яво надо направить в Ригу.
