И говорит мне Хвост: «Святой Отец, мы тебе вот как служить готовы, только одно дело помни, што и для тебя и для дела и для нас надо… штобы чужой глаз не видал нас вместях».

Так…

«А посему будет у тебя одна барынька, которая всяко твое желание к нам принесет…»

Ну, подсунул мне эту Воблу Червинскую²⁶⁰. Баба – черта хитрее. Ладно, думаю. Пущай. Вобла будет замест почтальона.

«Только, – говорю я Хвосту, – я и тебя и яво (Белецкого]) насквозь вижу. С горя беру. Ну и Вобла будет только по пустякам, а как, ежели, мне в серьез чего понадобится… то сам крикну».

«Не беспокойсь, – грит, – сразу заявимся…»

Опосля, уже перед тем, как разстаться… говорит мне Хвост…

«Г. Е., хватит ли тебе на твои расходы по 1500 руб.?»

«Ладно, говорю. Ежели не хватит, то я знаю, где ключ от казны спрятан».

Ухмыльнулся. – «Я, грит, не об этом!».

«А коли не об том, то и говорить не о чем».

«Я тебе – службу, а ты мне – жалованье, так, што ли?»

«Пущай, так».

На том и расстались.

И повадилась эта Вобла мне на глаза казаться.

И понял я с первого же разу, што она не только Хвосту да Белке²⁶¹ служит, а боле свои каки-то расчеты имеет. Чувствую, не спроста бабочка старается. Только сразу не расчухал, откуль ветер дует…

Надо, думаю, приглядеться….

Аннушка тоже заприметила, что Вобла неспроста старается.

Потом все прознали.

Князь Андр[оников] через нее (она в ту пору очень была дружна с Сухом[лино]вой) достал документ, через который можно было В. к. М.²⁶² и танцульку Кшесин[скую]… подоле отправить за всякие их дела с военноснабжением…

А как В[еликих] князей, да царских полюбовниц не судят… то Андр[оников] и скрыл этот документ… Он в ту пору с ген[нералом] Сухом[линовы]м… на ножах был… А Вобла, хоча и прикидывалась еще подружкой Сухом[линово]й, а уже точила на ней зубы… и вместях с кн. Клопом и решала его, ген. Сухом[лино]ва с ей погубить…

Вот…

Всю эту махинацию я узнал чрез енеральшу В [еру] В[икторов]ну²⁶³… Она очень любила и жалела Сухомлинову²⁶⁴. И она, хоча и бариня, но без задних дверей… Все сразу выложила. И этих сплетен и лжу не принимала.

«Вот, – говорила енеральша, – мне противно до тошноты на то, што тут должна в тайности… Будто крадучись… Только все это делаю для тебя и для Любочки²⁶⁵. У ей дом – решето, [ей на]до угол такой иметь, куда придет в тяжелый час… И еще говорила енеральша: «Я бы Муму²⁶⁶ с Верочкой²⁶⁷ к себе на хутор увезла… Пущай бы пообчистились от столичной пыли… Да только Любочка не пущает…»

Окромя Любочки, и я бы не пустил, особенно Верушу… Мне, ведь, никак бы туда не собраться. Хоча раз мыслил из Киева поехать к енеральше под Полтаву. Только не хотел с ее свойе[ком?] встречаться с Ив. Ник.²⁶⁸ – тот занозистый барин. Ну, вот.

Как признала енеральша моя про Воблу, – стала приставать. «Гони эту погань! Гони? а то я ее при всех за космы… отрепаю… Не воруй, не воруй!» Потеха!..

А я знаю, што ежели моя енеральша чего надумает, так держись! – Повелел Вобле боле ко мне не заявляться… Стали видеться на Знаменской…

Заезжал ко мне Хвост. Говорит, надо нам свою газету. Таку, как князя Мещ[ерского]²⁶⁹ была. Да штобы еще почищ… в этой, грит, газете, мы кого хошь охаем – што благословим.

В то же время уже шел разговор, што надо Горемыку²⁷⁰ спихнуть… а главное, надо было выставить князя Андр[оникова] за спасителя… Он, как говорила Аннушка, каки-то шуры-муры на немецкие деньги завел… Я об этой газете с Ванькой²⁷¹ говорил. – Он смеется…

«Ты, – грит, – им на газету от Мамы деньги выхлопочешь, а они тебя чрез эту же газету… к черту!»

«Так не надо газеты?»

«Газета нужна. Без газеты нам никак нельзя… только надо, штоб она в лучшие руки попала. Дай, говорит, обмозгуем».

Я и сказал Хвосту. – «Погодь маленько с газетой! Дай очухаться». А тем часом Ванька придумал. Он пустил в «Вечернем Времени» таку штуку! «В скорости князь Анд-[ронико]в начнет выпущать свою газету… А ужо нам известно, чем пахнут княжески газеты… ежели не министерской прихожей, то похуже… немецким банком…²⁷²

Вот.

Как Клоп прочел! – То позеленел. Стал кидаться, как будто на ем родимчик.

«Дай мне, – грит, – этого жида… дай мошенника! Я его растерзаю. Я яво, можно сказать, в люди вывел, а ей на меня кидается». Потеха.

Газету ту запечатали… Потом она по рукам ходила… После этого даже про газету не вспоминали…

После этой штучки стали косо поглядывать на Клопа. – Стало солнышко закатываться… Это тебе, князюшка, за Вовочку! Вот.

В скорости после этого приезжает ко мне Белка.

«Вот, – говорит, – кака оказия: был, говорит, у меня, полковник Волков²⁷³ и говорил: надо как-нибудь князюшку обуздать… потому он имеет какие-то письма от генерала Беляева²⁷⁴ и ген. Михневича²⁷⁵, из каких видно, что ген. Сухом[лин]ов – не только не шел на помощь, а задерживал снаряды, полагая, што за все в ответе будет В. к. Н. Н.²⁷⁶, который яво, Сухом[лино]ва, место занял… А в письме Михневича видно, што снаряды направлялись окружной дорогой, так што попадали на две недели с опозданием… Што заводы были загружены снарядами, кот. ген. Сухом[лин]ов для чего-то браковал…»

Вижу, дело скверно пахнет. Надо, пока не поздно, унять поганца.

А в это время появилась как-то картинка: «Пляшет Су-хом[лини]на, а на одной руке у нея повис голый… а на другой – немецкий банкир». И так похабно все обнимавшися, што сплюнул.

Картина по рукам гуляет…

Тошно нашло на всех такое… Там Пушка стала замуж собираться… За этого черноусого Леонтовича²⁷⁷… Так и виснет на ем… А тут и с Мумой што-то случилось… Приходит это Любочка и говорит: «Повадился к нам полковник Волков… он на виду… а от Мумы глаз не сводит… Может, грит, это Мумина судьба пришла».

«Ежели, – говорю, – судьба, так никто против судьбы не пойдет… только дай об ем поразузнать!»

А Мума мягкотелая… рот открытый… Ране скажет, потом подумает…

Было это под Николин день.

Был я у Мамы…

Чевой-то невесело было… Сидим это мы… у Мамы на коленях Маленький… она ко мне головой притулилась и я их обоих обнял…

Вот.

Вот и захотелось это Маме, штобы нам таку карточку снять… Вызвали Ш…²⁷⁸ Он снял… И этих карточек только три было: одну в Мамин альбом, другу мне, и третью в наш альбом…

Отдал я две карточки Мушке²⁷⁹ и говорю: сохрани мою, пока не соберусь в деревню…

Раз прихожу, Мушка, как в огне: «Одна, грит, карточка пропала из этих».

«Кто, – спрашиваю, – был?»

«Никого не было»… а потом вспомнила: приезжала Мума, опосля за ней – этот полковник Волков заезжал…

Што за оказия?!

Прошло две недели, у меня из стола докладная записка Хвоста… исчезла?..

А мне ее на подпись к Маме вести надо…

«Кто был?» – спрашиваю.

«Никого, окромя Мумы и полковника Волкова».

Гм… Сие обдумать надо…

Через две недели этого самого полковн[ика] задержали на границе… Он, стервец, как видно из писем, работал от Илиодора. При ем эту карточку нашли. Доклад. Записку Мамы и ея шитый мне шарф… ну, и еще кой-чего…

Он, как поприжали, во всем сознался…

Вот-те и судьба Мумы…

Дуры бабы, увидят… голову под жопу!..

Поганая бабья порода!

Послал телеграмму Аннушке, штобы передала Соне²⁸⁰: «Радуйся, Матерь Малюток. Рад[у]йся, простоте. Горе лживым и злым. Им не греет солнце, не кропит Божья росинка… Моли Господа: прости меня в грехах и дай узреть Солнце».

Послал телеграмму «Франтику»²⁸¹: «Без Бога нет благодати. А в молитве сытость и здоровье… Ищи путей к царскому слуге. Жду вечерней зарей. Григорий».