— Вы настоящий капитан? — спросил я новообретённого товарища.

— А ты как думаешь? — вопросом на вопрос ответил он, и тон у него был не менее дружелюбный, чем вначале, до того, как он чуть не придушил здешнего хозяина.

— Не знаю, — честно признался я.

— Ты мне нравишься, Джон Сильвер. Я мог бы кое-чему научить тебя. Я выходил в море двадцать лет, поболе многих. Мало какой моряк с таким опытом имеет потом возможность посидеть в кабаке и выпить кружку пива в компании добрых друзей… если они у него остались. Так и запиши. Ты, кстати, умеешь писать? Я был уверен, что умеешь. А читать? Уметь читать — наипервейшее дело. Грамотных моряков раз-два и обчёлся, и это очень плохо, скажу я тебе, потому что они подписывают самые безобразные контракты. Они убеждены… так им, вишь ли, обещали… что повезут табак из Чарльстона, однако никто не доложил им, что сначала предстоит захватить в Африке груз рабов. И вот они по нескольку месяцев протухают в какой-нибудь Аккре или Калабаре. Загрузить корабль невольниками иногда занимает полгода. Нет ничего хуже работоргового рейса, Джон, так и запомни. Лучше бежать, пойти в пираты, сбросить капитана за борт, использовать любые средства, только бы увернуться от такого рейса. Иначе тебя надуют, а то ещё оглянуться не успеешь, как распростишься с жизнью. Уж я-то знаю, самому приходилось кидать на съедение акулам тела моряков, погибших на невольничьем судне. Без всяких тебе молитв и псалмопении. Днём — рабов, а ночью — матросов, чтоб чёрные не пронюхали, насколько сократился экипаж. Ведь мёрли один за другим, пока от команды не оставалась горстка, которая ни в коем случае не могла бы противостоять неграм, если б те надумали взбунтоваться. Поверь мне, в рейсе за невольниками судно теряет умершими поровну — что от своих людей, что от груза. Небось, про такое тебе никто не рассказывал, а?

Я робко кивнул. Во-первых, я никогда ещё не видел вблизи капитана дальнего плавания, а во-вторых, никогда не слышал про капитана, который бы ратовал за благополучие матросов.

— А вы правда капитан? — снова спросил я, осторожно и, как мне кажется, с изрядной долей уважительности.

— В пылу сражения, — ответил капитан Барлоу. — В пылу сражения я был самым настоящим капитаном, всехним предводителем. В остальное время я ничем не выделялся среди прочих.

Такой ответ ничего не прояснил для меня.

— Я был избранным капитаном, — добавил капитан Барлоу.

— Капитанов не избирают! — вырвалось у меня. — Как можно избирать бога?

Общеизвестно, что капитан на корабле царь и бог… или бог и дьявол в одном лице, хотя вряд ли тут есть большая разница. Ведь в открытом море Бог едва ли предпочтительнее сатаны.

— А вот и избирают, — отозвался капитан Барлоу, — богов тоже можно выбирать. Если б ты знал, сколько на свете разных богов, ты бы совсем запутался. Их полно в каждом уголке земли.

— Тогда я тоже хочу, чтоб меня выбрали богом, — сказал я.

Капитан Барлоу положил мне на плечо свою ручищу и заглянул в глаза.

— Конечно, тебе кажется, что в трудную минуту замечательно быть богом, — произнёс он. — Но если мистеру Сильверу угодно будет прислушаться к совету человека, который прошёл огонь, воду и медные трубы, я бы сказал, что гнаться за этим не стоит. Кроме всего прочего, в капитаны избирают только тех, кто плавает за долю, а я не уверен, что тебе хочется к ним присоединиться.

— А кто плавает за долю?

— Пираты, морские разбойники, буканьеры, корсары, волонтёры, каперы, приватиры, флибустьеры, авантюристы, искатели приключений, джентльмены удачи… Их можно называть разными именами, но лишь они выбирают бога на борту корабля. И смещают его, ежели на них находит такой стих. А стих, уверяю тебя, время от времени находит!

И тут меня осенило. Капитан Барлоу был не иначе как предводителем пиратов. Конечно, я изумился пуще прежнего. Самым удивительным мне тогда показалось, что он совершенно не похож на пиратского капитана, образ которого сложился у меня к тому времени. Я, например, совсем не боялся его… разве что его ручищ. Капитан Барлоу, естественно, заметил мои вылупленные бельма, словно открытые пушечные порты у готового к бою линейного корабля.

— Да, Джон, — продолжал он, — вот такие дела, и началось это всё давным-давно. Однако должен тебе сказать, я ничуть не хуже других людей. В конечном счёте, может, даже и лучше. Так-то вот. Я очень старался прилично прожить свою жизнь, а она взяла и пошла наперекосяк. Я себя не выгораживаю, хотя и не стыжусь её. В первое плавание я вышел на добром корабле под названием «Онслоу», разумеется, не подозревая, в какую попаду передрягу. Однажды наши плотники принялись сколачивать на палубе будки… кубрики для экипажа… после чего нам приказали перебраться в них. Бывалые моряки тут же смекнули: на судне освобождают место для рабов. Я был молод, неопытен и глуп, посему пошёл к капитану и напрямую спросил его — ты знаешь мою натуру, я экивоков не люблю. В чём, говорю, дело, пункт назначения у нас Чарльстон, а не Уида в заливе Бенин или ещё какая-нибудь Богом забытая дыра с болотной лихорадкой. Капитан посмотрел на меня так, словно пропустил мои слова мимо ушей, а потом вдруг поинтересовался, много ли на борту ещё недовольных. Недовольные были, только мне не хотелось впутывать в эту историю других. Я был неправ, потому что после следующей моей фразы: «Нет, сэр, я высказал своё личное мнение», — капитан схватил жердь и заехал мне в висок так, что я рухнул на палубу. У меня потом несколько месяцев кружилась голова и начиналась рвота, когда надо было лезть на грот-мачту. Не помню, сколько раз я стоял у грота-рея и трясся как осиновый лист… Башка у меня раскалывалась, по всему телу шли корчи, я аж переставал соображать, где у мачты верх, а где низ. Я тебе вот что скажу, Джон: если на том свете существует ад, там не может быть хуже, чем мне было тогда на мачте. А если существует Бог, то он слепой, глухой и немощный… иметь с ним дело — всё равно что пить тёплое, противное, разбавленное пиво. А внизу, между прочим, стоял первый помощник, который орал на меня во всё горло, чтобы привести меня в чувство. Как видишь, я остался жив… Благодаря своим рукам. Ты сам их видел и видел, на что они способны. А ещё я выжил потому, что хотел выжить, хотел дать капитану урок, который тот не скоро забудет. И мне таки удалось проучить его: однажды ночью, в шторм, я сбросил капитана за борт; это оказалось не труднее, чем подбросить на сковородке блин. Может, ты бы поступил иначе?

Я промолчал. Откуда мне было знать, как бы я поступил на его месте?

— Ну, а там пошло-поехало. Я увлёк за собой остальных. Даже первого помощника… хотя нельзя сказать, чтобы совсем добровольно. Ему пришлось выбирать между нами и хождением по доске.[5] Впоследствии я научился у него штурманскому делу и меня выбрали капитаном. Вот и вся моя история. Что ты о ней скажешь, дружище?

Ошеломлённый и в то же время гордый, я пробормотал что-то неразборчивое. Ведь я познакомился с настоящим вожаком пиратов и сидел с ним за одним столом, распивая пиво и беседуя, точно мы были старые друзья.

— Только, ради всего святого, парень, будь осторожен. Ты ведь натурой в меня, я это разглядел с самого начала. Дело тут несколько сложнее, чем может показаться по моим рассказам. Став джентльменом удачи, ты чаще всего отрезаешь себе путь назад. И уж тем более невозможно что-либо изменить, если ты побывал пиратским капитаном… Как бы ни велико было твоё желание начать с чистого листа… Ты словно идёшь по проволоке, натянутой над бездной, и на одном конце её тебя ожидает виселица, а на другом — если ты недостаточно кровожаден, — предательский удар ножом. Да-да, я не раз видел, как команда убивает выборных капитанов за то, что они не захотели подчиниться решению совета, пусть даже самому идиотскому. Но были и другие избранные, поумнее… Они наперёд отказывались от подобной чести, чтоб их потом не прикончили за излишнюю покладистость. Люди — они такие… что пираты, а что все прочие. Не умеют стоять на собственных ногах, а потому не мыслят себе жизни без козлов отпущения. Так что послушай доброго совета, дружище, и не становись капитаном, даже если тебя захотят выбрать.