Он отвернулся от златокудрой прелестницы, дабы скрыть насмешку. Вообще, он придерживался того же мнения, что и она, иначе бы не держал при дворе мальчонку, но соглашаться со вздорной девицей не хотелось. Итак, проходу не дает, согласись и покоя вовсе не будет.
– Иги, – тщательно выверенным жестом Услада прижала указательный палец к губам, чтобы тот чуть-чуть приоткрывал нижнюю губу, – ты же не думаешь об этой замарашке, правда?
– Нет, конечно, нет, – отозвался он рассеяно и устремился внутрь дома большими шагами, больше похожими на скачки. Гигантский кузнечик и только.
Вбежал на второй этаж и нерешительно замер перед дубовыми дверями. Войти или нет? Очнулась – не очнулась. А если очнулась, что делать с меткой рода Старейшины медоедов, украшающей ее плечо.
Пока метался, дверь отворилась и выглянула сиделка с хитро шныряющим взглядом.
– Очнулась? – спросил он, в два шага оказавшись рядом.
– Тю-ю? Знахаря надобно. Горячка началась.
– Микишка! – крикнул Игидар, и перед ним в миг очутился вихрастый мальчишка лет пяти-шести. – Кликай Святошу. Да побыстрее.
Пацаненок умчался, а он вошел в горницу, уселся на ближайшую лавку и невидящим взглядом уставился в мутное окно. И виделся ему вовсе не пейзаж…
…На охоту в этот раз выехали ранехонько. Еще не рассвело, а ящеры стройными рядами выдвинулись в путь. Вараны размером с доброго коня, выглядели жутковато и нелепо одновременно. Хотя сами охотнички считали, что величественны и горды.
Гордости, и вправду, в переизбытке, зато величие найти в гигантской ящерице сложновато. По крайней мере, именно так считали и лютые, и медоеды. Лишь сохатые надменно помалкивали, признавая недостойными любые пересуды. А может опасались ядовитых зубов ближайших соседей. Хотя медоедам, что проживают ближе, это не мешало зубоскалить и нахальничать.
Вараны шествовали неторопливо, дабы все оценили уникальное зрелище. Но лишь град скрылся в дорожной пыли, охотники побежали, с силой стуча лапами по грязи. Пустые торбы подскакивали и с тихим стуком опускались на спины. Неудобно, но необходимо: иначе добычу не доставить.
В этот раз отряд возглавил Игидар Непокорный, который устал от рутины и решил развеяться. А что развеселит лучше охоты?!
Отряд пробежал добрую сотню шерстинок прежде, чем достиг леса, сбавил темп и разделился. Они никогда не охотились вместе, по одиночке и только так.
– Светлейший, позвольте вас сопровождать, – Ящера перекосило так, точно предложили не помощь, а нечто очень неприличное.
– Не позволю, – лаконично отозвался он, используя мыслеречь, как и сородичи.
Впрочем, как и всегда. И настолько все привыкли к подобному ритуалу, что никто не удивился. Хотя, на то он и князь, чтобы быть самым сильным, самым ловким, самым хитрым. Да-да, именно хитрым, а мудрость и так приложится, коли изворотливость не подведет.
Светлейший медленно развернулся хвостом к остальным и, неслышно ступая, углубился в лес, зная, что пойти следом никто не рискнет: побоятся. Лес привычно успокаивал и будоражил одновременно. Вязкая тишина взрывалась редким шорохом и запахом, назойливым и едким одновременно. Он казался настолько чуждым этим местам, что ящер остановился, раскачивая головой из стороны в сторону.
Запах раздражал и мешал сосредоточиться на поиске добычи, а вернуться с пустой торбой – подвергнуть сомнению старшинство, полученное по праву сильнейшего. Он двинулся в сторону запаха, дабы разобраться и вернуться в охоте. С каждым пройденным шагом вонь усиливалась. И не падаль, и не зверь, а кто же?
На выступающих корнях дерева лежала скрючившаяся молодая женщина в набрякшей от грязи одежде. Волосы казались черными из-за влаги, а под тонкой кожей проступили голубоватые вены. Незнакомку потряхивало от холода, но глаза она не открыла даже, когда ящер хлестнул по ней хвостом. Только застонала громче и сжалась крепче.
Ящер обошел вокруг, постукивая хвостом, но реакции не добился. Зато по клейму на плече определил: медоедка. Что делает-то в такой дали от дома?! Сюда ей добираться не полный клок. Сколько же прошла и как давно упала?!
Впрочем, это не отменяло главного: ящеры заботятся только о подобных себе. Менять привычки: ни за что! Даже, если это дочь старейшины, о чем свидетельствует клеймо.
Игидар развернулся и потрусил прочь, но шагов через двадцать остановился и обернулся. Медоедка – враг. Врагам не помогают. Правила непреложны. Он снова развернулся и отошел еще на пару шагов. Посмотрел назад: девчонка дернулась, точно пыталась встать, и скатилась обратно к дереву. Сильная, однако. Борется до последнего мига.
Силу Игидар всегда уважал всегда, как и все ящеры. Он развернулся и потопал обратно. Сменил облик на человеческий и выбрался из-под торбы, которая как будто резко увеличилась. Поднял медоедку, надеясь, что она не проснется. Вряд ли, тогда удастся убедить ее в честности намерений. Да и сложно это сделать, будучи обнаженным. Он тщательно закрепил непрошеную ношу в торбе, сменил облик и отправился искать сородичей, которым как-то предстояло объяснить странный выбор.
Ящеры занервничали, еще до того, как он приблизился. Длинные хвосты мели землю, вздымая пыль, но шипеть рискнули лишь самые отчаянные. Иги злобно присвистнул в ответ, и смельчаки притихли. Правда, ненадолго. Стоило сгрузить ношу на землю, как мыслеречь заполонил многоголосый гомон.
– Медоедка! Гнать ее! Гнать!
– Куда гнать? Она же дохлая!
– Выкинуть! Пусть медведи сами к Зверю провожают.
– На нашей территории?
– Оттащить подальше. Чтобы нашли и на нас не подумали.
– Запах же учуют! Сами проводим! Они и не узнают!
– Тихо! – рявкнул Игидар, разрушая лесную тишину. Он споро вытряхивал ношу из торбы и из-за того казалось, что кричит тоже на нее. – Девчонка вобрала мой запах и остается с нами. Медоеды будут ее искать. Придут выдадим.
Спорить с разъяренным князем не рискнули. Выставили часового и вернулись к охоте. А лишенному веселья осталось провожать их обиженным взглядам да раздраженно шипеть в след.
Так и возвращались: все с добычей и лишь грустный часовой нес полудохлую медоедку в торбе да мысленно костерил всех ее сородичей скопом…
…Из задумчивости Игидара выдернул вошедший старец. Его выбеленные волосы свисали плетьми. Невзрачный серый балахон он подпоясал веревкой, на которой болталась плетенная котомка, источающая пряный запах.
Он величаво проследовал к лавке с соломенным тюфяком, на котором и покоилась больная медоедка. Присел на край, положил руки ей на грудь и закрыл глаза, раскачиваясь, точно ванька-встанька.
Движение оказалось настолько заразительным, что Игидар через шерстинку заметил, как неосознанно повторяет движения.
– Тьфу, пропасть. Бесовское наваждение! – он подскочил с лавки и широким шагом прошелся по комнате.
Знахарь открыл глаза и глянул укоризненно, но возражать не рискнул. Усовестившийся князь молча отошел окну, скрестил руки на груди и вперился в происходящее во дворе.
– Ужасно. Просто ужасно! – Услада капризно поджала губы и тяжко вздохнула. Мальчонка, натирающий ее сапожки, даже не поднял головы. – Старайся лучше, Микишка! – прикрикнула она от злости. – Всю грязь пропускаешь! Вот получишь плетей, будешь знать, – она потрясла кулаком, но пацан снова не обратил внимание.
Игидар вгляделся в предмет спора, ни одного пятнышка не заметил и усмехнулся: дочь первого советника верна себе. Ни может не придраться, ни может не лукавить. А меж тем ее норов изучил и ребенок, который точно знает, что никто кроме князя наказать его не может. На то он и его личный слуга.
– Типичная трясовница, – нараспев произнес Святослав, по прозвищу Святоша, в который раз поразив окружающих ярким несоответствием внешности и голоса.
Бархатистый переливчатый голос у всех вызывал образ тоненького кудрявого юноши, этакого херувимчика, каким его обладатель и был когда-то. Тяготы навсегда изменили облик знахаря, не тронув голос, что навсегда остался юным.
