Ящер присмотрел подходящую полочку и поскакал к ней. Отрывал он ее бережно, высвобождая гвоздь за гвоздем. Стены недовольно поскрипывали, но держались. Вооружившись, он вернулся назад и хищно уставился на мертвеца.

– Шевелится! – трагичным шепотом предупредила Нюра и отодвинулась от опасной находки. Причина удивительно сохранности нашлась самостоятельно. Беспокойники и не на такое способны.

Игидар скептично посмотрел на лютую и ткнул полкой в мертвеца с подозрительно вздрагивающими веками. Тот в ответ то ли хрюкнул, то ли всхрапнул, да махнул рукой, отбиваясь.

– Уходим! Скорее! – надрывалась Нюра, но бежать одна все же не рискнула. Она продолжала стоять и разрываться от страха на две очень неровные половинки: то ли самой спасаться, то ли князя караулить.

Ящер задумчиво кивнул, примерился и ткнул сильнее. Мертвец хрюкнул и повернулся на бок. Снова тычок и протестующее хрюканье в ответ.

– Зачем? – жалобно пискнула женщина, отчаявшись понять логику князя.

Тот молча приподнял рукав рубахи. Старые рубцы разбухли и сочились черной вязкой кровью. За давностью случившегося он уже и не помнил, когда те вообще кровили. А уж черной его кровь, вовсе, никогда не была. Рука привычно побаливала, как и в предыдущий раз, когда он приблизился к нужному повороту, который нельзя пропустить.

– Я запуталась. Она мертвая или живая? – Теперь и Нюре казался, что у развалившегося дома хозяйка, а не хозяин. Вон и сарафан, полуистлевший, виднеется.

– Разбудим – спросим.

– А если не разбудим?

– Еще как разбудим! – Игидар хищно ухмыльнулся, хорошенько замахнулся и ударил, что есть силы.

Мертвец выставил руку, принимая удар. Полку он растер в мелкий порошок, словно та из осенних листьев, а не из дерева, но не проснулся.

– Как же это? – Нюра растеряно смотрела остатки полки и чувствовала, как предательски дрожат ноги. Еще чуть-чуть и сами выведут из заколдованной избы с шибко бойким мертвецом. А может и не изба это, а склеп старый-престарый?

Игидар озадачено смотрел на опустевшую ладонь. Теперь, если мертвяк поднимется, даже защититься нечем. Запястье, меж тем, раздуло и выглядело оно так, что без помощи Святоши можно и без руки остаться. И ведь не позовешь.

– А если его кровью полить.

Лютая и сама не знала, зачем предложила это. Но вдруг, как в преданьях, мертвец заберет хворь себе, а рука выздоровеет. У них на хуторе даже младенчиков в гробу приносили. Хотя шаман и ругался на это.

Князь пожал плечами, посмотрел на руку, решил, что хуже уже не будет и вытянул. Запястье оказалось точно над головой мертвяка. Случайно, конечно. Точно почуяв, тот развернулся на спину. Кровь хлынула с такой силой, что вмиг окрасила впалые щеки чернотой, проскользнула в причмокнувшие губы, залила глаза.

Мертвец поднимался медленно, двигаясь следом за отодвигаемой рукой.

– Пожрет. Как есть пожрет. Ой, дура, я дура. Сама предложила.

Кинжал в руке Нюры колошматило, словно мертвец уже ухватил за лезвие и пытался выдрать.

– Себя не порежь. А то и тебя учует, – напряженно проговорил Игидар. Он стоял, чуть-чуть сгорбившись, и кажется готовился биться врукопашную.

Словно слепой, мертвяк повернул на звук голосов и гулко спросил:

– Кто вы и зачем пожаловали?

– М-мы ищем вход в-в царство Зверя, – запинаясь ответила Нюра.

Мертвец открыл белые, как лунь, глаза и слепо всмотрелся в них. Принюхивался он с кровожадностью голодного беспокойника.

«Чего она может видеть-то? Слепая же совсем», – подумала молодая женщина, которая от страха даже дышала с трудом.

– Все вижу, – жутковато ухмыльнулся мертвец. – Огонь вижу. Связь со Зверем вижу. Знать не попусту меня разбудили. По надобности и приветствие.

Игидар с Нюрой с недоумением переглянулись, а мертвец закрыл глаза и застыл, словно так спать вечным сном гораздо удобнее. Меж тем, дыры в полу избушки стремительно затягивались. Стены отчистились от грязи и посветлели. Печь вернула первозданный вид. Стол оказался накрытым белой с красной вышивкой скатеркой. А полочки и лари заблестели от свежего лака.

Медленнее всего менялся мертвец. Полуистлевший сарафан вдруг вернул лазурную яркость. Рубаха – пожелтела. А лапти обновились. Свалявшаяся коса разбухла и окрасилась в ярко-рыжий цвет. Хозяйка дома подмигнула пронзительно-зелёным глазом, с хрустом потянулась и всплеснула руками:

– От ироды. Уж и заснуть нельзя. Полку-то и отломали. Шо деется-то. В лесу и то ворье завелось.

– Это мы бабушка, – повинилась Нюра. Молодой бывшая мертвячка не выглядела, несмотря на яркие волосы и задорные глаза. – Но мы все починим.

– Конечно, почините. А то, как же?! Я ж вас иначе не выпущу, – она рассмеялась низким грудным смехом, подбоченилась и велела: – Ты девка, давай печь топи. Ты, – обратилась она к ящеру: – Воды натаскай. Там за домом родник бежит. Чище его не сыщите. Дрова вон в углу. Бадья у двери. А я в погреб побегу. Жрать охота. Давненько я в последний-то раз ела. Да шустрее вы. Шустрее. Чего застыли? Не съем я вас. У вас мясо тощее да жесткое. Я пожирнее люблю.

Она снова зашлась раскатистым смехом и путники, наконец, сообразили, что та просто шутит. А поесть и правда не мешает. Свеженького. Горяченького.

Управились они только к ночи. Огонь негромко потрескивал в печи, в избе пахло кашей, мясом, и пирогами «на скорую руку». Погреб хозяйки казалось не имел дна и был явно заколдован. А иначе, почему припасы свежи и пахнут так, словно все это опустили туда только вчера.

Нюра уж нюхала-нюхала, да придраться ни к чему не смогла. С виду свежо, пахнет правильно – свежайшее мясо! Как так-то?

– Нюхай – не нюхай, а есть придется, – хозяйка задорно подмигнула, азартно шуруя кочергой в печи. То и гляди, дом подожжет. А может того и добивается?

Лютая передернула плечами, прогоняя страшные мысли. Так и до паники недалеко, а без хозяйки им дальше ходу нет. Если, конечно, Игидар прав.

– А у нас свои припасы есть. Немного правда, – робко заикнулась она.

– Толку от ваших припасов, – ухмыльнулась хозяйка, подхватила горшок и ловко запихнула в печь. – Вам без моих харчей ходу к Зверю все равно не будет. Не впустит он. А моя еда особая… как раз для таких как вы…

– А какие мы бабушка?

– Особые, – лаконично отозвалась та и белкой заскакала по дому, стремительно наводя порядок.

Много позже, когда накрыли стол, а хозяйка смолотила столько, что и троим не стыдно, та подобрела и одернула Нюру.

– Хватит бабушкой величать. Надоело! Я, может, женщина хоть куда. Не гляди, что беспокойница, – она расхохоталась и подлила гостям сок, что приволокла из подвала.

Кувшин горлышком доставал до края стола и выглядел запотевшим, точно хранился в леднике. Темно-бордовая жидкость на вкус напоминала гранатовый сон, но почему-то приправленный перцем. В кружке от него шел пар, словно варево только сняли с огня. Подозрительный вкус с лихвой компенсировал лечебный эффект. Еще утром Нюра ждала, что вот-вот разболеется и вовсю шмыгала носом. Сейчас она ощущала себя бодрее всех, и сама себе удивлялась. Это после целого дня похода без возможности отдохнуть.

– Гунька я. Так и величай! – большим глотком хозяйка ополовинила кружку и тыкнула пальцем в князя. – Слышал? – Тот смерил ее взглядом, но отодвигаться не стал: – Привратница, стало быть.

Привратница много ела, много пила, громко отрыгивалась и гоготала до того залихватски, что пламя свечей дрожало.

– Мне все можно, – хохотала она. – Слишком много шкур минуло. Могу не церемониться.

– А часто тебя будят, Гунька? – Игидар с любопытством осматривался, не забывая про яства.

Привратница не поскупилась и выставила на стол столько, что тарелки еле-еле поместились. Сама она наворачивала угощение с таким аппетитом, словно решила наесться на несколько шкур вперед. Впрочем, князь от нее не отставал. В поход он встречал еду и похуже, чем угощения от мертвой привратницы, а эти пахли вполне съедобно. Да и на вкус очень даже неплохи.