Первое, что он заметил, войдя в горницу, – сломанный засов. Половинки тяжелой дубовой доски выглядели искромсанными и сломались столь неравномерно, что причину он угадал сразу.

– Разрыв-трава, – определил он, оценивая остатки порошка на кончиках древесины. – Все Таяна. Ты труп!

Он выскочил вон, поймал первого подвернувшегося беса и тряхнул за хвост:

– Почему не остановил? – Тот жалобно заскулил, тыча пальцем в сторону печи. – Точно труп!

Дарен отшвырнул беса и устремился к бывшей аманте. Бег до ее дома малость остудил его пыл. В ее владения он вошел почти спокойный. Труп сменился на трепку. Хорошую такую, чтоб надолго запомнила: его трогать нельзя.

Стучать в дверь не стал. Тщательно сдерживаемое бешенство придало силы. Пара пинков и одна из двух створок хрустнула от удара. А ведь Дарен среди луноградских считался вовсе не самым сильным. Были и сильнее, но то исконные, рожденные в этом мире. Он методично доломал дверь и с недоумением пожал плечами:

– На кого рассчитано, не пойму?! Уж, если меня не остановила…

Подскочил дворецкий. Обычный. Даже не бес. Впрочем, те тоже мало, что умели. Но эти вовсе защита от воспитанных, кои отродясь не жили в Лунограде. Дарен «не заметил» знаков и помчался наверх, с удовлетворением отмечая запах крыс – его маленькая месть за любовь бывшей к публичным скандалам. Расположение горниц в этом доме он знал не хуже, чем в собственном.

Мог бы и напрямую пройти, как Грес, но недавний обряд отнял слишком много сил. Пройдет не один клок, прежде чем он сможет колдовать столько же, сколько и раньше. Конечно, можно не приходить к Аннельке – это сэкономит силы, – но именно теперь этого хочется больше всего. Сложно, в общем, с эмоциями…

Таяна сидела у стола и с блаженным видом любовалась видом из окна. Дарен стиснул зубы: не успел. Такой довольный вид у первой стервы Лунограда бывает только после пылкой ночи и превосходной пакости. Увы, но постель даже не примята. Да и в горнице больше никого нет. Честное слово, сегодня он бы обрадовался новому объекту ее страсти.

– Что натворила? – рявкнул он, выдергивая Таяну со стула.

Та взвизгнула, взмахнула руками и отчаянно затрясла головой, глядя круглыми от ужаса глазами.

– Тебя ждала! Тебя! – она уперлась ладонями в его грудь, пытаясь оттолкнуть.

– Врешь! – он тряханул ее с такой силой, что тонкая ткань лопнула, расползаясь уродливыми дырами. – Что задумала? Отвечай!

– Ничего! Правда, ничего! Тебя ждала, – повторила бледная задыхающаяся женщина.

– Зверем клянись!

Она замотала головой, жадно хватая воздух. На лбу выступила испарина.

– Клянись! – Дарен резко развернул ее, сжимая горло, дабы не осталось сомнений в намерениях.

Таяна забилась в руках и с трудом прохрипела:

– Нет! Невиновата.

– Клянись! – она мотнула головой и лишь руками замахал сильнее: – Неужто я страшнее Зверя?

– А все едино! – выплюнула она со злостью, и захохотала едким безумным смехом.

Дарен на миг прикрыл глаза: этого он и боялся. Зверь не прощал лжи, убивая на месте. Потому клялись им так редко, что и не припомнить, когда слышал в последний раз и от кого. Смельчаков было не много.

Все закончилось слишком быстро. Он силой надавали ей на голову, разворачивая, и откинул пустое тело от себя. В том, что Зверь не примет ее дух, он не сомневался. Зверь прощал многое, но не покушение на своего любимчика.

Осталось разобраться, какую кару она придумала ему. И ему ли? Сердце болезненно кольнуло. Ревнивая ведьма могла нацелиться как на него, так и на Аннельку. А может и на них обоих. И если за себя он не переживал, то не беспокоиться о ней не мог. О том, что будет, если пострадает только один из них, он и вовсе старался не думать.

С тех пор Дарен бывал у Нюры чаще, чем у себя дома: утром приходил, вечером уходил, надеясь, что ночь пройдет спокойно.

Горяна до того к нему привыкла, что стала поглядывать с одобрением. Она тихонько готовилась к обряду и ненавязчиво наставляла дочь, которой предстояло, как ей казалось, вскоре покинуть дом.

Клоки менялись, ничего не происходило, а взвинченное состояние понемногу отпускало. «Не сработало», – решил он, направляясь в гости позже обычного.

Лишь подойдя поближе к дому Нюры, он разглядел толпу, что бесновалась у входа. Дарен остановился, вглядываясь внимательней. Этот миг он уже видел раньше. Вот только происходящее в доме осталось за пределами видения.

К дому он подлетел в четыре широких скачка и ворвался внутрь прежде, чем хуторяне остановили. Нюры дома не было. У окна стояла Горяна и низенький кругленький лютый. Он пронзительно верещал, размахивая руками и напирая на перепуганную женщину. Она отступала, приложив ладонь ко рту, точно хотела ответить, но боялась.

«Шаман», – с презрением опознал Дарен. Этих он недолюбливал за откровенное шарлатанство. Слабенький дар давал им возможность возвыситься и привирать в свою пользу. Чародейство они называли бесовым проклятьем, скромно утаивая, что толика силы есть и в них. А может, и правда, не знали в силу невежества?!

– Где Аннель? – зычно крикнул Дарен, посмотрел на округлившиеся глаза Горяны и исправился: – Нюра где?

– Прочь, бесово отродье! – шаман подскочил к нему, задирая подбородок, дабы казаться выше: – Испоганил жизнь одной молодке. Оставь остальных в покое. Прочь!

– Нету, – шепнула Горяня, хлюпнув носом.

Дальше Дарен слушать не стал. То, как ее увели, он уже видел в зелье грядущего. Выскочил вон и помчался по хутору. Где бы они ее не спрятали и чтобы не сделали, а домов тут не много: сыщется.

Для начала он пробежался по глинистым улочкам, надеясь, что крики и толпа выдадут куда увели лютую. Но хутор точно вымер. Бабье подпирало ворота Горяны, а мужики запропастились невесть куда.

«Неужто самосуд устроили? – забеспокоился Дарен. – Шаман тут. Без него ни одно изгнание не обходиться». О худшем думать не хотелось, а изгнание – мелочь. Он ныне в двух мирах может жить. Мост, что миры соединяет, открыт для него теперь всегда. Больше ненужно выматывающих обрядов для подтверждения права прохода. А все благодаря Нюре и ее сердцу.

Уйдут вместе. Главное, чтоб жива была.

Меж тем у реки появилась кучка мужиков. Они шли, горланя что-то воинственное, и потрясая топорами. Дарен бросился к ним. Когда до боевитой компании оставалось несколько шагов, он резко встал и с недоумением моргнул. Лютые – понятно, но медоеды-то что тут делают?

– Далече идете? – крикнул он.

– А ты не лютый, – определил один, выразительно помахивая топором.

– Пришли уже, – ухмыльнулись те, странно поглядывая на него.

Дарен не нашелся что ответить. Не лютый – точно. Но тут кто только мимо не ходит. Чем он им приглянулся-то? А что силу топоров будут проверять на нем, сомнений не было, уж больно выразительно оскалились медоеды.

– Этот наш! – крикнули справа.

Дарен оглянулся: напротив стояли лютые. Эти не стали вооружаться. Часть притопала в волчих шкурах. Часть – готовилась к обороту.

– Мы его мелко покрошим и забирайте! – крикнули слева.

– Сами покрошим! – рыкнули волки, а Дарен, наконец, узнал видение.

Он резво выскользнул из двух смыкающихся стенок. Открыл поясную котомку, осматриваясь. Как назло, с собой меча нет, а рядом даже приличной дубинки не найти. Мужиков не так уж и много: около тридцати. Но для него одного – с избытком.

Сомкнувшиеся стенки слишком быстро вычислили пропажу. Едва Дарен достал мешочек перца, как те перегруппировались, беря его в круг. Взметнулись топоры, и он присел, вытряхивая перец. Не остановит, но задержит.

Волки отскочили, раздирая лапами носы. Медоеды, даже чихая, мотали топорами с такой силой и скоростью, что Дарен едва успевал уворачиваться. Часть лютых передумала перекидываться и пошла в рукопашную.

– Сильнее бейте! Наверняка! – подзадорил их визгливый голос. К битве присоединился шаман. За его спиной маячила плачущая Горяна. Она тревожно вглядывалась вдаль, следя не за откровенным убийством, а за домом вдалеке. Женщину лихорадило. Она, то и дело, что-то тихо и жалостливо втолковывала шаману.