Пытаюсь, но это сильнее меня. Хочу посмотреть предел красноты ее забавных пухлых щек.

— Малыш, у тебя целых три дня, чтобы склонить меня к браку. Тебе и карты в руки.

Все же смущать ее интересно. Такие неподдельные реакции — и при этом ни жеманства, ни кокетства. Она правда стесняется, но не до такой степени, чтобы это превращалось в обузу. Возможно, спустя какое-то время это перестанет быть в новинку, и я больше не буду смотреть на румянец, как на что-то, чего давно не случалось в моей жизни. А сейчас, по крайней мере на контрасте с пробивной и напористой Наташей, приятно видеть во взгляде искренний интерес и ум, а не немой вопрос: «Ну и что ты готов для меня сделать?»

— Расскажи о своем бывшем, — предлагаю я. — Если это не очень больной мозоль.

Мне правда интересно, что у них произошло. Кое-какие выводы я успел сделать, так что осталось проверить, где ошибся. Если вообще ошибся.

— Это просто… определенный этап моей жизни, — после небольшой заминки говорит Очкарик. — Мы дружили семьями много лет, Сашина младшая сестра — моя лучшая подруга. Хоть в последнее время мы мало общаемся. У нее муж, ребенок и все те заботы, о которых я ничего не знаю. Женские достижения.‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Ну я бы не назвал рождение ребенка — достижением. Точнее, совсем бы не назвал, потому что потрахаться и кончить с последствиями через девять месяцев — это дело нехитрое. Но стоит ли озвучивать эти мысли вслух? Вдруг она из тех женщин, которые уже в шестнадцать — маленькие мамочки, даже если практикуются на бездомных котятах и выпавших из гнезда птенцах?

— Мы с Сашей всегда были «женихом и невестой». Он же старше на одиннадцать лет, так что даже когда у него появлялись другие женщины, я все равно была «его маленькой будущей женой».

Меня немного царапает, что она упоминает разницу в возрасте, хоть объективно все так и есть: разница в пять и больше лет всегда вылезет внезапно, как прыщ на жопе, даже если «ничего не предвещало беды». И тогда живая девушка с огоньком вдруг превратится в тусовщицу, которая совершенно не приспособлена к жизни, не умеет строить взрослые планы, живет одним днем и убеждена, что глубокий минет решает любую проблему. Правда, если говорить по справедливости, то Наташа в свои тридцать пять страдала этими же недостатками.

— Два года назад у него был очень важный корпоратив, — продолжает Йен. — Саша всегда был жутким трудоголиком, работал по двадцать пять часов в сутки и думал, что делает недостаточно для карьерного роста. А тут у начальника юбилей, нужно быть обязательно, выглядеть успешным и с хорошей парой, которую… — Она горько усмехается и сует в рот большой палец. Жмурюсь, уверенный, что начнет его грызть, а я этого терпеть не могу, но все ограничивается просто парой укусов. Довольно крепких, раз даже в полутемном салоне я вижу четкие отпечатки зубов на коже. — В общем, Саше была нужна женщина, которую не стыдно показать, которая не скажет глупость, не будет «блистать интеллектом», рассказывая бородатые анекдоты и пошлые шутки, в общем, не заставит его краснеть. Я, вроде как, подходила. И уже была, — она делает пальцами «кавычки», и меня немного вымораживает эта американщина, — его почти_невестой. Мы пошли вместе — и все было, как он сказал, зашибись. На следующий день пришел с кольцом и убедительной взрослой речью, что я должна стать его женой, потому что это логично, правильно и все только этого и ждут.

Даже так? Любитель разбрасываться бриллиантами? Не мужик — а, блядь, герой женского сериала.

— Все были очень рады: наши родители, его сестра, соседи и даже блохи на соседской собаке. А потом оказалось, что я не совсем полноценная женщина.

— Ты — трансвестит? — пытаюсь разрядить обстановку, и Очкарик смешно хихикает. — У тебя три сиськи, как у инопланетянки из «Вспомнить все»? Если да, то тогда ты на треть больше полноценная женщина, чем… гммм… двухсисечные.

Ну не люблю я все эти идиотские «груди», «буфера» или, как выдают некоторые, — «грудки». Грудка, блин, она у курицы.

— Ты, вроде, видел, что я из породы двухсисечных, — немного запинаясь на последнем слове, стреляет глазами Йен.

— Еще как видел, — на секунду отрываясь от дороги, отвечаю я, недвусмысленно пробегая взглядом по выпуклости у нее под курткой. Нужно с этим заканчивать. — Так что с тобой не так, женщина? Ты шпионка «Скайнета»[9]?

— Гомо сапиенс, мои микросхемы подсказывают, что ты только что выпросил себе смертный приговор.

— А можно сначала стейки, а потом на плаху? — печально вздыхаю я. — Жрать хочется — умираю.

— Никакой плахи, — она скрещивает пальцы. — Только дезинтеграция на уровне субатомных частиц.

— Обещаешь?

— Клянусь святыми транзисторами.

— Ну охуеть, ты мировой мужик!

Когда мне в последний раз было так легко с женщиной?

Давно. Настолько, что в голове зреет еретическая мысль: если так пойдет и дальше, этот симпатичный шустрый мозг имеет все шансы меня поработить. 

Это может показаться странным, но дом на холме, пусть он самый небольшой из тех, что натыканы тут и там, вызывает во мне приятное чувство уюта. Даже заходить необязательно — можно просто сидеть в машине, слушать какую-то ритмичную музыку и смотреть, как Антон возится с воротами в окружении двух игривых и довольно упитанных овчарок. Собак я не боюсь, но кто их знает, что они тут делают и как настроены к чужакам? Они точно не его, потому что неслись за нами еще когда его «внедорожник» уверенно карабкался в горку.

Но когда Антон заводит машину во двор — и овчарки заносятся следом, мне все-таки приходится выйти.

— Они тут сторожат, — улыбается он, почесывая псину за ухом, пока та довольно виляет хвостом.

— Что сторожат?

— Такое чувство, что все, — как будто выдает гостайну, понижает голос Антон, потом вкладывает что-то в ладонь и дает указания: — Большой — от нижнего замка, маленький — от верхнего. А я вещи принесу.

Я с удивлением топчусь на крыльце, разглядывая связку ключей. Это ничего не значит, но все равно чувствую себя странно приятно. Сама бы в жизни не дала никому ключи от своей квартиры, если бы не была уверена в человеке на сто процентов. И не давала — дубликат есть только у родителей.

Справляюсь с замками, переступаю через порог и наугад провожу рукой по стене. Выключатель тут, на комфортной высоте, чтобы не пришлось подпрыгивать до потолка. Уже знакомый диван, кресла, столик, большой телевизор на стене. И запах свежего дерева под лаком. Ну или чем там оно покрыто.

Мне очень неловко хозяйничать на чужой территории, но раз уж на сегодня я Хозяйка ключей, то, может быть, именно этого Антон от меня и ждет? Раздеваюсь, куртку вешаю на стойку около входной двери, сую ноги в домашние тапки — мужские, судя по цвету и размеру — и потихоньку пробираюсь в кухню.

Тут точно такая же кофемашина, как и у меня. Даже странно, как не заметила в прошлый раз. Но не трогаю ее, потому что далеко не все люди такие же, как и я, любители выпить кофе на ночь. А вот чай после уличной сырости — то, что нужно.

Антон заносит пакеты на кухню, наблюдает за моими попытками вспомнить, где у него чашки, распахивает дверцу правого шкафчика, где у него все по-спартански: пара чашек, сахарница с рафинадом, пара жестяных коробок с разными сортами чая.

— Лимон в холодильнике, малыш, — говорит откуда-то у меня из-за спины. — Я в душ, а ты хозяйничай. Бери все, что на тебя смотрит.

Я быстро выкладываю продукты: заранее замаринованные куски говяжьего стейка, которые купила в своем любимом мясном ресторане, итальянскую вермишель из твердых сортов пшеницы, овощи для приготовления пасты, пучки свежей зелени. Кусок лосося бросаю в кипящую воду — для быстрого ужина нет ничего лучше рыбной похлебки.

А потом где-то рядом громко звонит телефон. Не мой — Антона. Он оставил его на столе.