Мы-то понимаем, о каких именно «кроссовках» говорим. Это почти как в той моей книге, где король демонов вел переговоры о войне в кругу шпионов и доносчиков, и речь шла вовсе не о союзах и генералах, а о персиках и гранатах. Жаль, что я, блестяще написавшая ту сцену, в реальности оказываюсь с языком в заднице.

— С кроссовками все в порядке, — наконец, отвечаю я. Маленькая победа — не заикаюсь и голос не дрожит. — Планирую носить их долго.

Анна Павловна хочет вставить ремарку в наш разговор, но Наташа ее опережает. Кажется, уже оправилась от шока и собирается раскатать меня если не физически, то морально.

— Вот уж вряд ли, — выдает каким-то противно-высоким голосом. Она простужена что ли, что так неприятно гундосит? — Сезон — максимум. А потом придется покупать новые. Слишком прихотливая обувь.

«Поиграет — и бросит», — слышу отчетливое и громкое. Даже на всякий случай осматриваю лица Вики и Анечки — не поняли ли чего? Слишком уж грубо рубится Наташа. Видимо, уже чувствует вкус крови поверженного врага.

— Мне кажется… — Я невольно закашливаюсь, потому что от волнения голос ломается, разрываю фразу ненужной паузой.

И закончить ее не судьба, потому что папа и Сашин отец как громко зовут женщин забирать последнюю порцию мяса, а мама командует начало застолья.

— Ты снова в миноре? — спрашивает Вика, пока мы, позади всех, идем к веранде с горячим мясом на блюдах. — Сашка — мудак. Я ему это в лоб сказала. Но он вон какой счастливый павлин.

Киваю. Анечка уже рассказала, что Вика месяц не разговаривала с братом, потому что не могла простить ему наш разрыв. Только, в отличие от наших родителей, Вика знает настоящую причину расставания, а не наше официальное «не сошлись характерами». К чести Саши — он сам все ей рассказал.

— Саша нашел женщину себе по душе, — говорю я. На этот раз не скрывая иронию. Когда мне страшно — я становлюсь либо немой, либо язвительной. — У них полное взаимопонимание.

Вика передергивает плечами. Она слишком не конфликтный человек, чтобы открыто поддерживать чью-то сторону. А тут у нее ситуация — между молотом и наковальней. С одной стороны — лучшая подруга, с другой — родной брат. Так что вместо тысячи слов просто легонько таранит меня плечом. Мы будем считать, что месячного отлучения брата от сестринской любви было достаточно, чтобы сохранить нашу дружбу.

Вот только после признания Вадика… Стоит ли?

Мы усаживаемся за стол за пару минут до того, как начинается дождь. Монотонный и теплый, так что прятаться в дом нет необходимости. На веранде есть подсветка, а для особо мерзнущих — как я — пара пледов. В один кутаюсь сразу, украдкой проверяю телефон, но там до сих пор висит мое утреннее сообщение без отчета о доставке.

Я люблю и не люблю семейные застолья. Обычно они у нас вот в таком кругу — не клан Сопрано, но своя небольшая мафия. Как любит говорить моя мама — два поколения семей. Точнее — смотрю на грохающего об стол ложкой Викиного карапуза — уже три.

Я бы тоже хотела стать матерью. Во мне сидит огромная потребность любить безвозмездно, просто так. Выносить в себе маленькую жизнь, чувствовать, как она растет и колотит пятками по животу.

Я бы тоже хотела. Если бы мои шансы забеременеть и выносить не были равны одному из десяти.

Мое место за столом — между мамой и Викой, Саша с Наташей сидят напротив. Старшее поколение мужчин — мой отец и Сергеев — на разных концах стола. За час застолья уже приговорили бутылку крепкого спиртного и даже Вика, которая до сих пор кормит грудью, выпила немного вина. Для меня и мамы — сладкое игристое «Дольче». Пью и вспоминаю, как Антон поил меня коктейлем из безалкогольного шампанского и мартини. Почему-то в памяти осталось, что я в жизни не пила ничего вкуснее, хоть «коктейль» не был сладким, а у меня от кислого алкоголя все удовольствие — головная боль после первого же глотка.

— Сашенька, — привлекает его внимание моя мама, — а вы разве не должны были куда-то уехать?

— Ага, погреть булки на теплом песочке, — комментирует Вика. Они с Вадиком медовый месяц провели на каком-то горнолыжном курорте, где она штурмовала лыжню на четвертом месяце беременности. — Что-то ты прямо как нищеброд, братик.

Саша в шутку грозит ей кулаком.

— Мы решили пока отложить с курортами, — вместо мужа отвечает Наташа.

Кладет руку на его предплечье, чтобы еще раз прихвастнуть камнем. Он правда большой. Я не особо разбираюсь в бриллиантах, но, как писатель, постоянно что-то изучаю, копаюсь в разной нужной — или просто интересно — информации. Такой «метеорит» стоит полмиллиона, если не больше.

С ипотекой и двумя кредитами на машины, шикарной свадьбой, крутым фотографом…

Запиваю эти мысли большим глотком вина, жмурясь от лопающихся на языке пузырьков со вкусом мускатного винограда.

Я была занудой, которая мешала ему красиво жить. Но теперь это уже не моя проблема, и судя по тому, как охотно от стаскивает зубами мясо с Наташиной вилки, новая женщина полностью разделяет его взгляды на жизнь. Точно не тормозит фонтаны счастья, держа в уме пару миллионов долгов.

— У Саши очень важный проект на работе, — тут же перебивает невестку Сашина мама. — Он почти не бывает дома. Уходит в шесть, приходит в двенадцать. Каждую копейку тянет в семью.

— Наташа, а где ваш сынок? — спрашивает моя мама, потому что после реплики Анны Павловны за столом становится тихо, как в проклятой топи. — Воздух тут не то, что в городе, побегал бы — все на пользу.

— Леша у бабушки с дедушкой. — Наташа скармливает Саше еще кусок шашлыка. — Побудет там до конца месяца.

— У родителей бывшего мужа, — вставляет еще одну ремарку Анечка. — У Саши такой напряженный график…

Звонок моего телефона перебивает ее как раз вовремя, потому что Анне Павловне хватило бы ума сказать, что чужой ребенок будет мешать ее сыну штурмовать финансовый Олимп.

На экране фотография моего майора.

Я глупо прикрываю рот рукой. Никак не научусь нормально реагировать на его звонки.

Отвыкла, что мне может звонить мужчина. Саша вообще не очень любил телефонные разговоры, говорил, что ему их хватает по работе, так что мне писал короткие сообщения в духе автоответчика.

Сашин отец встает, чтобы толкнуть тост, и мне приходится сбросить звонок.

Практически наугад быстро набираю под столом: «Не могу сейчас говорить, перезвоню».

Тост у Сергеева — прямо циганочка с выходом. Вот уже где можно точно сказать, что яблочко от яблони упало впритык. Желает финансовых успехов, здоровья, чтобы сердце не болело. И на «сладкое»:

— И давайте уже свою Свистелку замуж, чтобы внук появился — учил бы его в футбол играть, пока тебя ревматизм не разбил!

Свистелка — потому что во втором классе у меня как-то синхронно выпали сразу два передних молочных зуба.

— Рано ей замуж, — отмахивает мой отец.

Саша долго смотрит в мою сторону.

Слишком долго, чтобы это не стало бросаться в глаза.

— Между прочим, Йени встречается с военным, — выдает моя мама ровно под звон соединенных бокалов и рюмок.

Это чтобы Сергеевы не думали, что только у них все устроено и с перспективой.

Только теперь на меня смотрит не только Саша, но и его жена.

Я приезжаю из командировки задолбаный в ноль.

Вообще я люблю свою работу и чувствую себя в ней, как рыба в воде, но иногда такой пиздец по всем фронтам, что хочется послать все на хер, уволиться и завести, наконец, пруд с карасями в своей деревеньке, посадить клубнику, пару деревьев. Работать консультантом, получать столько, чтобы хватало на хлеб с маслом, и хотя бы до пятидесяти лет сохранить часть волос без седины.

Смотрю на себя в зеркало в ванной, провожу руками по мокрым волосам. А сохранять, по ходу, уже почти нечего. Хорошо, что стригусь коротко, а то был бы как Старец горы.

Я набрал Очкарика сразу, как только немного подзарядил телефон, хотя сначала собирался поспать час-другой. Но переступил порог дома — и вдруг стало странно одиноко, что никто не выбежал встречать на порог, рассказывая, что у нас на ужин.