— А ты бы сказала? — Я очень хочу не нервничать, но сотрясение дает о себе знать, и мои попытки держаться захлебываются в головокружении и тошноте. — Ты бы сказала, мам? Зная, что на тебя будут смотреть как на сломанную куклу в грязи? Что после этого ты больше никогда не будет уверена, тебя любят или просто жалеют?

— Йени, он не знает, как с тобой нужно! Он может сделать тебе больно просто потому, что не понимает.

— И хорошо, что не знает, — огрызаюсь я. — Хотя бы для кого-то я — просто дура, а не девочка с диагнозом!

Бросаю телефон на диван, закрываю уши, чтобы заглушить противный голос: «На хер ты меня в гости звала, чтобы целку корчить?!»

Мама права. Я могу сколько угодно прятать голову в песок, но она права: мне нужно сказать. Даже если эта правда поставит жирный крест на моей, возможно, последней попытке быть счастливой и казаться нормальной.

— Антон? Это Вика. Мы встречались на Дне рождения у Владимира Юрьевича?

Вика? Владимир Юрьевич?

Звонок застал меня в ювелирке, куда я приехал с вполне конкретной целью. Странной даже для меня самого, но логичной и правильной.

— Я не очень понимаю, с кем говорю. — Прижимаю телефон к уху и показываю пальцем на симпатичное кольцо с маленьким камнем, которое девушка-консультант вынимает с подушки и выкладывает на бархатную подставку под свет лампы.

Я, конечно, не олигарх, но и не нищий следак. Булыжник, как у Наташки позволить себе не могу, но раз уж собрался жениться в тридцать пять, то не буду позориться, даря своей женщине стекляшку. Вопрос в размере камня. Пусть размер и не впечатляет, но зато камень яркий и чистый. Пока женский голос на том конце связи рассказывает, о каком Дне рождения идет речь, разглядываю радужные блики, когда консультант вертит камень так и эдак, молча уговаривая остановиться на этом выборе.

— Вика, — повторяю я, вспоминая гламурную девушку с маленьким ребенком. Мать будущего крестника моей будущей жены, ее подруга со школьной скамьи, жена печального придурка. — Добрый вечер.

На часах уже шесть. Я мотался целый день, как в жопу раненый лось, но в итоге все порешал, всех натянул, кому надо — вдул, кому надо — проставился. Теперь, Антошка, главное крепко держать удачу за хвост и не тупить, и тогда моя карьера, наконец, рванет вверх. А если быть совсем оптимистом, то полетит со скоростью света.

— Мы можем встретиться? — спрашивает Вика.

— Зачем? — Я очень хорошо помню ее взгляд и слова, которыми они с Наташкой меня встретили. От баб я не бегаю, но добровольно точно не сунусь в змеиное гнездо. Пусть жрут друг друга, обсуждая, какой Антон хуевый. — Я работаю, Вика. И не понимаю, о чем нам разговаривать.

— О Йен, — чеканит она.

Ого-го. Не очень похоже, чтобы мне хотели рассказать что-то приятное и радужное.

— А можно не темнить?

Я киваю в ответ на вопросительный взгляд консультанта и, когда она выставляет пару коробочек на выбор, останавливаюсь на простой квадратной белого цвета. Протягиваю карту и еще раз напоминаю собеседнице, что она тратит мое время.

— Есть кое-что, что вы должны знать, — продолжает юлить гламурная красавица.

В общем, все ясно.

— Уважаемая Виктория, — выбираю вежливо-едкий тон, — помня о вашем темном и доверительном отношении с моей бывшей, рискну предположить, что вас посвятили, чем я занимаюсь. Поверьте, я в состоянии узнать все и обо всех, если мне вдруг понадобится копаться в чужом прошлом. Ничего неожиданного вы мне не расскажете, а быть лапшевеской для ваших бабских склок мне не хочется. Так что вы уж сделайте над собой усилие и отъебитесь от нас обоих.

Она что-то неразборчиво шипит в ответ, а я как раз получаю из рук продавца пакет с покупкой и пожелания счастья в личной жизни.

— Мы с невестой, — нарочно выбираю эту формулировку, — сами разберемся и с прошлым, и с будущим, и с костями в сундуках.

— Невестой? — переходит на шепот.

Я отключаю связь.

Хмм… Надо позвонить Михалычу — его жена, кажется, начальник ЗАГСа.

Роспись нам с Очкариком могут устроить и без обязательного месяца ожидания.

По дороге домой я пытаюсь подобрать правильные слова, которые вручу малышке в паре с кольцом. Сомнений о том, что не делаю глупость, нет. Мне тридцать пять, и количество женщин в моей жизни превышает три десятка, хотя я никогда не задавался целью их считать. Среди них были и короткие отношения, не перешагнувшие барьер пары месяцев, и длинные, с серьезным подтекстом. Однажды почти дошло до свадьбы: она была симпатичная, не глупая, нравилась моим родителям, и мы даже отнесли заявление в ЗАГС, купили костюм, платье и составляли список гостей на свадьбу. Но была одна загвоздка — я не нравился ее интеллигентной семье. Был слишком прямой и «деревянный», как любила говорить ее мамаша. И в конце концов, когда случилась неприятность, моя «невеста» сбежала почти из-под венца. А мне уже было так по фигу, что ничего внутри не екнуло догонять и исправлять.

Тогда мне было чуть меньше тридцати, и тогда же я понял, что женюсь только когда пойму — эта женщина подходит мне, а я подхожу ей.

В случае с Очкариком решение о женитьбе было логичным. Я обедал со своими «важными друзьями», чьи проблемы в очередной раз удачно разгреб, слушал, как они рассказывают о женах, детях, любовницах, и понял, что моя жизнь, какой бы классной она ни была в холостячности, все-таки вызрела для чего-то более серьезного. И одна замороченная малышка, без которой мои возвращения домой стали до чертиков унылыми, может стать идеальным дополнением моим успехам.

А если у нас вдруг ничего не получится — развод никто не отменял.

Детей мы в ближайшие пару лет точно заводить не будем.

Когда подъезжаю к дому, в окнах на первом этаже мелькает тонкий силуэт. Странно так мелькает, как будто она там танцует. Не хочу отказываться от желания подсмотреть за этим представлением, так что потихоньку, стараясь не шуметь, открываю дверь, стаскиваю ботинки и прямо в пальто прохожу в гостиную.

Очкарик в наушниках, держит в руках телефон и с закрытыми глазами что-то подпевает в такт музыке, которую я не слышу. Сегодня на ней не домашний уютный комбинезон, а мой свитер и длинные вязанные гольфы чуть выше колен. И снова держащаяся черт знает как на волосах заколка-бабочка.

Малышка явно в творческом процессе. Даже тревожить не хочется.

Прижимаюсь плечом к дверному косяку, достаю из кармана коробочку с кольцом, верчу ее в пальцах, как жонглер, предвкушая удивление во взгляде за этими огромными круглыми очками «ботана».

И только сейчас доходит, что у меня нет плана на случай отказа.

Если мужчина делает предложение, а женщина отказывает, какими бы умными адекватами они ни были, на отношениях после этого можно ставить точку. Это как признание в любви без аналогичных слов в ответ. Вроде ничего страшного не случилось, все будет так же, как и раньше, но в заднице зудит понимание: для одного из нас — это просто временный вариант. Так стоит ли тратить время?

К счастью, я никогда и никому не признавался в любви. Слишком я циник для всего этого ванильного… гммм…

Очкарик делает странное па ногами, подмахивает головой, поворачивается — и, замечая меня, подпрыгивает на месте. Быстро стаскивает наушники, пытается восстановить дыхание, но грудь высоко и часто поднимается под одеждой, выуживая из меня парочку острых фантазий уровня «21+».

— Я… тебя не слышала, — пытается оправдаться и прикладывает ладони к горящим щекам.

— Я старался остаться незамеченным, — успокаиваю ее, потому что вид у Очкарика такой, что вот-вот грохнется в обморок от стыда. Видимо для некоторых женщин секс с мужчиной — не повод перестать стесняться даже совершенно обычных бытовых вещей. — Классно танцуешь. А можно попросить то же самое, но медленнее и под соответствующую музыку, приват, для уставшего майора?

— Антон! — Йени ошарашенно хлопает ресницами. — Прости, пожалуйста, я… Просто… В общем…