— Чему? — бессильно кричу, ударяя кулаками невидимую стену, пока перед глазами проносятся ответы из книги Тайн:

«Видящие предугадали, что их потомки будут уничтожены иномирянами и поэтому оградили свой мир, защитив его притяжением кольца Тайра от любого проникновения…

… Однажды дети соседнего мира взмолились о помощи, но не было среди них тех иномирян, что несли угрозу. И открыли Видящие защитный купол, пропуская в свой мир Первородных и их Богов, на века погружая мир в безмолвие…

…Спасая своих детей из гибнущего мира, Ахлес привела их в Аластри, нарушив созданное Видящими притяжение Тайра, и погрузился мир в темные века — злобы, смерти и похоти… На небосводе вспыхнуло два новых ночных светила ‑ Сереа и Каиа, а поверженный Тайр скрылся из вида, чтобы вернуться спустя столетия и отомстить…».

Бред, какой же все это бред. Эта странная планета, магия, мужья…

Да, я просто сижу в какой-нибудь палате с белыми стенами и медленно схожу с ума.

— Почему же ты не веришь? — огорченно шепчет детский голосок, пока чернильно-черные стены вокруг меня окрашиваются в белый цвет и обтягиваются войлоком.

Громкий грохот взрывает тишину, вскрывая невидимые двери. Падаю в возникшую за спиной пустоту, чувствуя себя знаменитым котом Шрёдингера и вспоминая квантовую суперпозицию и теорию декогеренции.

Тону в ледяной проруби, отчаянно махая руками в надежде на спасение.

Подпрыгивая, падаю на кровать, и тут же оказываюсь в жарких объятиях. Крепких. Надежных.

— Наконец-то, — шепчет мужчина, покрывая мое лицо быстрыми поцелуями.

Спешно поднимается на ноги, держа мое укутанное в одеяло тело на руках.

Сосредотачиваюсь на том, чтобы раскрыть глаза, но слипшиеся между собой веки, сцепившиеся, будто намертво склеенные «Моментом», разъединяться не хотят, и я, как и прежде, ничего не вижу.

Мы куда-то бежим, и приглушенный топот ног за спиной свидетельство того, что нас значительно больше одного. Прислушиваюсь, но разобрать и вычленить отдельные звуки в доносящемся со всех сторон тихом гомоне не получается. Свист ветра, лязг металла, тяжелый оборванный на полувдохе хриплый выдох, полустон и шепотом произнесенные ругательства. Страшно. И лишь знакомое биение сердца под прижатым к могучей груди ухом, удивительным образом успокаивает меня, погружая в сон.

— Что с ней? — спрашивает кто-то.

Узнаю этот голос, стремлюсь к его обладателю как к чему-то неизменно родному, но меня не отпускают. Желание открыть глаза перерастает в непреодолимую потребность. Тянусь, что есть сил руками, собираясь протереть веки, но не могу шевельнуться. Хочу сказать, но пересохшее горло невнятно хрипит.

— Все будет хорошо, — уклончиво отвечает несущий меня и раскатистые перекаты обертонов ласкают слух, даря блаженное чувство защищенности.

Обжигая холодом металла, губ что-то касается. Сразу понимаю, что это какая-то емкость и я, обливаясь, делаю жадный торопливый глоток.

— Не спеши, — предупреждает мужчина, чуть приподнимая плечо, а вместе с ним и мою устроившуюся на нем голову.

Напившись, мычу, пытаясь попросить о помощи, но меня успокаивающе гладят по волосам:

— Сейчас вернемся домой, тебя осмотрит лекарь, и уже к вечеру ты будешь полностью здорова, — обнадеживающе шепчет кто-то рядом.

— Ггг…ла…ззза… — все же умудряюсь, шипя и запинаясь, выдавить из себя слово.

Мужчина мешкает, а потом лица касается влажная тряпица.

Распахиваю широко протертые заботливой рукой глаза:

— Вы???

— А кто же еще, любимая? — спрашивает вкрадчиво мужской голос, обладатель которого находиться вне зоны моей видимости.

С усилием поворачиваю голову и натыкаюсь глазами на того, кого уж точно не ожидала здесь увидеть.

— Ты?

Рядом с ним мерцает воздух и на мгновение за их спиной проявляется другой цветной мир. Мужчины делают шаг в эту рябь, и меня накрывает, распахнувшей гостеприимные объятия, тьмой.

Очередное пробуждение не было похожим на выныривание из липкого тумана или из ледяной проруби. Мне не пришлось пробираться сквозь вязь собственных противоречивых чувств и мыслей. Я просто открыла глаза под заливистую трель певчих птиц, пытаясь согнать щекочущий лучик солнца скользящий по лицу и ощущая поразительную легкость во всем теле.

Осмотревшись, поняла, что помещение мне незнакомо. Сдержанная лаконичность проглядывалась во всем и в мебели без намека н а претенциозность и в отсутствии мелких деталей декора, что так любят женщины, и в спокойной цветовой черно-серой гамме. Тяжелые портьеры на окне были задвинуты, оставив лишь маленькую щелочку и погружая комнату в интимный полумрак, несмотря на ясный день за окном. Два удобных кресла в уголке с круглым столиком между ними, камин с белой шкурой на полу выделялся ярким пятном, парочка сабель и мечей на них, как единственное украшение. Минимализм в классическом его проявлении.

Звук шагов за дверью, перемежаемый мужскими голосами, заставил напрячься, и я быстренько осмотрела тумбочки в поисках того, что может стать оружием. Всегда лучше прятать ножичек под подушкой, но добежать до противоположной стены за ближайшим клинком я бы не успела, а потому в качестве оружия примеривала какой-то свиток, тяжелый фолиант, загадочный шар светящийся изнутри и тарелку с фруктами.

Голоса звучали все ближе, сливаясь в единый рокот. Подскочив, подхватила тарелку, обрадовалась, найдя маленький ножичек, и вспомнив заветное «неожиданность наше всё!» швырнула один из фруктов прямо в скрипнувшую дверь.

Попала… Пусть метание предметов и не было моей сильной стороной, но в этот раз звезды встали в нужный ряд и я с ошарашенным громким «Ой!» наблюдала, как по лицу Рона расплывается сочное желто-оранжевое пятно.

— Вижу, ваша жена уже пришла в себя, — хихикнул незнакомый мне мужчина, пока моя рука, явно шокированная таким метким попаданием, продолжила действовать согласно заложенной в нее программе.

— Вон, — рявкнул взбешенный Рон, заставив меня испуганно подпрыгнуть. Никогда еще не видела его таким злым.

Сделал шаг вперед, уклонившись от очередного фрукта, что новым ярким пятном украсил излишнюю холодность выдержанных цветовых решений.

Хлопнула дверь за суетливо поспешившим ретироваться незнакомцем, и новый снаряд украсил макушку не ожидавшего нового нападения мужа. Быстрый звериный шаг, слитное движение тела, и о каменную голову этого балбеса разбивается оказавшаяся в руках тарелка. Сильные пальцы, перехватывает мою занесенную с зажатым ножичком руку.

— Тише, порежешься, — цедит сквозь зубы кипящий от ярости мужчина, прижимая мое тело к себе.

Бью кулачками по его груди, только бы убедиться, что он материален.

Грубая ткань больно трется об нежные соски, и я только теперь понимаю, что полностью обнажена. Опять. Снова. От этой мысли пробирает на хи-хи. Видимо, судьба у меня такая просыпаться голой в чужих кроватях. И за какие грехи мне такая расплата? Непонятно…

Рон что-то говорит, но я не слышу. Стекающий яркими потеками сок удивительным образом смягчает его серьезное злое лицо. Подушечками пальцев стираю капельку с упрямого подбородка. Внутри заполошно колотиться сердце, а эмоции вдруг меняют свое направление со страха на злость и откровенное желание.

Тянусь к его рту, что-то упрямо мне выговаривающему, и жадно накрываю губы, сметая в поцелуе. Мне нужно убедиться в реальности происходящего, в том, что это не очередной бред пойманного в ловушку разума. Рон перехватывает инициативу, и поцелуй выходит жестким, страстным. В нем совсем нет свойственной моему ирлингу сдержанности, мягкости. И это настолько выбивается из привычной мне картины, что я несколько обескураженно прерываю поцелуй, пряча лицо на его груди, и даже то, что мужская рука гладит мои растрепанные волосы не заставляет меня отстраниться.

— Успокоилась? — спрашивает, прерывисто дыша, ирлинг.

Молча киваю, щекой скользя по тонкой мягкой ткани рубашки. Сил говорить нет никаких. Ураган эмоций пронесся, оставив выжженную пустыню чувств.