Кремнев не видел ее, не улавливал и звук шагов, но он почувствовал ее запах, обольстительный и опасный запах возбужденной женщины, открывающий все дороги беспечному и предостерегающий мудрого.

Кремнев обернулся, как на замедлившей свой стремительный бег в кинопроекторе ленте. Он не сразу встретился взглядом с женщиной. Сначала он смотрел поверх ее волос, которые и ему представлялись наэлектризованными, прямо на ту гравюру, что изображала кораблик в объятиях шторма. Потом он опустил глаза, погрузился в зачаровывающую бездну темных зрачков. Зоя расстегивала пуговки на блузке одну за другой, как по велению гипнотизера. Под блузкой ничего не было надето, и, когда она соскользнула на пол, Кремнев оказался в полной власти ничем более не сдерживаемого запаха и почти забытых – ибо он жил анахоретом – визуальных впечатлений, заставивших его дрожать. Вид маленькой красивой груди, словно принадлежавшей шестнадцатилетней девушке, с набухшими от вожделения коричнево-розовыми сосками, лишил его возможности сопротивляться. В то же время Кремнев странным образом находился будто бы вне собственного тела, наблюдая из какого-то призрачного Зазеркалья движения не только своих рук, но и своих эмоций. Второе – в нарастающей волне – обгоняло первое, потому что руки Кремнева всего лишь прикоснулись к талии женщины, и она тут же отстранила их. Трепещущими пальцами она расстегнула замок на брюках мужчины и опустилась на колени, на покрывающий лестницу мягкий бордовый ковер. Кончик ее языка, нежный и твердый, ласковый и жаждущий, пробежал по изнемогающей мужской плоти, готовой взорваться изнутри. Кремнев застонал, когда требовательный язычок проник в сокровенное углубление и задержался там, содрогаясь в чудесных вибрациях. Теперь все принадлежало женщине, и она была вольна немедленно довести мужчину до экстаза или продлить фантастический момент, прекрасное мгновенье настолько, сколько ей будет угодно. Ей хотелось тут же принять в себя горячий взрыв, но она сдержалась из-за жажды более сильной, утоление которой ей тогда пришлось бы отсрочить. Ни на секунду не прекращая ласки язычком, она змеиным движением освободилась от брюк и осталась совершенно обнаженной. Все было влажным в ее лоне, она истекала соком желания. Прерывисто дыша, она гладила сама себя, потом тесно прижалась к Кремневу. Он немного отстранился, а она легла на ступени лицом вверх. Склонившись над ней, он принялся слизывать сладкий сок, стекающий по внутренней поверхности ее бедер. Извиваясь в полузабытьи, женщина раздела его совсем. Он подхватил ее на руки, понес в спальню. Тут было полутемно, задернутые занавеси пропускали мало света, и он включил рубиновый ночник, потому что хотел видеть ее всю.

– Возьми меня, – прошептала она, откинувшись на подушках.

Он вошел в нее плавно и мощно, и она издала сладострастный полувздох-полустон. Он сам положил ее ладонь на пушистый треугольник внизу ее живота. Принимая мужчину, она одновременно ласкала себя, и это было восхитительно и для него… В захлестывающем наслаждении она закричала, но ей хотелось еще и еще. Она выскользнула из-под него, перевернулась на гладком покрывале и встала на колени, упершись руками в деревянную спинку кровати. Он взял ее сзади, прижимаясь бедрами к упругому телу.

– Не так… Выше, – попросила она тихо.

Когда он брал ее так, как она хотела, она кричала уже от сладостной боли, а он не мог дольше сдерживать себя. Ее третья волна стала для него первой.

Потом они отдыхали, но недолго. Кремнев лежал, бездумно глядя на матовые полушария потолочных светильников, когда женщина вновь принялась возбуждать его руками и язычком. Ей не понадобилось очень уж стараться… Он целовал ее грудь, приподнимаясь на постели. Потом она легла на него, и они соединились в очередной раз – теперь он ласкал ее плоть пальцами до тех пор, пока она не уступила призыву иного вожделения. И они лежали, развернувшись друг к другу на сто восемьдесят градусов, и были взаимные ласки жадными губами, уносящие прочь любые поползновения рассудка и оставляющие на поверхности только чистые эмоции.

И уже совершенно опустошенные, они стояли на коленях напротив друг друга в ванне, наполненной теплой водой, по ту сторону плотских желаний и тем не менее не в силах приказать своим рукам остановить ласки.

За стеклянными створками встроенного в стену ванной шкафа нашлись халаты. Кремнев надел синий, махровый, а Зое достался короткий желтый халатик, расшитый тропическими орхидеями. В нем она выглядела так соблазнительно, что Кремнев остро пожалел о времени, потребном ему на восстановление сил.

– Вы не сердитесь? – с милой непосредственностью спросила Зоя на кухне, поставив чайник на плиту.

– Это было несколько неожиданно, – пробурчал Кремнев в ответ. – Но если кому и сердиться, так вам…

Зоя лукаво улыбнулась:

– Хотя мы и не пили брудершафт, не перейти ли нам на «ты»?

– Иногда это труднее, чем заняться любовью…

– Ладно, – вздохнула Зоя. – Пусть случится само собой

Кремнев не стремился анализировать свое поведение, он знал, что это бессмысленно. То, что произошло, было полностью за пределами разума, в иной реальности, точно в середину кассеты с симфонической музыкой кто-то по непонятной причуде записал фрагмент рок-н-ролльного концерта, обрывающий пение скрипок. Дальше – та же симфония, и ворвавшегося экстатичного рок-н-ролла больше нет… Можно забыть о нем, постараться вытряхнуть его из растревоженной памяти, даже соединить части разъятой симфонии в своем воображении, продолжив мысленно стертые мелодические линии. Можно сделать все, кроме одного – нельзя отрицать, что он БЫЛ, этот вторгшийся фрагмент, и, когда он звучал, именно он управлял потоком чувств, что бы там ни было записано на кассете до и после него.

Зоя прикурила две сигареты, протянула одну Кремневу, положила руку на его плечо.

– Я исповедалась перед вами… Перед тобой, – сказала она. – А ты не хочешь рассказать мне о себе… Хоть что-нибудь?

– Не сейчас. Скрывать мне в общем нечего, да только моя история намного печальнее… твоей, особенно финал. И ничего романтического.

– Я просто хотела…

– Да, да. Пожалуйста, не обижайся. Не думаю, что вот прямо в эту минуту из меня получится приличный мемуарист. Позвони-ка лучше еще раз Мартову.

На кухонной стене висел второй телефонный аппарат. Зоя набрала номер, и теперь ей ответили.

Люди пропадали бесследно.

Вообще-то, подобные события, к несчастью, не так уж редки в российских, да и не только в российских, городах. Не проходит дня, чтобы в милицейских сводках не сообщалось о пропавших без вести. За год в каждом крупном городе исчезают до нескольких сот человек. Причины различны. Здесь и криминал (как правило, автовладельцы и бывшие хозяева приватизированных квартир), и потерявшие память старики, и подавшиеся в бега от большого ума юнцы и девицы, и загулявшие пьяницы… Некоторых находят, живыми или мертвыми, судьба других так и остается загадкой навсегда.

Но чтобы человека начали искать, нужно заявление об его исчезновении. Нужно, чтобы кто-то беспокоился о нем: семья, знакомые, сослуживцы… А если пропадает бомж или прибывшая на заработки из провинции проститутка, едва ли кто-нибудь хватится. Поэтому сведения о подобных исчезновениях афишируют в милицейских отчетах крайне редко.

Осенью 1998 года такие случаи множились как никогда. Они не портили милицейскую статистику именно потому, что не было заявлений, а те, что все-таки были, исходили от не заслуживающих ни малейшего доверия персонажей. Но если бы какой-то дотошный социолог задался целью провести исследования в маргинальных слоях общества в этот период, он получил бы обескураживающие данные.

Такого воображаемого социолога удивило бы не только резко возросшее количество исчезновений, но и другие аспекты. Во-первых, пропадали не просто какие-то проститутки и бомжи, а в основном – в подавляющем большинстве – люди, что-то представлявшие из себя в прошлом и еще не окончательно опустившиеся на дно в настоящем, те, которые при соответствующих условиях могли восстановить себя как личности. Исключение составляли бандиты из мелкого криминалитета или крепкие парни, прошедшие горячие точки и готовые заняться чем угодно, невзирая на писаные и неписаные законы. Кстати, как раз об этой категории заявлений в милицию поступало немало, ведь многие из них не утратили социальных связей. Но кто станет всерьез разыскивать людей, постоянно обретающихся в мире перестрелок и разборок, где человеческая жизнь не стоит ни гроша?